Валентайн

Капитан говорит:

— Мне искренне жаль, Хуанито, что нам приходится расставаться вот так. Однажды ночью, в глубокий штиль, когда я уже начал отчаиваться, я вышел на палубу и услышал, как ты поешь. Наверное, это была очень старая песня; я даже не знаю, на каком ты пел языке. Но когда я услышал, как ты поешь, я проникся уверенностью, что мы выживем. И доберемся до цели. И действительно, через три дня подул ветер, и мы добрались до Кубы. Я не верю, что это было какое-то колдовство и что твоя песня была сатанинской. Но я должен во всем подчиняться святому отцу.

— Почему ты должен меня прогнать? — говорит мальчик-вампир, который теперь называет себя Хуанито. — Ты же знаешь, что я не сделал ничего плохого.

— Ты пил кровь юного Васкеса. Люди видели, как ты облизывал раны Диего Альмодовара, которого высекли за содомию и оставили привязанным к мачте в назидание другим, хотя кое-кто утверждает, что это был не ты, а... какой-то черный кот. Но мы с тобой знаем правду. Ты — вампиро, порождение Сатаны. И негоже тебе быть с нами, ибо мы прибыли в Новый Свет как посланники Господа и наместника Господа на земле, святейшего Папы.

— Почему я вампир, капитан Кортес? — говорит мальчик-вампир. — Сейчас ясный день, мы стоим с тобой вместе под ярким солнцем, и ты видишь, я не ищу укрытия в темноте. Не прячусь где-то в гробу в ожидании заката. Меня не пугает распятие у тебя на шее.

— Откуда мне знать? — говорит капитан. — Дьявол лжет людям, но он так же мешает ложь с правдой, дабы мы впали в отчаяние.

Да, солнце больше не причиняет вреда вампиру — с тех пор как он встретился с Жилем де Рэ и узнал о его теории взаимодействия добра и зла. Но солнце по-прежнему для него неприятно. Он предпочитает тень. И его страх перед символами святой веры пошел на убыль — теперь, когда он узнал, как лицемерят те, кто прикрывается этими символами. Но он по-прежнему не любит Церковь. Однажды он отшатнулся от святого причастия — и все это видели. Правда, он все-таки проглотил облатку, а потом объяснил, что это просто корабль качнулся.

Капитан говорит:

— Но может быть... может, когда-нибудь мы с тобой встретимся снова. И я опять тебя вытащу из безжалостной пасти судьбы, как уже было однажды — тогда, много лет назад, в той испанской деревне, когда я спас тебя от гнева крестьян. Ты помнишь?

— Как можно об этом забыть, капитан? — говорит Хуанито. — Меня обвиняли в ереси. — Ему было больно об этом вспоминать. Тогда он не мог говорить — последствия потрясения, пережитого в замке герцога Синяя Борода. Он прятался в чаще леса, в полусне-полуяви, периодически возвращаясь в реальность, в прерывистые фрагменты пространства и времени, плыл без руля и ветрил в океане истории. Он видел сказочные города с домами в сто этажей, где люди летали в утробах железных птиц и ездили на самодвижущихся колесницах из стали; он жил в краю, где были странные звери и люди с покатыми лбами, которые называли его приносящим свет, приносящим огонь; он путешествовал во Времени Снов по еще не открытому континенту и жил среди охотников за головами в лесу, где стаи москитов клубились, как грозовые тучи, и где его — пьющего кровь — называли царем москитов. Он даже не знал, когда все это происходило — до или после замка Тиффож. Так велико было его потрясение, что само время распалось на части. Хотя иногда ему вспоминалось и будущее: женщина — целительница души — что-то тихо ему говорит, пытаясь помочь, исцелить, а он лежит на кушетке и отчаянно борется с демоном сострадания.

— Мне было видение, — говорит Кортес. — Может быть, я, как и ты, тоже затронут божественным безумием. Нам с тобой тесно в деспотических рамках, установленных церковью и государством. Мы не подходим под общее правило. Когда ты пел свою древнюю песню, я слушал тебя и слышал музыку, неслышную для других. И я верю, что когда-нибудь я услышу ее опять, эту музыку... пусть даже для этого мне придется забраться в самое сердце джунглей.

Хуанито не знает, о чем говорит Кортес. Он не понимает, почему люди вечно выдумывают для себя то, чего нет. Что за странная тяга к самообману? Мир, который они для себя творят, — наполовину придуманный.

— До свидания, капитан Кортес, — говорит мальчик-вампир, и лодку уже спускают на воду. В лодке, кроме него, только двое гребцов и отец Ортега. Сидит, уткнувшись в свою вульгату [75] в кожаном переплете, ветер треплет полы его черной рясы.

На закате святой отец не сказал мальчику слов утешения. Он сказал только:

— Такие, как ты, не должны жить, дабы не оскорблять взоры добрых христиан. Ты — проклятие на головы благочестивых. Слава Богу, что мы от тебя избавились. Об одном только жалею: что мы лишены удовольствия сжечь тебя на костре.

75

Вульгата — латинский перевод Библии IV в. 481

Хуанито долго смотрел вслед лодке, увозящей отца Ортега обратно на корабль. Святой отец громко читал молитвы, стараясь перекричать морской ветер, и периодически осенял себя крестным знамением.

Ночь опустилась на землю.

Берег пуст, а мальчика мучает голод. Он не пил со вчерашнего вечера, когда он слизал кровь со спины матроса, высеченного за содомию. Его кровь была очень соленой и приправленной перцем — соль и перец специально втирали в раны, чтобы было больнее. Да, его кровь была горькой. На вкус — как слезы. Может быть, она вся состояла из соли.

В воздухе нет даже слабого запаха крови. Ветер из областей, удаленных от моря, доносит запахи леса. Значит, здесь где-то есть лес. Может быть, точно такой же густой и темный, где однажды он встретил, потерянный и безымянный — или, может быть, еще встретит, — принцессу со связанными ногами, и диких туземцев Борнео, и риши, медитирующего под деревом, и блуждающих в чаще растерянных беглецов из трудового лагеря. Лес — это место для обновления. И ему нужно туда — чтобы обрести новое имя, новую личность.

Он бесшумно бежит в темноту. Песок затрудняет движения. Его ноги прямо на бегу превращаются в лапы — теперь он уже не бежит, а несется вперед мягкими прыжками. Земля — влажная и ароматная. Он зарывается носом в прелые листья, вдыхая запах перегноя — запах смерти, которой питается новая жизнь. В лесу воздух густой от запахов, густые кроны деревьев закрывают луну и звезды. Он бежит. Теперь он — ягуар. Ночь — его шкура. Запах человеческой крови едва различим из-за дальности расстояния, но он все-таки есть. Его нельзя не почувствовать. Он как звезда на безоблачном ночном небе.

Путеводная звезда.

Он бежит.

Он добирается до широкой поляны. Видит каменные ступени, древние и обветшалые. Сквозь трещины в камне проросла буйная зелень. Он слышит, как змеи скользят по заросшим камням. В луче лунного света он видит каменную фигуру. Ягуар. Точно такой же, как он, только высеченный из камня. Сквозь сплетение побегов проступают другие фигуры: гротескные воины, женщины с лицами-черепами, покрытые перьями змеи. Это заброшенный, мертвый город. Такой древний, что мальчик-вампир в облике ягуара едва-едва различает голоса мертвецов — они кричат в своем смертном сне, потому что у мертвых тоже бывают кошмары.

Ягуар отступает в сумрак, подальше от лунного света, который выбеливает древний камень и заставляет растения сверкать, словно влажное серебро. Он бежит. Наслаждается пульсацией мышц, натяжением сухожилий — песней дикой и вольной звериной плоти.

А потом он попадает в ловушку. Все происходит мгновенно. Сеть смыкается над головой и рывком поднимает его над землей. Он пытается разорвать ее, вырваться на свободу — но сеть слишком прочная, не порвать. Из темноты летят дротики. Боль вонзается в тело. В ноздри бьет запах крови — его собственной крови. Он рычит, он беснуется. Он бессилен.