Вакантное место

Таким образом, его взяли в регулярную осаду. Подвели подкопы с минами, наставили стенобитные орудия и ждут-пождут белого флага.

Но он намерен сам принять решение, он, черт возьми, взрослый! Это щенка надо тыкать носом в миску, пока не поймет, что каша вкусная… И если природа наделила его быстрыми и сильными руками и ногами, если он в пятнадцать лет умел делать на треке маневры и рывки, озадачивающие взрослых долдонов, если Ваську, когда они на рыбалке, приводит в восторг его способность голой рукой ловить плотву («эх, вот так реакция, не понимаешь ты своего счастья, Андрюха»), это вовсе не значит, что ему интересно зубрить физиологию и психологию, ничего не значит, дорогие товарищи.

Так размышлял Ольшевский. И когда он отпросился со сбора в Москву под тем предлогом, что пойдет подавать документы в институт, он вовсе не был уверен, что сделает это. Скорее ему хотелось просто пошляться денек по Москве и переночевать в пустой, проводившей дачников квартире.

У ворот пансионата, где проходил сбор, Соколов разговаривал с молодой женщиной. Он не обратил внимания на Ольшевского, а тот оценил мимоходом длинноногую стать собеседницы Соколова, продуманность ее светлого летнего платья и широкой белой ленты, стиснувшей черную башенку волос. Сколько девушек ни встречал Ольшевский в компании Соколова, всех их отличали особая ухоженность и надменная броскость. И если Соколов знакомил их с Андреем, они, вяло подавая руку, улыбались так, как, например, киноактрисы с открыток: «Можете любоваться мною издалека, но не более, молодой человек, не более…»

Андрей вошел в пустой автобус. «Следующая остановка — Москва. Граждане, покупайте абонементные книжечки», — сказал в микрофон — для него одного — заскучавший шофер. И добавил уже вполне запросто, слегка повернув к пассажиру крутые, обтянутые ковбойкой плечи: «Поехали, что ли?»

Автобус заурчал, привалился задом к дачному забору, из-за которого суматошно залаяла собака, взбил скатами тополиный пух за окном — в сизой струе газа вскипела маленькая метель — и выбрался на дорогу.

— Погодите!

По тропинке от пансионата бежала на подворачивающихся каблуках и махала сумкой знакомая Соколова.

«Захватим?» — вполголоса спросил репродуктор. Шофер подмигнул Андрею в зеркале: мол, не теряйся, я бы и сам… но служба.

Андрей поймал тонкую руку с сумочкой на запястье, и девушка, слегка взбросив подол круглыми белыми коленями, вскарабкалась на ступеньку.

— Полный комплект, — басом констатировал микрофон и зашипел. Это вздохнул шофер.

— Вы не разменяете рубль?

— Я вам возьму.

— Спасибо, — царственно кивнула она. Села и тщательно одернула юбку. Вынула зеркальце, бережно провела пальцами по щекам и подбородку. — Вы тоже в Москву? Вы с Павликом Соколовым на одном сборе? Садитесь сюда, мне вас не слышно. Он у вас самый экстра, да?

— Самый-рассамый, — насмешливо подтвердил Андрей.

— Нет, правда. Я ведь видела его на треке, что вы думаете! Я и вас, наверное, видела, только я вас не помню.

— Мы люди скромные.

— Это хорошо, что вы скромный. А то некоторые спортсмены очень воображают из себя. Подумаешь, они бывают за границей, сейчас очень многие ездят за границу, один мой знакомый даже был в Гвинее. Или нет, не в Гвинее, где-то рядом, тоже на «гэ».

— В Гондурасе?

— Возможно, — снисходительно согласилась она. — Между прочим, нам пора познакомиться. Ирина.

— Андрей.

— Красиво — Андрей. Я хотела сынишку назвать Андреем, а потом решила: пусть будет Толик. Это тоже красиво, правда?

— И большой у вас сын?

— Ой, уже совсем большой, уже полтора годика! Сейчас я вам фотокарточку покажу. Правда, хороший пацан? Смотрите, как смеется.

— На кого же он похож, на папу или на маму? — осторожно спросил Андрей.

Она не ответила, только, вытянув губы, сделала фотографии ласковое «гули-гули».

— С бабушкой сейчас на даче. Совсем нас мамка забыла, да, Толик? А папы у нас нет. Нет, вот и все. Вы знаете, я совсем этим не огорчаюсь. Мне даже многие предлагают выйти замуж, вот и Павлик предлагает, ну, а что хорошего? Вы меня извините, только стирать мужу подштанники — это не большое удовольствие. Я вполне самостоятельная женщина, работаю секретарем-машинисткой, а раньше я даже в Доме моделей работала, мой профиль был «девушка-подросток», я худенькая была, прямо спичка, ну, а когда Толика родила, конечно, пришлось уволиться. Но зато у меня связи остались, вот посмотрите — на мне платье, как вы думаете, сколько оно стоит? Ну, примерно, примерно… Восемь рублей, представляете? Это прямо после демонстрации мне девчонки устроили. И вот большинство, что на Павлике надето — а он фирменно одевается, правда? — это я доставала. Ой, как я с вами разговорилась, бывает же — пять минут знаешь человека, а он тебе прямо как близкий, хотя я вообще очень откровенная, меня девчонки ругают, ну, а что, если я так устроена, правда? Просто у меня характер легкий, я все жизненные невзгоды переношу довольно-таки легко. Между прочим, я когда-то мечтала работать стюардессой на зарубежных линиях. Представляете, какая у них жизнь? Сегодня здесь, завтра там, интересные знакомства, и можно расширить свой кругозор, плюс форма и питание. Даже училась на курсах иностранных языков, на французском, но пришлось уйти в связи с материальным положением, а сейчас все-все забыла, только «пардон» да «мерси».

Незаметно доехали до Белорусского вокзала. Ирина взяла Андрея под руку, и он сказал себе, что ничего особенного в этом нет — просто ей так удобнее на каблуках. Встречные мужчины внимательно смотрели на нее, а один знакомый парень, тоже «музраб», так загляделся, что даже не заметил Андрея. А может, и заметил, но решил, что показалось — откуда у Ольшевского быть такой шикарной спутнице?

— Вы меня не проводите? — спросила Ирина у входа в метро. — Мне нужно заехать к Павлику на квартиру, я обещала там прибраться. Или, если не хотите — честно, не хотите, да? — ну, не надо, в другой раз заеду. Хотите, пойдемте в кафе «Молодежное»? Это ничего, что очередь. У меня знакомый в совете кафе, нас пропустят. Идемте, там классный ансамбль и все очень дешево.

В разноцветных колпаках абажуров кафе крутились медленные синие водовороты сигаретного дыма. Сигареты были зажаты между вялыми пальцами многозначительных юнцов или широкими и неловкими, с короткими ногтями — они принадлежали людям, не больно-то часто бывающим в кафе, и лежали эти пальцы напряженно и опасливо возле тонких фужеров с безалкогольными коктейлями, из которых торчали красные и зеленые синтетические соломинки. Петушистые музыканты заглушали партии друг друга вариациями собственного сочинения. Из оконной ниши, из-под торшера, знакомые Ирины, члены совета кафе, строго смотрели, не разливает ли кто-нибудь под столиком напитков более крепких, чем «Гурджиани».

Ирина молчала, подперев кулаком щеку и задумчиво ковыряя соломинкой ягоду на дне бокала. Электрический свет делал заметнее первую, раннюю дряблость щеки и лиловатую тень, кольцующую подкрашенное веко. «Интересно, — думал Андрей, искоса поглядывая на нее, — интересно, о чем говорят они с Соколовым, сидя вот так же в кафе? О нем, о его успехах и победах? Или, может быть, о новых ботинках, новых галстуках и свитерах? Хотя какой уважающий себя мужчина станет всерьез болтать о тряпках? Просто я плохо знаю Соколова и, может быть, думаю о нем хуже, чем он есть на самом деле. Ну, обозвал он меня сволочью, так ведь просто ему показалось, что я все сделал нарочно. А потом он понял, что этого не может быть. И на сборе ни разу мне ни о чем не напомнил».

И правда, Павел Соколов встретился с Андреем на сборе вполне дружелюбно. «Ну что, — сказал он только, — опять нам с тобой рубиться? Никак не могут решить, кого посылать, — тебя или меня, все ответственности боятся. Тоже начальничков посадили, смех один, верно?»

Но во время тренировок Соколов нет-нет да и задевал Ольшевского. Особенно по вечерам, когда играли в баскетбол. Крадется, бывало, крадется на Андрея мягкими скользящими шагами, легонько ведя мяч у бедра и умело перебрасывая его за спиной с руки на руку, а сам улыбается и пристально смотрит в лицо и шепчет тихонько и озорно: «Ать, ать, ать». Ать, финт, рывок, и мяч, взлетая по крутой дуге мимо растопыренной ладони Ольшевского, беззвучно входит в кольцо. Соколов вообще здорово играл в баскетбол, но в его рывках и финтах, нацеленных чаще всего на Андрея, был и второй, подспудный смысл, и это понимали все.