В жерле вулкана

– Сейчас не время говорить об этом.

Пуйо сказал человеку, который вошел с ними:

– Сообщи, что нам нужно поговорить. – Мужчина вышел.

Рейнеру не давал покоя один вопрос: что же было на борту «Глэмис кастла»?

– Вас разыскивает полиция, – сказал ему Ибарра.

– Верно.

– Нам было бы проще всего передать вас в их руки.

– Нет смысла. Мы с вами по одну сторону баррикад. Вы тоже хотите подъема самолета. Просто считаете, что еще не время.

– Откуда вы знаете?

– Из того, что вы только что сказали Пуйо. Ибарра, я дал вам срок в сорок восемь часов не потому что пытаюсь тянуть время, а потому что хочу увидеть подъем самолета, потерпевшего крушение. Ради этого я и прибыл. А в один прекрасный день вы захотите вступить в переговоры с моей компанией, потому что эти останки нужны и вам. У вас уже есть пилот; теперь вам нужен самолет.

Ибарра снова отвернулся, ссутулился и задумался. Рейнер понял, что несколько выстрелов, сделанных им наудачу, не слишком отклонилось от цели.

– Как поживает ваш сын? – спросил он Пуйо по-английски.

– Нормально. – Карие глаза мрачно изучали лицо собеседника.

– Что вы сказали? – требовательно спросил Ибарра.

– Сеньор проявил любезность.

Ибарра снова посмотрел на Рейнера.

– Вы знаете, почему самолет потерпел катастрофу?

– Нет.

– И вам не терпится выяснить причину?

– Не слишком. Через сорок восемь часов я увижу это собственными глазами.

– Вы опросили всех. Всех! В доме у доктора вы спрашивали меня, что случилось с…

– Это было до того, как я обнаружил место катастрофы. Я пробыл здесь пять недель и могу подождать еще два дня. – Он решил не упоминать о том, что Уиллис летит в Лондон с законченным делом.

Ибарра посмотрел на Луиса Пуйо и ничего не сказал. Затем он подошел к столу.

– Где мы могли бы связаться с вами, сеньор Рейнер? – Пол понял, что он имеет в виду компанию Т.О.А., а не ее представителя. Эти слова означали, что его отпустят отсюда подобру-поздорову. Вместе с Жизелью.

– На борту спасательного судна, как только оно прибудет.

– Какой пост вы занимаете в Т.О.А.?

– Суперинтендант лондонского аэропорта.

– Есть ли у вас бюро в этом городе?

– Нет. Только в аэропорту Сан-Доминго.

– Если мы вам понадобимся, позвоните доктору ван Кеерлсу.

– Он не доверяет мне.

– Мы сообщим ему, – он оторвал глаза и посмотрел в лицо Рейнеру, – что наши отношения предполагают невмешательство в дела друг друга.

Солнце золотило песок и поверхность моря. Вытащенные на берег лодки лежали на боку, напоминая мокрых кашалотов. С них свешивались имбирно-коричневые сети. Люди лежали в тени и спали, потому что проработали всю ночь.

Гайавата Мозес сидел скрестив ноги и с высоты своего гигантского роста наблюдал за крабом величиной с ноготь. Изумрудно-зеленый краб снова зарылся в мягкий золотистый песок, но Гайамо выковырял его обратно и повторил фокус. Песок напоминал жидкое золото, а краб – тонущий в нем изумруд. Только что он был здесь и вдруг исчез; смотри хоть сто лет, все равно не увидишь, как это произошло. Был – и нету. Он снова зачерпнул песок.

От домов с черепичными крышами к берегу шел человек. Походка его была уверенной несмотря на адскую жару. Он направлялся к лачуге Эль Анджело.

Рыбаки спали в тени своих лодок.

Ладонь зачерпнула изумруд из золота и снова дала ему упасть.

В стене лачуги Эль Анджело была дыра, служившая окном. Ее прикрывал деревянный ставень, висевший на одной петле и имевший две подпорки. Это позволяло использовать его как для тени, так и для пропуска воздуха. Хибара была выстроена из обесцвеченного дерева, но тень отбрасывала черную. Однако цветового однообразия не чувствовалось: светлое серебро сменялось темным, и вдруг вспыхивало что-то красное и шафрановое, напоминавшее огонь. Но бояться было нечего; просто Эль Анджело постелил на подоконник индейский коврик.

Гайамо больше нигде не видел такого коврика. Коврик был прекрасен и заливал огнем стенку лачуги; мальчик глядел на него как зачарованный, пока от солнца не заболели глаза. Затем он снова зачерпнул песок, но изумруд навсегда исчез в золоте.

Человек вышел из хибары и снова пошел к белым городским домам с черепичными крышами.

Накатила волна, оставила на песке пену медового цвета и с шумом отхлынула назад.

Человек, сидевший в тени лодки, вынул из жестянки табачный лист, свернул сигару, оперся спиной о киль, прищурился и начал следить за Гайаватой Мозесом, игравшим в песок. Затем он зажег сигару, закопал спичку, положил руки на поднятые колени и стал рассматривать мир, оставленный им на время сна. Мир не изменился, если не считать цветастого коврика, озарявшего окно лачуги Эль Анджело.

– Hombre… – сказал он человеку, лежавшему рядом. – Rafael! – толкнул он соседа ногой.

– Que hay?

– Mire… mire, hombre! La manta… [34]

Сосед потер лицо ладонями, чтобы прогнать сон, и застонал от жары. Приятель продолжал толкать его и не давал покоя, пока Рафаэль не посмотрел на берег и не полюбовался «la manta», лежавшим на подоконнике лачуги.

– Ay-ii… ay-ii… Hombre! – Окончательно проснувшись, они заговорили страстным шепотом, словно украдкой любовались молодой женщиной.

34

– Эй, малый… Рафаэль!

– Что случилось?

– Смотри… смотри, малый! Одеяло… (исп.).

Рафаэль выпросил у приятеля табачный лист, прикурил у него, встал и пошел по раскаленному песку к следующей лодке.

– Diego… Chico… Mire la manta!

Ласковый прибой украшал кружевами берег, по которому шли люди, пробиравшиеся от лодки к лодке.

– Juanito! Mire… Mire! Tonio… Martin… Lopez… Rosario… mire, hombre!

Спавшие в тени открывали глаза, откашливались и начинали шепотом окликать остальных. Слово тихо шелестело по берегу, как будто его раз за разом произносил сам прибой: la manta…

Глава 25

Наступил полдень; город был мертв и лишен тени. Стоявшее на юге солнце стало медным, и полчища песчаных мух устремились к устью реки, ища спасения в тростнике.

В холле Кастильо Марко было пусто. Портье куда-то ушел. Дом был таким же мертвым, как и весь город. Они поднялись по лестнице и вошли в номер.

На обратном пути он рискнул и сам поднялся на борт «Морской королевы». Один из членов команды сказал, что Мерсер все еще где-то в городе, но что для Рейнера есть телеграмма.