В злом сердце Бог не живет

– Заходите, – я впустил его в прихожую. – По коньячку, значит?

– Конечно, – Сан Саныч расцвел в улыбке.

– Ладно… Уговорили.

Я забрал у него пакет и отправился на кухню. Надо было что-нибудь приготовить на закуску. Пока я нарезал колбасу и открывал консервы, Сан Саныч расположился на диване.

– «Шербурские зонтики» смотришь? – донесся из комнаты его голос.

– Что? – не сразу понял я, о чем речь, потом, однако, сообразил. – Ах, да, да… Смотрю.

– Одобряю… Классика жанра.

Очевидно, он наткнулся на диск, который был на столике, возле дивана. Я действительно недавно смотрел этот фильм. И не один раз…Но совсем не потому, что являюсь фанатичным поклонником этой старой ленты. Хотя фильм, безусловно, великолепный, не напрасно удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля. Просто была у меня на это своя причина, о которой Сан Санычу не расскажешь… Дело в том, что главная героиня там – копия девушки, с которой я когда-то встречался, той самой Ани, живущей нынче за океаном. У меня не осталось ни одной ее фотографии. Из суеверных соображений, пока мы встречались, я не просил у нее фото и не фотографировался вместе. Где-то слышал, что дарить фото – к разлуке. Да и в начале наших отношений у меня не было такой необходимости… Позже, мне казалось, что так я смогу обмануть судьбу, оттянуть разлуку. А потом – все это стало и вовсе бессмысленным…

– Да, сейчас так не снимают, – продолжал Сан Саныч из комнаты. – Ремиксы… Взялись вот старые фильмы на новый лад переделывать. Своего-то придумать ничего не могут. А денег и славы хочется… Но ведь зрителя не обманешь. Это бизнес-проекты, а не искусство.

– Все готово! Прошу к столу, – прервал я его недовольное бурчание.

Сан Саныч поднялся с дивана, заглянул в кухню, оглядел наспех накрытый стол. На лице его отразилось удовлетворение.

– Вот это я понимаю… Дай-ка сюда рюмки.

Мы выпили, закусили, чем бог послал.

– Я нынешнее кино смотреть не могу, – не отставал от своей темы Сан Саныч. – Приличных фильмов – по пальцам пересчитать. Не то, что раньше…

– Может просто время сегодня другое, – робко вставил я.

– Время? – мой собеседник горько усмехнулся. – Время, конечно, другое… Я хорошо помню, как все менялось тогда, в начале девяностых… Когда несметные толпы устремились в видеосалоны смотреть запретное кино. И ладно бы только секс, что само по себе понятно – в диковинку… Так ведь нет, все подряд глотали: какие-то фильмы-ужасы, низкопробные боевики, фэнтези… Люди, воспитанные на высокодуховной литературе, на прекрасных фильмах – жрали это вонючее, уродливое пойло, как свиньи из корыта и убеждали себя в том, что это и есть настоящее искусство.

Сан Саныч тяжело вздохнул, ладонью пригладил коротко стриженные седые волосы.

– Ты мне скажи, Роберт, почему мы все время оглядываемся на Запад? По любому поводу… Вот в США – так, в Европе – так… Но это же все равно, что решая какую-то проблему внутри своей семьи, кивать на соседей: вот у Абдуллы – так, а у Мойши – так… А у самого-то голова есть? Откуда эта вечная неуверенность в своей правоте, эта лакейская потребность услужливо стелиться перед любым чужестранцем?

– Да, – я согласно кивнул, – какую сферу жизни ни возьми… Как будто там, за бугром, запатентовано право на истину… В кино вот тоже с Голливудом зачем-то пытаемся тягаться. Смотришь иную картину – просто калька с какого-нибудь тамошнего шедевра. Но ведь любому понятно, что копия всегда будет проигрывать оригиналу… Наша классика я считаю, ничем не хуже. Просто это абсолютно другое направление. У них в основе – действие, у нас – глубина…

– А еще, знаешь, что меня раздражает? – продолжал возмущаться Сан Саныч. – Эстетика уродства… Современное искусство отравлено ядом пошлости и порока. Когда сняли ограничения, отменили запреты – все это буквально хлынуло в нашу жизнь. Настоящие творцы разом поникли, отступили в тень, а на первый план выбрался новый человеческий тип: энергичный, нахрапистый, наглый. И эти люди, которые сегодня определяют развитие культуры, вольно или невольно навязывают свои представления о прекрасном. Дошло до того, что шепелявые ведущие на телевидении появились… Вообще, телевидение – это отдельная песня. Оно словно зеркало, отражает состояние, в котором находится наше общество. Негатив, агрессия, внедрение деструктивной морали… Ничего святого не осталось. Впрочем, может быть, я просто устал…

– Скоро у вас выйдет новая книга?

– Две главы еще осталось.

– Это сколько страниц?

– Страниц тридцать, наверное… За пару месяцев успею дописать.

– А чего так долго? – нарочно поддел я Сан Саныча. – Некоторые столько за день выдают.

– Кто это? – обиженно вскинулся мой сосед. – Уж не ты ли?

– Ха-ха-ха! Нет, не я… В газете вот на днях интервью с одной дамой-писательницей прочел. Так она на полном серьезе утверждает, что пока с утра двадцать пять страниц не выдаст, обедать не садится. Причем пишет только от руки.

– Двадцать пять?

– Точно.

– В каждый день?

– Естественно… И вообще, говорит, написать роман за месяц – для нее не проблема.

– Вот зараза! – Сан Саныч хлопнул себя ладонью по колену. – Надо же… И ведь верят, небось, люди-то?

– Кто-то возможно и верит.

– Нет, ну ты подумай… Что такое написать двадцать пять страниц текста? Да ты просто с книжки от руки их перепиши – уже утомишься… Толстой «Войну и мир» шесть лет писал, Булгаков «Мастера и Маргариту» – двенадцать, Иванов «Вечный зов» – тринадцать… А тут раз, за месяц, – и готово!

Сан Саныч разошелся не на шутку. Я и не думал, что его так заденет эта, в общем-то, безобидная тема.

– Однажды Бунин в разговоре с журналистом признался: дескать, больше двух страниц в день написать не могу. «Почему?» – удивился журналист. «Просто не могу – и все», – ответил писатель… Понимаешь? Какая мера ответственности, какое отношение к слову, к делу своему… Настоящий художник всегда творит с сомнениями, с болью; стремится сделать так, чтобы читатель сопереживал, рос духовно, становился чище и добрее. Но сейчас такая литература никому не нужна. На ней не заработаешь… А все, что не приносит дохода, в нынешнее время – не заслуживает внимания.

Мой собеседник замолчал, устало провел ладонью по лицу. Я не знал, что сказать, чем утешить его. Какой-то невеселый у нас получался разговор.

– Заниматься литературой сегодня – сродни духовному подвигу, – печально продолжил Сан Саныч. – Ни славы, ни денег это не дает… Раньше, лет двадцать назад, писатель был уважаемой, значимой фигурой, а сейчас – непонятно кто. Иногда даже стесняюсь признаться, что пишу, вот до чего дошел.

– Конечно, – согласился я, – без государственной поддержки литературе нелегко. Но вряд ли в ближайшее время что-либо изменится. Сейчас у нас другое мироустройство. И вообще… Может быть литература уже никогда, не будет играть такой роли в общественной жизни, как в прошлые века. Когда не было ни радио, ни телевидения, ни интернета…

– Не знаю, при социализме уже существовали и радио и телевидение, но это не мешало нам быть самой читающей страной в мире. Просто нет на то государственной воли. Может быть там, наверху, думают, что необразованной и неграмотной массой легче управлять? Ошибаются… Человек не развитый духовно – опасен; от него не сострадания, ни пощады не жди. Его надо воспитывать. А как воспитывать, на чем?.. Сказки – это литература; кино и театр – тоже литература; песни, юмор, стихи – опять литература; да куда не коснись – всюду изначально автор присутствует.