В зените [Приглашение в зенит]

Стоя на кафедре, пятый жрец водил длинным стеблем по картинам, грубо намалёванным на стенах, и заунывным голосом читал подписи:

— “…Но дети Всемогущего впали в ничтожество и, впустив страх в сердце своё, поклонились демонам мрака и холода, исчадиям подземелий и демону демонов Этрэ, чьё имя поминать грех.

…И во гневе сказал Великий Ядрэ: “Если нет мне почёта от моих созданий, уничтожу их корень, стебли и побеги. Пошлю чёрный холод на поля их и дома. И светлая лава станет чёрным камнем, и кровь в жилах станет камнем”.

…Но услышал те слова Милосердный, любимый сын Ядрэ. И сказал, павши перед Вседержителем ниц: “Не спеши, отец мой, во гневе содеешь непоправимое. Велика вина сих, впавших в ничтожество. Но ты отмерил им краткую жизнь, и потому коротка их память. Прадед умирает до рождения правнука, и юнец не ведает прадеду ведомое. Разреши мне сойти в их страну, чтобы мог я напомнить забывчивым истинную истину”.

…И сказал грозный Ядрэ: “Разрешаю. Но терпение моё небеспредельно. Даю тебе сроку один год. Если же за год не просветишь нечестивцев, чёрный холод сойдёт на них и на тебя тоже”.

…И сбросил с неба Неторопливого, так что пал он на крутой берег канала Гадх. И видели гадхатяне, что снисходит с неба сияние, бросились к тому сиянию, но не могли различить ничего.

…Потому что знал Алат Неторопливый, что сияние лика его невыносимо для ока смертных, и сделал себя прозрачным, как дыхание, так что жнецы и жницы смотрели сквозь него и видели травы, и камни, и тучи за его спиной.

…Но демоны подземелий ощутили, как вздрогнула земля под стопами Божественного, и, чуя неминуемую гибель, заметались в тоске. И демон демонов, чьё имя произносить греховно, сказал: “Разоблачим Милосердного. Пусть явит лик свой смертным и ослепит их сиянием. И поражённые слепотой возропщут, проклянут ослепителя, Милосердного назовут Жесточайшим”.

…И послал демон демонов двух своих слуг, приказал им принять облик хищных лфэ. И напали хищные на жницу из жниц, возвращающихся с песней, и понесли её, терзая когтями и клювами.

…Но Неторопливый в словах и думах был скор на доброе дело. Он кинул молнию вдогонку и рассёк тех демонов, отрубив им крылья и головы. И развалились те демоны на части, пали наземь бездыханными и жертву бездыханную уронили.

…И над телом жницы истерзанным горько рыдали отец и мать её, сетуя, что злая судьба так рано оборвала её молодую жизнь.

…Неторопливый же, но на добрые дела спорый, догнал душу девы, улетающую в небесные чертоги, и в тело водворил, язвы же от когтей залечил чудотворным словом”.

Все это и многое другое Жрец V вычитывал нараспев, низко приседая (жест почтения) перед очередной картиной и особо перед долговязой фигурой с поднятыми руками, висящей под потолком. И слушатели в тумбах гудели нестройным хором:

— Алат Великое Сердце, перед лицом грозного Ядрэ не оставь нас в смертный час, милосердное слово молви, защити от гнева Справедливейшего.

Дошло до вас, догадливые читатели? Сразу дошло? А до меня, Неторопливого, представьте себе, дошло не сразу. Слишком нелепо было подумать, что это моя фигура подвешена к потолку, что это моя история намалёвана на стенах храма, что это я — Алат Милосерднейший — сын бога Ядрэ. Астродипломат—Астралат—Алат.

Я вышел из храма, потрясённый, лелея слабую надежду, что только в этом посёлке сложилась ритуальная сказка обо мне. Увы, и в другом селении, и в третьем, и за сто и за пятьсот километров, по всей Огнеупории находил я тощие фигуры, зацепившиеся руками за стропила; всюду жрецы пятого поколения, приседая и воздевая руки к космосу, воспевали мои подвиги. Я услышал целый эпос: “Песнь об Освобождении”, и “Песнь Исхода”, и “Песнь о Животворной Лаве”. И все это было чудовищно искажено, расцвечено самой дикой фантазией. Например, мои слова о подземном тепле, порождённом ядерной энергией, излагались так:

“…И взмолился Алат Милосердный: “Отец мой Ядрэ, справедлив твой гнев, бесконечна вина забывчивых, но позволь молвить слово в их защиту, не в оправдание, а для милости.

Коротка их память, потому что коротка жизнь. И ещё коротка память несчастных, потому что ум их погряз в заботах о хлебе насущном. Страна их темна, скудна и суха, великим трудом хлеб и сок добывают они возле узких потоков лавы. Сделай же так, Всесильный, чтобы животворная лава была повсеместно, дай им хлеба вволю из своих рук, чтобы за каждой трапезой вспоминали они тебя и прославляли”.

…И сказал Бесконечно великий: “Да будет так! По моему божественному слову: мрак, стань огнём!”

…И стал огнём подземный мрак. Все царство демонов превратилось в лаву, и сгорели в единый миг все демоны до единого…”

Фантазия расцвечивала мою историю самым причудливым образом. Искажены были и события, и мои слова, искажены и характеры моих соратников, но с определённой тенденцией. Кузнец изображался упрямым тупицей, отцы — ленивыми притворщиками, самым же ревностным помощником назывался все время Жрец.

“…И сказал Алат: “Несите каждый по камню в честь Ядрэ Всемогущего. Там, где каменный холм воздвигнете с молениями, животворная лава покажет свой светлый лик”.

…И первый камень, самый тяжёлый, который никто и сдвинуть не смог бы, с молитвой принёс первый Жрец.

…Отцы же, ленивые и хилые, принесли камешки полегче, только для видимости. И сказал им Алат с горечью: “За малое усердие ваше заплатят сыны ваши и дочери тройным трудом”.

…Кузнец же, недоверчивый, не принёс ничего. Он молвил: “От века не слыхано, чтобы лава пришла в пустыню. Изнуряет нас чужеземец пустой работой”. И сел на землю, отвернув лик свой.

…И явил Алат великое чудо: палкой простой пробил землю насквозь, и брызнула лава, словно кровь, и посрамлён был Кузнец неверующий, а Жрец прославлен вовеки”.

Та же тенденция возвеличивания Жреца проявлялась и в последней части эпоса — в “Песне о Вознесении”.

“…И сказал Алат: “Истёк срок моего пребывания в этом мире. Ядрэ ждёт меня за облаками на своём летучем корабле”.

…И ученики пали наземь в слезах. А Отец возопил малодушно: “Без тебя мы пропали. Лучше нам лечь живыми в могилу”.

…И сказал Алат: “Все, что нужно для тела, дал вам Ядрэ щедрейший. И теперь во славу его, сложив холм в пустыне, в любом месте получите пропитание. Но не единым хлебом жив смертный. Помните о душе своей. Душа важнее бренного тела” (не упоминал я о душе, не верю в души).

…И вопросил тогда боец, воин, грубый сердцем. Сам он чинил обиды слабым и здесь опасался обид от сильных. Вопросил боец: “Что делать нам, если придут воины господина и скажут: “Это земля господина нашего, уходите прочь!”