В западне

– Этот шантажист так просто от меня не отделается, – тихо произнес Дьюкен.

– Второе, что можно предпринять, – это поставить ваш телефон на прослушивание и устроить еще один разговор с Броуди. Возможно, он проговорится, чем и скомпрометирует себя.

– И меня!

– Возможно. Вам придется пойти на этот риск.

– Мне это не нравится.

– С кем он еще встречался по этому поводу? Сколько членов Конгресса подверглись его давлению?

– Я не знаю. Насколько я помню, кто-то говорил, что он давал деньги Бобу Черри и еще троим или четверым.

– Все будет отражено в их финансовых декларациях, так? Посмотрим, обнаружим ли мы их имена.

– А что это нам даст?

– Буду откровенным, сенатор. Кое-кому, возможно, не понравится такой поворот дела. Фримэн Мак-Нэлли мертв. Убит прошлой ночью.

Дьюкен потерял дар речи.

– Кто это сделал?

– Мы занимаемся расследованием. Это конфиденциальная информация. Мы не сообщали о смерти Мак-Нэлли и хотим на время попридержать эту новость.

Лицо Дьюкена приобрело мертвенно-бледный оттенок. Только что он сам без всякой задней мысли дал ФБР мотив для убийства человека, которого недавно лишили жизни.

Лицо Хупера ничего не выражало. Он прекрасно понимал, о чем в данный момент думает Дьюкен, однако это его нисколько не беспокоило.

– Хорошо то, – добавил агент, насмотревшись, как Дьюкен извивается, словно уж на сковородке, – что Фримэн сделал свой последний политический вклад. По истечении определенного времени – вероятно, довольно скоро – Т. Джефферсон Броуди узнает о несчастье, постигшем мистера Мак-Нэлли. Конечно, у него останется компромат на вас, но я сомневаюсь, что он настолько глуп, чтобы воспользоваться им. Он производит впечатление очень осторожного человека.

– Хитрый. Дурак думает, что он хитрый.

– Ах, да, а разве они не все такие?

* * *

Фрэдди стоял возле столика сестры и слушал, как человек с забинтованной головой в инвалидном кресле рассказывал полицейским о сделанной ему недавно пересадке волос на голове.

– Вы не знаете, как это удручает, потерять роскошную шевелюру. Это все равно что стареть или дурнеть на глазах, вы понимаете?

Хупер появился в дверях, окинул взглядом присутствовавших и отозвал Фрэдди в пустовавшую комнату ожидания. Позади них все тот же пациент продолжал свое повествование.

– Это была натуральная мужская лысина. Боже мой, я чувствовал себя так…

– Как он? – спросил Хупер, закрывая дверь в коридор.

– Снова спит. Сестра сказала, что он скоро проснется, тогда мы сможем поговорить с ним. Она меня позовет.

– Мы нашли тело в доме Мак-Нэлли. Винни Пиош, я думаю. Весь дом буквально изрешечен. Кто-то просто стоял в дверях и поливал каждую комнату из автомата. Настоящий кавардак.

– Возможно, Форд. Он сказал, что Пиош пришел по его голову вместе с Ансельмо. К тому же Форд сказал, что, по его мнению, он убил девятерых, но, правда, сам путается.

Хупер плюхнулся на один из стульев.

– Не сказал, почему?

– Потому. Он сказал «потому».

– Очень содержательно. Как раз то, что нужно, чтобы удовлетворить прокуратуру Соединенных Штатов.

– Он до сих пор под действием наркоза, Том. Он не понимает, что, черт возьми, говорит.

Хупер хмыкнул и посмотрел на свои ботинки. Затем снял их и растер ноги.

– Надо было сворачивать это дело еще в сентябре.

– У нас не было фактов в сентябре, – возразил Фрэдди.

Хупер уныло посмотрел на него и надел башмаки.

Спустя пятнадцать минут отворилась дверь и появилась сестра.

– Он проснулся. У вас не более пяти минут.

Когда агенты ФБР подошли к кровати, Харрисон лежал с закрытыми глазами, но сестра утвердительно кивнула им и вышла.

– Харрисон, это я, Фрэдди, – начал Фрэдди. – Со мной Том Хупер. Как ты себя чувствуешь?

Форд открыл глаза и медленно обвел взглядом комнату, пока не увидел Фрэдди. Затем он перевел взгляд на Хупера.

– Привет, Том.

– Привет, Харрисон. Извини, что помешали.

– Все кончилось.

– Да.

Глаза Форда снова закрылись. Хупер посмотрел на Фрэдди, но тот пожал плечами.

– Харрисон, – сказал Хупер. – Мне нужно задать тебе несколько вопросов, чтобы выяснить, что же там произошло. Значит, ты все-таки пошел на этот склад.

Взгляд Форда задержался на лице Хупера. Спустя некоторое время, Форд перевел взгляд на Фрэдди, потом снова на Хупера. Он облизнул губы и произнес:

– Мне нужен адвокат.

– Что?

– Адвокат. Я ни слова не произнесу без согласия своего адвоката.

– О-о-о, подожди, черт возьми, минутку! Я ни в чем тебя не обвиняю. Ты единственный свидетель серьезного…

Слово «преступления» чуть было не сорвалось у него с языка. Но он вовремя спохватился. Хупер сглотнул слюну.

– Это требует серьезного разбирательства. Ты же полицейский, Господи Иисусе!

– Мне нужен адвокат. Это все, что я могу сказать.

Хупер открыл было рот, но передумал. Он посмотрел на Фрэдди, который стоял, сунув руки в карманы и не спуская глаз с лежавшего на кровати человека.

– О'кей, мы дадим тебе адвоката. Я заскочу к тебе завтра утром, справиться, как дела.

– Прекрасно. Тогда до завтра.

– Пойдем, Фрэдди. У нас много дел.

Харрисон Рональд Форд снова впал в забытье.

Глава 26

Первым, кого застрелили гвардейцы, стал Ларри Тиконо. В возрасте шестнадцати лет его выгнали из седьмого класса после трех неудачных попыток его закончить. Несмотря на девять лет, проведенных в системе общественного образования, он так и остался неграмотным. В тех редких случаях, когда требовалось написать свое имя, он все равно делал ошибки.

За свою короткую жизнь Ларри Тиконо трижды подвергался аресту, но в тюрьме провел всего лишь пять дней. После каждого ареста его освобождали ввиду чистосердечного признания. В суд он попадал, когда полиция снова задерживала его. Папка с материалами по одному из его арестов, по-видимому, окончательно завалилась в какую-нибудь щель – ее не смогли найти. По двум другим обвинениям он признал себя виновным и попал под условное освобождение.

Удивление вызывал тот факт, что он все-таки так долго прожил. Будучи наркоманом, он тратил на наркотики по двести долларов в день, а его пособие по социальному обеспечению составляло всего четыреста тридцать шесть долларов в месяц. Недостаток средств он покрывал, воруя все, что можно унести. Видеокамеры, радиоприемники, телевизоры и стереомагнитолы входили в круг его самых любимых предметов. Он продавал краденое скупщикам по цене в пятнадцать – двадцать процентов от их рыночной стоимости. Он старался не прибегать к грабежам, так как это представляло определенную опасность, но и не отказывался, если больше ничего не оставалось делать.