Вальдшнепы над тюрьмой. Повесть о Николае Федосееве

— Сбежишь? Однажды я уже подумал, что ты сбежала.

— Когда?

— В декабре, когда ты уехала в Астрахань. Тут как раз студентов высылали, и мне показалось, что ты бросилась за Митей Матвеевым.

— Что ж ты ничего не сказал мне, когда я вернулась?

— Неловко было признаться.

— А ты неплохой психолог. Если бы Митя предложил, я пошла бы за ним. В беде от человека невозможно отвернуться.

— Хорошо, я постараюсь поскорее лопасть в беду.

— Не выдумывай. Ты и так получил своё. Уже заказан.

— Это, Аня, цветочки.

Реалисты покинули свой столик. Исаак, оглянувшись в дверях, помахал рукой Николаю.

— Хороший парень, — сказал Николай. — Когда-то мы с ним жили на одной квартире.

— А этот, розовенький, его друг?

— Да, вместе учатся.

— Значит, они пришли к вам и даже не знают, что завёл их ты?

— Не знают. Я посоветовал познакомиться с ними руководителю нового кружка. Учимся конспирации. Пойдём?

— Да, теперь можно и побродить.

Побродить спокойно, однако, им не удалось. Только вышли на улицу — столкнулись с Ягодкиным, и он отозвал Николая в сторону.

— Знаешь, меня заинтересовала жизнь Ипполита Мышкина. Не сможешь ли достать стенографический отчёт по «Большому процессу»?

— Печатный? Его ведь уничтожили в том же году. Речь Мышкина переполошила правительство, и судебный отчёт сожгли. Сразу, как только он вышел из печати.

— Говорят, есть гектографический экземпляр. Здесь, в Казани.

— Попытаемся разыскать. — Николай видел, как удалялась Аня, которую он мог потерять в текущей толпе. — Разыщем, Костя, разыщем. Через недельку забегу к вам в институт.

Он догнал Аню и взял её под руку.

— Тебя это не раздражает? — сказал он.

— Что?

— То, что меня отзывают.

— Приходится мириться, раз у тебя такие связи,

— Да, связи разрастаются. Надо приводить их в порядок, в действие. Подобралось много людей, и все ждут настоящего дела. Осенью развернёмся. Будет у нас кружков десять, возможно, и больше. И ты войдёшь в самый центр организации. А пока занимайся с девицами. Готовь их к подступу. Знакомь с Марксом. Кстати, с Соней говорила?

— Говорила.

— И как она?

— Будет с нами.

— А её подруга, Поля?

— С той пока не сходимся.

Николай засунул левую руку в карман шипели и нащупал там крохотную хрупкую палочку. Вынул её. Это был обломок крапивного стебля.

— Вот, осталось на память, — сказал Николай и хотел показать эту случайно сохранившуюся грустную реликвию Ане, но кто-то схватил его сзади за локоть. Он оглянулся и увидел смеющегося Плетнёва.

— Гурий! Ты откуда? Выпустили?

— Толкотня, отойдёмте вон туда, — сказал Плетнёв.

Все трое зашли в какой-то закоулочек, но Аня, чтобы не мешать друзьям, отделилась от них, стала в сторонке.

Гурий был в старенькой куртке, а шапку ему заменяли густые волосы, чёрными крыльями падающие на уши. Худой, но неизменно весёлый, он казался удивительно прочным, не поддающимся никаким мялкам. Николай последний раз видел его в лавке Деренкова, много воды утекло с тех пор, многих студентов унесло, а этот всё-таки остался в Казани.

— Ну, выпутался? — спросил Николай.

— Выпутался. Никак не могут меня изгнать. Два раза загребали.

— Знаю. Услышал как-то, что освободили, и пошёл разыскивать в ночлежку, в Марусовку, а там смеются — опоздал, мол, голубчик, опять прибрали. Заинтересовал ты жандармов.

— Заботятся, знают, что жить негде. Зиму продержали в тепле, прокормили, теперь выпустили на подножный корм, скоро пойдёт зелень. А как ваши дела?

— Дела неплохие. Встретимся — поговорим,

— У Деренкова не бываешь?

— Давно не заглядывал. Ты мне очень нужен.

С типографией связь не потерял?

— Заходил вчера. Соглашаются взять на старую работу. Корректором.

— Хорошо. Есть интересная брошюра. «Политическая Россия». Надо её отпечатать.

— Подожди. Мой отчим скоро ляжет в больницу, переберусь в свой дом, вот тогда и займусь. В университет теперь не пустят, времени свободного будет достаточно.

Николай разжал пальцы и подбросил на ладони стебелёк, отломленный от крапивы на снежном Федоровском бугре.

— Гурий, ты, говорят, близко знаком с Пешковым.

— Да, хорошо знаком. Одно время он жил у меня под лестницей в Марусовке.

— Ещё не видел его?

— Не видел, но увижу. А что?

— Надо спасать пария. Он ведь стрелялся.

— Знаю.

— Нельзя допустить, чтоб второй раз пустил в себя пулю.

— Не пустит. Переболел.

— Мне всё не удаётся с ним встретиться.

— Как же ты хочешь спасать его?

— Надо дать ему работу. Нашу. Вот если б ты взял его печатать-то. А? Правда, пристрой.

— Это можно. Поскорее бы освободил отчим место. Дьявол, ненавидит меня насмерть.

К ним подошёл, точно из земли вырос, Сомов.

— Здравия желаем, господа, — сказал он. — На ловца и зверь бежит. Я вас ищу, Федосеев. Есть дело.

Гурий отступил.

— Уходишь? — сказал Николай.

— Но буду мешать. Будь здоров, старина.

Сомов взял Николая за плечо и легонько повернул его к улице.

— Ну, идёмте. Надо поговорить.

— Не могу, — сказал Николай, — я не один.

Сомов повернул голову, с иронией посмотрел на Аню, неприкаянно стоявшую поодаль.

— Сеньора, — сказал он, морщась, — отпустите вашего рыцаря.

Аня пожала плечами.

— Никуда я не пойду, господин Сомов, — сказал Николай.

— Вы мне позарез нужны. Очень важное дело. Понимаете?

— Минуту. — Николай подошёл к Ане, отвёл её подальше. — Что делать? У меня с ним нет ничего общего. Один раз только виделись. У Васильева.

— Коля, пойди с ним. Не станет же он так звать по пустяку. Может, и в самом деле что-то очень важное. Иди, я нисколько не обижаюсь.

Он проводил её до угла и отпустил и долго смотрел вслед, пока не затерялись в толпе её серый бурнус, её дымчатая шляпа.