Вадим Негатуров

— Потом, 20 декабря того же года, у нас дочка родилась, Надежда, — продолжает рассказ Елена. — Он хотел сына, а тогда УЗИ еще не делали, кто родится — не знали, так что для него это было неожиданностью. Но он написал мне в роддом записку, что ничего, дочка — тоже хорошо, а сын у нас еще будет. Не знаю, все папы, наверное, хотят сына. Но сына у него так и не было, потому что и во второй семье у него тоже дочка родилась. Трудно сказать, как бы он сына любил…

Потом в разговоре брат Александр подтвердил:

— Вадим сына хотел. Когда Лена ждала ребенка, ему было девятнадцать лет — в таком возрасте все молодые отцы так грезят. А потом, насколько помню, он был доволен, что девочка родилась. С годами понимаешь, что не это главное, мальчик у тебя или девочка. Сын это наследник? Да! А что нам наследовать? Что мы, принцы что ли или короли какие?

— Конечно, времена это были тяжелые: мы студенты с маленьким ребенком, и нагрузка такая, что… — рассказывает Елена. — Памперсов не было, ничего не было тогда — только простая стиральная машинка. Самое трудное, наверное, было в том, что дочка нам до года вообще спать не давала — видимо, что-то болело у ребенка, трудно сказать. Кстати, мама говорит, что я тоже такая была — до года по ночам не спала. Вот теперь и мне приходилось носить дочку на руках. Какая там учеба? Мы ведь учились прикладной математике, потом специализация пошла. И я взяла академический отпуск… Вадим конечно же мне помогал — уборку раз в неделю делал и так далее. Но главное, что на студенческую стипендию семью содержать было трудно. Поэтому он старался подработать. А когда это можно было делать? Только по ночам! Вот ночью и подрабатывал. Мы жили с моими родителями, но ему хотелось независимости — чтобы никто ему ничего сказать не мог. Летом он в стройотряд ездил — в Тюменскую область, в поселок Нягань, — и заработанные там деньги мы потом так распределяли, чтобы на учебный год растянуть. Один раз на пивоваренном заводе мы с ним летом, в каникулы студенческие, отработали опять-таки, чтобы хоть что-то заработать. Вадик работал постоянно — кочегаром, грузчиком, — потому как стипендии на семейную жизнь не хватало. Скажу, что ни на еде, ни на одежде он не заморачивался — что есть, то и хорошо. Учился он в университете, потом в аспирантуру поступил — но, не знаю почему, с аспирантурой у него не получилось, бросил…

Судя по рассказу его бывшей жены, много чего у него тогда не получилось. Ведь по молодости семейная жизнь изначально представляется сплошным праздником, в котором любимый человек делит наравне с тобой все самые яркие праздничные моменты. Елена говорит:

— Он увлекался карате, альпинизмом. Думал, что женится — и всё это в его жизни останется. Но так не получилось! Семья, и ребенок, и учеба тоже — всё это требовало много времени. И потому сначала одно его увлечение прошло, потом другое… Первые годы он ездил в горы, затем сам понял, что как-то это не состыковывается. Ведь у тебя семья и ты за нее отвечаешь. К тому же он хорошо учился — человек был очень обязательный и считал, что если учиться — так уж учиться по-настоящему.

В советское время в «молодежной» прессе очень много писалось про проблемы студенческих семей — кстати, тема эта не утратила своего значения и сегодня. Но в тогдашних публикациях обычно сталкивались две точки зрения — так сказать, «взрослая» и «детская», по-старинному — «отцов и детей». Дети хотели любить, а так как тогда не слишком было популярно лукавое понятие «гражданский брак» (в соответствии с христианскими понятиями есть брак церковный — то есть венчание в храме, и есть брак гражданский, который регистрируется в соответствующих светских органах; всё прочее считается «блудным сожительством». Это отнюдь не морализаторство, а, говоря философским языком, определение категорий), то молодежь нередко скоропалительно женилась. Потом, естественно, у самих этих детей довольно скоро появлялись свои дети, а вместе с детьми нежданно-негаданно на счастливых молодых родителей наваливались проблемы. «Взрослые», скажем так, всё это проходили на своем собственном опыте — и потому, как правило, совсем не приветствовали скороспелые свадьбы и создание студенческих семей. Да только дети, пока не подрастут и не поумнеют, никогда не поймут, что родительский опыт несколько богаче, нежели накопленный ими самими. Может, конечно, социологи и подсчитали, какой процент разводов приходился тогда на студенческие семьи, но такие данные держались в секрете. Одно ясно — очень большой был процент. Вдруг навалившееся безденежье, внезапно появившийся дефицит времени, возникшие по этим причинам проблемы с учебой — и прочее, прочее, прочее… А всё почему? Кто виноват? Вывод обычно приходил самый простой: да человек, оказавшийся рядом; ведь раньше, без него, всё было гораздо проще и лучше. И появляется, а потом нарастает раздражение, и еще, не дай бог, кто-то кого-то в чем-то упрекнет, а еще хуже, когда чья-нибудь мама в сердцах заявит: «Я же вам говорила! Чего было спешить?» — и затем, при каждой размолвке молодых, начинает смотреть на них скорбным взором, поджимать губы, громко вздыхать и театрально качать головой.

Но ведь все еще молоды, красивы и перспективны, и потому в какой-то момент рядом, вроде бы и совершенно случайно, может появиться некто совсем из другой жизни — не твоя жена, измученная пеленками и готовкой, или не твой муж, замотанный ночной подработкой и подготовкой к экзаменам. У этого «некто» совсем другие — и, разумеется, гораздо более высокие и разнообразные — интересы и заботы, нежели рутинная семейная жизнь со всеми ее мелкими проблемами, и потому с этим человеком гораздо интереснее общаться, чем с собственной «половиной». А если в семье уже серьезное напряжение, то этот «некто» может показаться столь желанным глотком свежего воздуха, что…

— Если говорить о том, почему мы развелись… — продолжает рассказ Елена. — Плохого ничего писать не надо, потому что он был человек нормальный, просто врать не умел. Когда у него вдруг какая-то любовь появилась, он не смог мне соврать. Он даже в мелочах не врал! Пришел и сказал: «Я врать тебе не могу». Мы тогда сразу же решили, что у нас уже больше ничего не получится. В общем, он сразу собрал вещи и ушел. Некоторые живут, обманывают — и всё их устраивает. Но эта двойная жизнь была не для нас. Мы разошлись, когда дочке было шесть лет. Мы мало пожили вместе… Интересная мелочь, которая его характеризует, — когда мы разошлись, он попросил только, чтобы я ему отдала стихи Высоцкого. Он очень любил Высоцкого. И эти стихи… В те годы они редко печатались. Когда-то я распечатала ему их на день рождения на больших листах. И когда он уходил, сказал: «Мне только стихи Высоцкого, мне больше ничего не надо». А у нас был большой книжный шкаф — тогда сдавали макулатуру и на полученные талоны книги покупали. Вадим сказал: «Книги пусть дочке останутся, а стихи Высоцкого мне отдай». Я ответила: «Пожалуйста».

Какая грустная история! И как много можно узнать о человеке всего из одного эпизода.

Жаль, что не сохранилось стихов, написанных Вадимом Негатуровым в те времена — ведь, может быть, из них что-то можно было бы узнать, что-то по ним можно было бы понять. Держать в себе кучу проблем очень сложно, ибо они буквально разъедают тебя изнутри — но наш герой был не тот человек, который, пытаясь вызвать к себе сочувствие, «исповедовался» перед друзьями за стаканом вина (не будем забывать, что это Одесса, где вино предпочтительнее водки). Значит, происходящее вполне могло отражаться в стихах, в крике поэтической души. Может быть, именно потому и исчезли куда-то все ранее написанные поэтические строки? Чтобы не превратиться вдруг в нежеланную «исповедь» перед друзьями и знакомыми…

А в остальном вполне понятно: Вадим не принимал позы обиженного, не представлял себя — как это нередко бывает не только среди поэтов, но и вообще среди людей творческих — «непонятым гением» и никого ни в чем не обвинял. Да и ушел он из семьи по-мужски, без мелочного дележа «совместно нажитого имущества».

И, может, вот эти самые, уже гораздо более поздние по времени написания стихи подходят под настроение и даже дают ответ на какие-то незаданные вопросы:

Я ради веселья потешного Пил ведрами зелье дурманное… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Бродил я средь блуда кромешного, Ища наслажденья желанного… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Жизнь вечную — радость безбрежную Уныньем губил постоянно я… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Прельщался я часто на внешнее, Земное, плотское, обманное… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Я лгать не хочу, но по-прежнему Вся жизнь моя ложь — непрестанная… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Внимал я от духа мятежного Его лжеученья туманные… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Сгубил суетливо-небрежно я Таланты, Создателем данные… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного! Ел грех я — как вишню с черешнею, Наелся же — яду поганого… Прости меня, Господи, грешного! Помилуй меня, окаянного!

Кажется, чем старше мы становимся, тем чаще обращаемся к прожитому и пережитому и тем честнее и строже судим себя за свои дела и поступки. Умудренные опытом, мы понимаем и сознаем собственные ошибки — ведь знаем, к чему они привели. И как же действительно порой хочется отмолить свои грехи, чтобы не давили они на сердце столь тяжким грузом!

Елена еще появится на страницах нашего повествования, потому как она не совсем ушла из жизни нашего героя — возможно, не только потому, что их связывала дочь.

— Он с дочкой был в очень хороших отношениях. Когда она была маленькая, мне сначала казалось, что она не сильно ему нужна была — может, потому, что, когда человек рядом, это всё воспринимается как должное. А когда мы развелись, то он, по-моему, почувствовал… Стал очень часто приходить, ее забирать, куда-то с ней ходить, очень много внимания ей уделял. Это как-то резко, неожиданно для меня получилось.

А вот свидетельство самой Надежды, старшей дочери Вадима Негатурова:

— Мне очень повезло в жизни, что я родилась у таких родителей. У меня замечательные мама и папа! Когда родители развелись, мне было лет пять-шесть, я не очень это осознавала. Жили отдельно, на лето меня вывозили на дачу, до которой от Одессы электричкой надо было ехать, и папа каждую пятницу приезжал после работы — мы гуляли, на велосипедах катались. Подумайте, ради этих двух часов общения он не ленился проделать такой путь. В течение учебного года мы виделись чаще. Потом, когда я повзрослела, уже совершеннолетняя была, и проблемы свои уже были — он все равно приходил и, зная, что мне деньги нужны, всегда выручал — просить не надо было. Даже когда у него самого с деньгами было сложно, он всегда находил возможность помочь. Себе на обед денег не оставит — отдаст детям. Очень мало мужчин с таким выраженным отцовским инстинктом.

Это действительно так. Ведь как бывает — родители разошлись, и всё отцовское внимание к бедному дитяти ограничивается ежемесячными алиментами… Бывает, как известно, и еще хуже. Но речь сейчас не о том.

— Отец очень многому научил нас, — продолжает рассказ Надежда. — Пониманию жизни, философии, отношению ко всему, даже восприятию юмора. Помню, еще маленькая была и все время его просила: «Папа, расскажи анекдот!» — «Да ты не поймешь, он для взрослых». А я всё просила: «Пожалуйста, расскажи!» Расскажет. «Поняла?» — «Нет, объясни!» — «Так анекдоты же не объясняют». Но приходилось объяснять, я любопытная очень была… Он философом был. Все время стремился к новому знанию: и Бхагават-гиту читал — это когда я совсем маленькая была, и антропософией увлекался, эзотерикой. В детстве он «подсадил» меня на гороскопы, изучение астрологии. Интересовался всем необычным! И мы вместе с ним читали, обсуждали. Папа был действительно папой. Дети для него — святое, независимо от взаимоотношений с женщинами.