Валаам

– У них перед нами большое преимущество, - переводит разговор на другую тему первый.
– Они могут здесь дышать. А запаса воздуха в гермошлемах хватает только на три часа. Что мы будем делать потом? Надеяться на молитвы раввина?

– Я говорил про бога моих отцов, однако мой прапрадед думал так же, как ты, хотя и он строил новую жизнь в Израиле. И только его сын решил, что должен вернуться в Иерусалим не одним лишь телом, но и душой.

– Да, тогда было великое возрождение ортодоксальной религии. Но посмотри, во что это вылилось: войско, для которого благословение капеллана значит больше приказа командира.

– От приказов умерли многие. А умирал ли кто-нибудь от благословения?

"Боюсь я, что многие умирают страшно, кто умирает в бою..." - читает _человек_ из великой саги Валкрама об осаде Толнишри.

"...и как солдату умирать с благочестивыми мыслями, когда у него одно лишь кровопролитие на уме?" - читает _человек_ в микроиздании Шекспира о последних часах перед битвой при Азенкуре.

"...и если они умирают страшно, - писал Валкрам, - сколь же горестный счет за их гибель должно предъявить добротворцу, благословляющему их на битву..."

– А почему бы и нет?
– Хаим Акоста словно метнул этот вопрос стремительным взмахом своих длинных пальцев.

Пузырь (даже Акоста старался избегать лингвистического формализма и никогда не называл машину "купольным джипом") подпрыгивал на неровностях, продвигаясь к вершине холма, откуда уже можно было увидеть корабль захватчиков. Мул Мэллой сосредоточенно управлял машиной и поэтому промолчал.

– Я и в самом деле молил вчера о наставлении, - заявил Акоста, словно оправдываясь.
– Я... Некоторое время меня одолевали очень странные мысли, а сегодня утром я решил, что в них просто нет смысла. В конце концов, я армейский офицер. У меня есть определенные обязанности и перед командованием, и перед подчиненными. Когда я стал раввином, учителем, мне среди прочего было особо предписано судить о законах и обрядах, а сложившаяся ситуация, без сомнения, в пределах моей компетенции.

Пузырь неожиданно затормозил.

– Что случилось, Мул?

– Ничего. Померещилось... Хотел дать глазам немного отдохнуть... Почему ты стал священником, Хаим?

– А почему ты? Кому из нас дано понять бесконечное множество наследственных факторов и житейских обстоятельств, приводящих к подобному выбору? Или, скорее, к подобной избранности? Двадцать лет назад мне казалось, что это единственный для меня путь; теперь же... Ладно, надо двигаться, Мул.

Пузырь снова пополз вперед.

– Проклятье кажется таким мелодраматичным, средневековым действом, но есть ли на самом деле какая-нибудь разница между проклятьем и молитвой о победе, которую регулярно произносят капелланы? Надо думать, и ты прочел ее во время своей мессы. Разумеется, все твои причастники молятся господу, чтобы он ниспослал им победу, - как сказал бы капитан Фассбендер, это прибавляет им бойцовских качеств. Но, признаюсь, даже в бытность мою преподавателем закона божьего я никогда не был уверен в действенности проклятий. Я вовсе не ожидаю, что корабль захватчиков будет поражен раздвоенной молнией Иеговы. Однако мои люди слишком уж в меня верят, и я просто обязан сделать все возможное для укрепления их духа. Именно этого, в конце концов, и ожидают от капеллана и легион, и любая другая армия. Мы уже не слуги господни, а средство для поднятия боевого духа - что-то вроде секретариата в ХАМЛ [Христианская ассоциация молодых людей]. В моем случае будет ЕАМЛ [Еврейская ассоциация молодых людей].

Машина остановилась еще раз.

– Вот не знал, что у тебя неладно со зрением, - едко заметил Акоста.

– Я думал, тебе нужно время, чтобы прийти к окончательному решению, осторожно сказал Мэллой.

– Все уже решено. Я ведь тебе говорил. И довольно об этом, Мул. Если минуты через две я не произнесу в микрофон свое проклятье, Фассбендер совсем взбесится.

Мул, не ответив, двинул машину вперед.

– Ты спрашивал, почему я стал священником?
– вернулся к разговору Акоста.
– Это в общем-то не вопрос. Гораздо труднее ответить, почему я не оставил эту профессию, для которой совсем не гожусь. Хочу признаться тебе - но только тебе, Мул, - что не обладаю ни смирением в душе, ни терпением, хотя и жажду этих качеств. Мне неспокойно, мне хочется чего-то более значительного, нежели банальные проблемы конгрегации или армейского подразделения. Иногда я чувствую, что нужно бросить все остальное и отдать силы совершенствованию своих экстрасенсорных способностей, что этот путь приведет меня к цели, которую я ищу, но по-прежнему не вижу. Однако и способности мои слишком непостоянны. Я знаю закон божий и люблю церковные ритуалы, но я плохой раввин, потому что...

Пузырь остановился в третий раз, и Мул Мэллой сказал:

– Потому что ты святой, - и прежде чем Акоста успел возразить, он продолжил: - Или пророк, если тебя больше устраивает, как высказался Фассбендер. И святые, и пророки бывают разные. Есть кроткие, смиренные, терпеливые, как Франциск Ассизский, Иов, Руфь - или женщины у вас не в счет?.. А есть огненосные слуги господни с неистовой силой разума и непреклонной верой, которые сотрясают историю избранников божьих; святые, которые пробились через грех к спасению, обладая лишь мощью своей веры, противостоящей гордыне Люцифера, но выкованной из того же звонкого металла.

– Мул!..
– ошарашенно произнес Акоста.
– Это не ты. Это не твои слова. Едва ли такое преподавали в приходской школе...

Мэллой словно и не слышал его.

– Павел, Томас Мор, Катерина Сиенская, Августин, - перечислял он торжественно и ритмично, - Илия, Иезекииль, Иуда Маккавей, Моисей, Давид... И ты тоже пророк, Хаим. Забудь о рационалистическом словоблудии райнистов и осознай наконец, откуда снизошла на тебя сила и кто направил тебя, когда ты меня спас. Осознай, что за "странные мысли" посетили тебя во время ночного молитвенного бдения. Ты - пророк, и ты не проклянешь _людей_, детей божьих!

Неожиданно Мэллой упал грудью на рулевое колесо и обмяк. Хаим Акоста в полном молчании разглядывал свои руки, словно не мог придумать жеста для подобной ситуации.

– Джентльмены!
– Зазвучавший из динамика голос Фассбендера показался ему еще более скрипучим и раздраженным, нежели обычно.
– Не будете ли вы так добры все-таки двинуть вперед и взобраться на вершину холма? Операция должна была начаться уже две минуты и двадцать секунд назад!

Акоста машинально нажал клавишу и сказал:

– Слушаюсь, капитан.

Мул Мэллой пошевельнулся и открыл глаза.

– Фассбендер?

– Да... Но не торопись. Мул. Я не могу понять, что произошло. Что заставило тебя...

– Я тоже этого не понимаю. Раньше я никогда так не отключался. Врач, правда, говорил, что травма черепа, которую я получил во время игры в Висконсине, может вызывать... Но не тридцать же лет спустя!..

Хаим Акоста вздохнул.

– Вот теперь ты говоришь, как прежний Мул Мэллой. А до этого...

– Что? Разве я что-нибудь говорил? Впрочем, кажется, я действительно хотел сказать тебе что-то важное...

– Что, интересно, сказали бы в Тель-Авиве? Телепатическое общение на подсознательном уровне? Воплощение мыслей, которые я боялся признать на уровне сознания?.. Да, ты кое-что сказал, Мул, и я был поражен не меньше Валаама, когда его ослица заговорила с ним во время... Мул!

Глаза Акосты горели черным огнем, ярким как никогда раньше. Руки его непрерывно жестикулировали.