Вакансия

– Дирушка, грязь всякую на стол не тащи и не слишком размешивай ее через мой дом-то, – попросила Лизка и к Дорожкину обернулась. – А ты рот закрой да открывай тогда, когда положить чего хочешь в рот или сказать чего.

– Спокойно, инспектор, – посоветовал леший. – Я ж тебе говорил про паутину да про грязь? А ты думал, что я свой колышек всякий раз заново затачиваю? Нет, дорогой, он всегда со мной. И твой колышек с тобой будет. Прятать его я тебя научу, тут большой науки не надо, у тебя получится, хотя не ведун ты, конечно. Но если кого ткнешь еще раз, в другой раз уж не прячь. Шепелева тут же на тебя пеленг бросит.

– Зачем он мне? – спросил Дорожкин. – У меня пистолет есть.

– Пистолет – это хорошо, – забрасывая в рот картошину, заметил Дир. – Только с твоего пистолетика Шепелев в лучшем случае почесался бы, а тут пригвоздил ты его, так пригвоздил.

– Да почему вы решили, что это я сделал? – воскликнул Дорожкин.

– Не решали мы ничего, – хмыкнул Дир. – Чего тут решать? Пригляделись и увидели. Ты у Шепелевой был? Я удивляюсь, как она не разглядела. Она и без палки разглядеть должна была. Да и если бросала ворожбу на сына, все должна была на тебя выйти. Выходила? Но не поняла? А может, поняла, да виду не подала? Хотя вряд ли, – задумался Дир. – Раздавила бы, не раздумывая. Смазался ты. Не знаю как, но смазался. А что касается того, кто убил, запомни, парень, если бы не имя твое на палке да не еще что-то, чего я понять не могу, и палка бы Шепелева не остановила.

– А она и не остановила, – вдруг брякнул Дорожкин. – Дочка Тюрина сказала, что убили меня. Отсюда туда проткнули. Насквозь. Намертво. Еще и удивилась, что я не в мертвяках. И еще…

Дорожкин оглядел окаменевших, разинувших рты Дира и Лизку, вздохнул и договорил:

– И еще сказала, что у меня что-то вроде нимба над головой. Ну что не всякий разглядеть может, но он есть. И не так, как над тобой, Лиза, а как-то иначе. Вы бы рты-то закрыли да открывали тогда, когда положить чего захотите в рот или сказать чего. Лучше скажите, куда егерь делся, а то мне уж и в самом деле на работу пора бежать…

До работы Дорожкин добежал за двадцать минут. По дороге с десяток раз, как научил его Дир, отправил в паутину осиновый колышек, пока едва не упустил его вовсе – успел поймать соскользнувшую петлю кончиками пальцев. Только после этого успокоился, но обдумывать услышанное уже не было времени. Взбежал по ступеням наверх, поздоровался с Ромашкиным, кивнул о чем-то презрительно зашипевшему Содомскому, открыл дверь в собственный кабинет. В его кресле сидела Маргарита. Она посмотрела на часы, удовлетворенно кивнула и освободила Дорожкину место. Села напротив, вздохнула, жестом попросила его папку. Открыла, прищурилась, отбросила ее обратно.

– Два имени. Что собираешься делать?

– Искать, – пожал плечами Дорожкин. – В крайнем случае, буду пробовать ворожить, как делал с Шепелевым. У меня был волосок Козловой, вот, у Лизки Улановой истребовал волосок ее дочери. С рождения в альбомчике русую прядку хранила. Фотографии есть и той и другой. Правда, Улановой надо еще распечатать. Пойду на почту, перекачаю с телефона.

– Это все крайние случаи, – отрезала Маргарита. – Да и не забывай, что есть у тебя волосок или нет – неважно. По ворожбе человека найти легко, коль связь у тебя с ним была, а какая у тебя связь с этими девушками? Никакой. А если бы о них узнать можно было что-то у кого-нибудь из тех, кто уже, – Маргарита выразительно провела ладонью по горлу, – так и без тебя давно бы узнали. Подсказку хочешь?

– Хочу, – кивнул Дорожкин.

– Найди между ними что-то общее, – проговорила Маргарита. – Ну есть же между ними общее? Не только то, что они обе пропали, но вроде бы живы. Вот Козлова дочь искала, отыскать не смогла. Уверена, что и Лизка искала, пока не двинулась. Если это общее, значит, и еще что-то есть. А ну как общее и еще с кем найдется? Тогда следи за тем, кто пока еще не пропал. Уследишь – всех разыщешь. Понял?

– Понял, – кивнул Дорожкин, возвращая папку в сумку.

– Тогда работай, – с каким-то сожалением произнесла Маргарита и поднялась. – И вот еще. Когда общее найдешь… разницу отыщи. Она может оказаться важнее схожести. Но еще кое о чем не забывай. Что бы ты ни сделал, думай иногда, а не будет ли тебе от сделанного хуже, чем есть.

– А разве мне сейчас плохо? – сделал удивленное лицо Дорожкин.

– Потом расскажешь, – усмехнулась Маргарита.

Мещерский сидел на своем месте и появлению Дорожкина обрадовался, словно курьеру с долгожданным денежным содержанием. Покосившись на телеграфистку Галю, которая демонстративно покрывала лаком ногти (никак не подходило слово ноготки к роговым образованиям на ее пальцах), График заговорщицки прошептал:

– Есть идея.

– Хорошо. – Дорожкин протянул ему телефон. – Тут только одна фотография, мне нужно ее распечатать. Будь добр, сделай прямо сейчас.

Мещерский кивнул, зашуршал проводами, уставился в монитор, пощелкал клавишами, не забывая подмигивать гостю, потом вытащил из принтера листок, поднял брови и улыбнулся:

– Вот у тебя работа, Дорожкин. Опять женщинами занимаешься. С этой что случилось? Надеюсь, жива-здорова?

– Вроде жива, о здоровье не справлялся, – ответил Дорожкин. – Что за идея?

– Не здесь, – натужно прошептал Мещерский. – Будь через пять минут в столовке ремеслухи, там до обеда пусто. Переговорим.

Дорожкин кивнул, посмотрел на телефонную будку, но звонить передумал. Что он мог сказать матери? Мама, будь осторожнее? Или: мама, тебе грозит опасность? Или: мама, уезжай к родственникам? И что, там она будет в безопасности? Ненависть к неприметной мерзости, которую ему пришлось выслушивать вчера, снова скрутила его в секунду. Он стиснул кулаки, закрыл глаза. Значит, Женю Попову вам?

Мещерский появился в столовке через пару минут после того, как Дорожкин занял место за крайним столиком. Под мышкой у него был какой-то сверток. Он воровато оглянулся, громыхнул свертком по пластику стола, сбегал к стойке, пошушукался с поварихами и притащил два высоких стакана яблочного компота, каждый из которых был накрыт остывшей ватрушкой.

– Ты чем завтракал? – спросил он Дорожкина.

– Жареной картошкой с квашеной капустой, огурцами, солеными груздями, – вспомнил Дорожкин.

– Где такое подают? – загорелись глаза у Мещерского.

– Ну у друзей, – уклончиво ответил Дорожкин.

– Вот, – горько кивнул График, откусывая сразу половину ватрушки. – У тебя уже есть друзья. Девушек разыскиваешь. А знаешь, какую картошку умела жарить Машка? Да что я, знаешь, конечно.

– Меня она не баловала, – заметил Дорожкин.

– Многое потерял, – вздохнул Мещерский. – Ладно. Короче, вот, смотри, что у меня есть.

Он распустил бечеву на свертке, приподнял лоскут брезента, и Дорожкин увидел телескоп.

– Увлекся астрономией? – удивился Дорожкин.

– А это мысль! – сдержанно рассмеялся Мещерский. – Нет. Никакой астрономией я не увлекался. Пару созвездий могу на небе разглядеть, мне этого хватает. И за женщинами в соседних домах я тоже не смотрю. Тем более что мои окна выходят на промзону. Поэтому и купил я этот прибор. Тут, в «Торговых рядах». Изрядно повеселил продавца: телескоп у него уже пылью покрылся. Ну и стал смотреть за промзоной.

– И что же ты там разглядел… – Дорожкин прикинул, – со вторника? Сегодня четверг, значит, считай, уже полтора суток следишь?