В учениках у реальности

– Может, и интересно, – говорю я, – но непонятно, кто кого толкает: образование или экономика?

– О'кей, – кивает Паул, – объясняю по-другому.

Вот прекрасный пример для начинающего фермера. Допустим, вы хотите им стать. Пожалуйста. Банк открывает кредит. Некоторое время вы спокойно работаете, никто вас не беспокоит. Но в один прекрасный день на ферме появляется консультант, скажем ветеринар, и интересуется: что это такое там выросло у коровы под хвостом? И если вы не можете ответить толком, вас спросят: а где вы учитесь? А если и на этот раз не получат ответа, консультант просто сообщит в банк: этот фермер нигде не учится, он не может вести дело. И банк ставит точку. Банк – контролёр и регулятор образования.

Банк, биржа, аукцион… Образование просто вросло во все структуры, образовательны практика, экономика, политика. Вся общественная практика образованная…

Ну ещё один пример для закрепления – практическая школа в Барневельде. Специализируется на международных проектах в странах Азии и Африки. То, что нам надо. Восемьдесят процентов времени, сорок курсов в неделю – практика.

Свиньи, коровы, кролики… Интересуюсь: а чья это школа?

Вопрос вызывает заминку. Наконец отвечают: фермеров.

Ясно. Они, значит, платят. Нет, поправляют, платит государство. Как это? Ведь кто, как говорится, платит, тот заказывает музыку? Ан нет, то чисто российские мечтания, и к тому же маниловские. Нам не нравится музыка, и мы мечтаем: вот соберутся крестьяне, встанут на ноги и закажут другую. Какую? В Голландии вся система устроена иначе, и музыка играет такая: государство платит, контролируя конечные результаты.

Фермерская ассоциация набирает учителей, учителя учат по собственным учебникам и программам, учёные помогают учителям повысить квалификацию. Каждый вносит свой вклад, а монополии ни у кого нет.

Народное ж образование…

Школа фермера Бома

Что мы ещё увидели? Тропическую школу в Дейфинтере – она нетипична, как все аграрные школы Голландии; сельскохозяйственный университет, в чудесной библиотеке которого имеются старые отчёты Петровской академии, нынешней Тимирязевки; институт общества СТОАС – содействия аграрному образованию, где готовят учителей сельскохозяйственных школ… За неделю пробегом мы осмотрели их, кажется, около двух десятков.

И теперь я думаю: что осталось в памяти? Не коровы, не свиньи, даже не компьютерная графика, а, пожалуй, человеческие лица.

Вот что самое странное: сельское хозяйство, но всюду человеческие лица.

И на ферме, куда мы в конце концов доехали. У фермера Яна Бома было замечательное лицо. Над таким, чувствуется, поработали многие поколения. Они жили в этом же доме с камином, книгами, картинами в рамах, старинными часами. На стене в доме, правда, не висело генеалогическое древо предков с XVII столетия – такое я видел в доме норвежского фермера, – но схема дедовской фермы тут была. Ян Бом унаследовал её от отца. Судя по фотографии, он был похож на него. В шейном платочке, модном клетчатом пиджаке. Фермер с университетским образованием.

О чём говорить? Ну, я спросил, для чего в обществе изобилия, где всё ломится от избытка, где занят каждый кусок земли и нет никакой нужды в фермерах, столько фермерских школ, курсов, университетов?

– Зачем вам столько? – спросил я фермера Бома.

Его ответ состоял из трёх пунктов.

Первое. Сельское хозяйство, сказал Бом, – это древнейший вид культуры.

Второе. Ну да, вон тот просто учится и не хочет идти на ферму. Но он вообще пока не знает, чего хочет. А вдруг потом захочет?

И третье, не менее странное. Да, сейчас у нас такая ситуация – изобилие, хватает фермеров. А вдруг ситуация изменится?

Правда, странно? Какая-то совершенно другая логика. Явно не наша. Нам сейчас не до этого. Криком не докричишься. Письмо не отошлёшь, клей не клеит, конверт кривой. Поле скособочено, если что уродилось, так урод. Вырастить хотя бы крестьянина начала века, научиться элементарному… И всё-таки, думал я, надо бы крестьянину и про это знать. Чтобы перестали «вешать лапшу на уши»: не хватает, мол, только техники, не те цены… Интересно, врут или не врут? А может быть, и не врут? Просто свинопасы. Ах, какое громадное общество свинопасов!.. У какой ямы пасём…

А голландцы считают, что я не прав. Нельзя делить мир на фермеров и свинопасов. Это и исторически неправильно. Фермеры вышли из свинопасов, в каждом свинопасе есть немножко фермера. Да и кто может знать, кроме самого человека, что из него выйдет. «Я всё понимаю, что вы говорите», – сказал я по-голландски инспектору Паулю Энгелькампу. Он засмеялся. По-голландски я, конечно, ничего не понимаю. Но мне кажется, они думают о нас лучше, чем мы сами о себе.

Глава 3 Что там, за перевалом тысячелетий?

У меня дома есть каменная фигурка из застывшей десять миллионов лет назад лавы. Подарена в холодном клубе человеком в валенках – художником, учителем из северного села Помоздино. Маленький человечек переползает гору. Скульптурка называется «Эй, что там, за перевалом тысячелетий!».

Школа в скалах, над которой висят два спутника

…Этой встрече предшествует давняя история. В перестроечные времена я познакомился с норвежцем Пэром Дюлоном, лидером международной организации по развитию образования. Он приехал в Москву и предложил нам, тогдашним «теневым реформаторам», сотрудникам Временного научно-исследовательского коллектива (ВНИКа) «Школа», выступить с проектами. Я сделал сообщение о сельской школе, рассказал, всё как есть: семьдесят процентов зданий не имеют канализации, в десяти процентах школ не горит лампочка Ильича. Норвежцы были в шоке. Начали между собой переговариваться: «Сицилия? Танзания?»

«Знаете, – мягко сказали мне, – то, о чём вы рассказываете – потрясающе. Мы даже не можем найти аналогов. В Норвегии тоже разные условия. Есть школа в скалах. Но над ней висят два спутника и транслируют первоклассные учебные программы. Поэтому мы не знаем, какой у нас с вами может быть совместный проект».

Я покраснел. Не за себя, за державу, как говорится, обидно. Видимо, почувствовав моё состояние, Пэр сказал, что попросит своего друга, который занимается сельской школой, пригласить меня в Норвегию. Скоро пришло письмо и книга по истории норвежского образования. Так я познакомился с Ларсом Аасе – преподавателем учительского колледжа, профессором, специалистом по народной школе.

Помню уютный дом Ларса в Кристиансенде, в южной Норвегии. Пол в ванной с электрическим подогревом. Но всё-таки, это был сельский дом – с камином, всякими вязаными штучками, горшочками с цветами. В Кристиансенде во всех частных домах на подоконниках стояли цветы и сидели кошки.

Но важнее то, что не увидишь со стороны: память.

Ларс показал мне книжку, наподобие телефонной, которая в Норвегии есть почти в каждой семье и куда записывают историю жизни всех членов рода. Он открыл её на букве «L» и прочитал мне, что было написано про его предка в пятом колене, его тоже звали Ларс, у него было пятеро детей, он был фермер, и вот, видите, даже известно, что любил выпить.