Вадим

— Слушай, ты же сам говорил, что у тебя либидо не очень сильно выражено… в сравнении с другими мужчинами?

— Вот и делай выводы…

Выводы я оставила на потом: нужно было собрать как можно больше информации. Я включила диктофон.

— Расскажи, пожалуйста, поподробней. Твой типичный день: хронологически, шаг за шагом, начиная с пробуждения утром. Ты же знаешь, я не просто из любопытства интересуюсь — я же писатель. Врачеватель человеческих душ, и все такое прочее… Мне же надо знать, что врачевать. Ладно, а? Как врачу?

Дима поколебался. Между долгосрочной потребностью — сохранением имиджа загадочного, непростого человека, и краткосрочной — удовлетворением тщеславия здесь и сейчас. Ведь у него фактически будут брать интервью, интересоваться мельчайшими подробностями его жизни… Выиграла вторая, не без помощи алкоголя: Дима прокашлялся.

— Утро: первым делом мысль сексуального плана. «Есть ли эрекция?» Есть — хорошо, благостное ощущение: вот я какой. Если нет, думаю о себе как-то так, в третьем лице: бедненький Димочка, устал. Жалею себя. Далее зарядка. Если делаю — балдею от самого себя. От… э-э… ненапрасности своего существования. Если не делаю, а я, как правило, не делаю, — придирчиво осматриваю себя в зеркале, расстраиваюсь. Мрачное настроение на весь день обеспечено. Неприятное ощущение бессилия — когда проигрываешь в борьбе с самим собой. Потом иду в душ. Там, как правило, фантазии. Потом…

— Постой, постой… Ты поподробней — что за фантазии. Я же не мужчина, откуда я знаю?

— Всяческие эротические ситуации, довольно стандартные. Ну, как объяснить… э-э… ты порнографию смотрела когда-нибудь?

— Пару раз… Вообще, я не знаток, конечно. Но меня, скорее, персонажи интересуют. Кто это — фотомодели, актрисы?

— Нет, фотомоделей не бывает. Они для меня, в общем, не реальные женщины. А в фантазиях присутствуют как раз реальные люди. Как правило… э-э… малознакомые.

— Ну?

— Ну и… Предположим, я захожу, а там она. Улыбается, распахивает глаза. Я к ней сзади — и мы в процессе.

Я с умным видом покивала головой, и даже сделала пометки в блокноте. Диме уже понравилось: я никогда его так вдохновенно не слушала.

— Далее. Иду по улице — автоматическое сканирование женщин. А как с этой будет, а как с той? В каких ситуациях… э-э… с ней возможны отношения. Женщины сразу становятся персонажами стандартных ситуаций. Сюжеты такие: я и гарем, я и учительница, я и врач, я и директор. Я и две красотки, которые из-за меня ссорятся. Набор небольшой. Мужчинам вообще… э-э… свойственны шаблоны, раздел на черное и белое.

Последнее обобщение весьма познавательно, но эротика мне уже немного наскучила. Вообще говоря, если б мне пришлось жить с такими мыслями, я б сдохла со скуки.

— Ладно, с этим понятно. А что значит — вопросы власти? Типа, политика?

— Да не обязательно… О политике как таковой я, на самом деле, мало задумываюсь… Это опять фантазии — но уже другого характера. В качестве моих подчиненных присутствуют насолившие мне люди: происходят сцены отмщения.

Я захихикала, но Диму это не остановило.

— Еще меня интересуют… э-э… абстрактные вопросы. Кому должна принадлежать власть, на каких основаниях… Какими должны быть законы, по которым можно чего-то добиться… Мне, например, с детства внушали, что всегда достойней для человека… э-э… сделать не так, как хочется, а как надо. И даже то, что надо, нужно сделать наиболее трудным и сложным путем. Поэтому меня мало привлекает западная цивилизация, которая предполагает наиболее короткий путь к цели. Меня привлекает ислам.

А вот в этом месте я чуть не подпрыгнула на стуле. Дело принимало интересный оборот. Вот тебе и раз! И это Дима — тихоня, добрейший толстяк!

Я почти прошептала:

— Как это, что это ты говоришь?

Оглянулась на людей: в наше время такие вещи говорить.

Дима между тем подвинул очки, наполнил бокалы и продолжил:

— Философия ислама такова: соблюдай правила, и тебе воздастся. Борясь с собственными желаниями, становишься человеком. Но, в отличие от христианства, в исламе нет возможности покаяться и быть прощенным. Я считаю, это правильно. Человек должен… э-э… нести ответственность за свои поступки. Ведь в жизни не бывает возможности переиграть. Кроме того, в исламе есть понятие ответственности рода, кровной мести. То есть даже твои потомки будут нести ответственность за твои поступки. Поэтому ты еще сорок раз подумаешь, прежде чем что-то сделать. Что еще… Это философия цели. Ставишь цель и добиваешься ее. Даже ту, которая тебя уже не привлекает. Мне вообще… э-э… нравится бескомпромиссность, готовность на все ради идеи.

Мы помолчали. Я, снова решив сделать выводы после, перешла к следующему вопросу:

— А отвлеченно-философские? Что это за мысли?

— Э-э… э-э… Ну, например, я вижу тающий снег и думаю о том, как все преходяще… Что-то в этом роде. А когда я попадаю под дождь, особенно теплый, ночью… это такое чувство — даже не знаю, как передать… Я ощущаю, что я есть… э-э… что так и должно быть… ощущение сродни оргазму — даже лучше…

Вот это Дима. Никогда бы не подумала. Вот так общаешься с человеком и никогда даже не заподозришь… И что я вообще знаю о людях?

— Слушай, а вот насчет литературы… Какого плана литература тебе нравится? О чем и как тебе нравится, чтоб было написано?

К каждому вопросу Дима подходил серьезно. Задумывался, будто и в самом деле давал интервью, которое должно было дойти до потомков.

— Помнишь, ты мне давала Битова. Мне он ужасно не понравился. То есть я понимал, когда читал, что… э-э… дядька он умный, владеет пером. И даже есть ему, что сказать. Но, во-первых, очень трудно продираться сквозь нагромождение мыслей. И когда продерешься, невольно задаешься вопросом — а стоило ли таких усилий то, к чему в конце концов продрался. А во-вторых, он дает настолько детализированное описание событий и ощущений героев, что… э-э… не позволяет примерить на себя ситуации, максимально ущемляет свободу читателя… Мне прежде всего интересно, что я бы сделал в подобной ситуации…

— А разве тебе не интересно, что чувствует персонаж?

— Нет. Во-первых, не интересны переживания конкретного человека. И тем более человека, который не привлекает. И в особенности женщины — зачем мне это? Возможно, были бы интересны переживания человека, похожего на меня. Вообще же… э-э… персонажи меня интересуют только как типы. Как модели, как иллюстрации идеи.

Я насупилась и сказала:

— А зачем тогда вообще читать художественные произведения? Читай листовки или газеты.

Дима снисходительно улыбнулся:

— Так не интересно. Хочется иллюстраций. Но только не очень подробных. Вообще же мне хочется интерпретировать поступки персонажей самому. Поэтому переживания не интересны. Переживания, если очень уж надо вставить, пусть будут описаны через… э-э… поступки, в меньшей степени через диалоги. И не надо множества всяких нюансов…

— Ну да — черное и белое, — злорадно вставила я.

Оказалось, что Дима почти совсем протрезвел и резко засобирался домой. Мы оба притворились, будто бы он спешит из-за своей страшной загруженности и будто бы я не знаю, что он на самом деле под каблуком у жены. У меня же случилось одно из тех настроений, когда невыносимо хочется продолжения банкета и нельзя даже подумать о том, чтобы вернуться домой. Поэтому, оставшись одна, я прошла в бар, заказала напиток и стала наблюдать за происходящим вокруг.