Валентинка
Шрифт:
– Ничего, – сказала Катя, – до свадьбы заживет.
– До чьей свадьбы? – хихикнул Лешка.
– Не до твоей же, – огрызнулась Катя.
А Оля отвернулась к окну и больше ничего не сказала, хотя Катя пыталась ее разговорить. Наша Катя такая болтушка! Она кого угодно может разговорить. Однажды учительница так устала от Катиной болтовни на уроках, что посадила ее с самым молчаливым мальчиком в классе – Максимом. Из него слова не вытащишь. Он такой молчаливый, что даже у доски молчит. Так через две недели Максим так разговорился, что учительница была вынуждена отсадить его.
Но тут даже
На третий день Антон встретил нас с таким видом, как будто у него вообще никогда ничего не болело, а то, что нога загипсована – так это просто недоразумение. Мы опять окружили друга и стали болтать.
Оля в этот раз даже не посмотрела в нашу сторону.
– Вы знаете, – Антон вдруг понизил голос и перешел на шепот, – к Оле за все эти дни никто не пришел.
– Как никто? – ахнули мы. – Разве такое бывает, чтобы человек лежал в больнице, и к нему никто не приходил?
– Вот так, – пожал плечами Антон, – ни один человек. У меня уже кто только не побывал – папа с мамой три раза, бабушка с дедушкой, тетя Валя, двоюродная сестра. Оля вообще странная. Я ее спрашиваю, она не отвечает. Скучно с ней, просто беда.
Мы все посмотрели на Олю. Девочка продолжала лежать, отвернувшись от нас.
Тогда я взял из нашего пакета яблоко и протянул его Оле:
– Возьми, это тебе.
Я боялся, что она откажется.
Оля повернулась, заморгала, затем несмело взяла яблоко и стала вертеть его в руках.
– Ешь, – проглотив неизвестно откуда взявшийся в горле ком, сказал я, – оно вкусное.
Она взглянула на меня и надкусила яблоко.
– Почему к тебе никто не ходит? – опять стала приставать с расспросами Катя. – Может, ты сирота из детского дома, или, может быть, у тебя злая мачеха?
– Нет, я не сирота, – выдавила Оля, потом вдруг улыбнулась: – И злой мачехи у меня нет. Я живу с бабушкой, но она не может ходить. У нее в жару ноги распухают. А родители в отъезде. Они вообще не знают, что со мной произошло. Когда меня увозили в больницу, я не смогла взять с собой мобильник, а бабушка им пользоваться не умеет.
Тут губы у Оли задрожали, она захлопала ресницами и громко всхлипнула.
Я понял, что надо делать. Тут даже волшебником не надо быть, чтобы помочь человеку.
– Ты не переживай, – сказал я и достал из кармана свой сотовый телефон, – эту проблему мы прямо сейчас решим. Ерунда на постном масле. Говори, какой номер у твоих родителей.
– Не знаю, – пробормотала Оля, опустив голову.
– Как не знаешь?
– Я его не помню. Он очень длинный. А в моем телефоне написано просто «Мама». Я нажимаю и готово. А номер не помню.
– Ну и дела, – сказал я. – Что же делать?
Лешка и Ванька развели руками.
– А может, ты домой бабушке позвонишь? – догадалась вдруг Катя. – Уж бабушка твоя наверняка номер знает.
Оля сразу просветлела:
– Ой, конечно! Как же я сразу не догадалась? У бабушки ведь записано.
– Тогда звони скорее, – сказал я.
Оля взяла сотовый и нажала кнопки. Мы видели, что она очень волнуется, даже губы кусает.
– Бабуля! Алло! Это ты? Да это
я! Оля. Как ты без меня? Откуда звоню? Из больницы. Да, мне один мальчик дал телефон. Ты маме не сообщила? Нет? Тогда продиктуй мне ее номер, он в красной записной книжке.И тут она жалобно ойкнула:
– А чем записать? И где?
Я достал из кармана черный маркер, который всегда ношу с собой, ну там, нарисовать что-нибудь на стене или заборе, и стал думать, где бы написать. Бумаги у нас не было.
– Эх, – сказал я, – что же мы Антону тетрадь не принесли или блокнот какой-нибудь?
– А ты пиши прямо на гипсе, – посоветовал Ванька. – На ноге.
– Можно? – спросил я.
Оля закивала и стала называть цифры, которые я записал прямо на повязке. Десять цифр. Девочка еще немного поболтала с бабушкой, и с каждой минутой лицо у нее становилось все светлее и светлее.
– Теперь звони родителям, – сказал я. – Номер у тебя есть.
Оля позвонила маме и рассказала ей о том, как упала с качелей и сломала ногу, а ее лучшая подружка Настя испугалась и убежала, и как она долго лежала и плакала, пока ее не увидели какие-то взрослые и не вызвали скорую помощь. Мама сказала ей, что немедленно возвращается домой и через два дня будет на месте.
– Приезжай быстрее, мамочка, – напоследок сказала Оля. Щеки у нее порозовели, глаза из блекло-серых стали синими и большими.
– Вот видишь, как все хорошо получилось! – радостно воскликнула Катя и, повернувшись к Антону, строго спросила: – А что же ты не дал ей свой телефон? У тебя ведь он с собой!
– Да я как-то не подумал, – начал оправдываться тот, – да она и не говорила ничего.
– Спасибо, Дима, – сказала Оля, возвращая мне мобильник.
Я удивился тому, что она знает мое имя. И вдруг я неожиданно для себя сказал:
– Оставь его пока себе. Вдруг захочешь маме позвонить. Там еще на пару звонков трафик есть. Номер ты теперь знаешь. Он у тебя на гипсе. Всего каких-то десять цифр.
Оля так на меня посмотрела, что если бы у меня было сто мобильников, я бы все их ей отдал за один такой взгляд.
– Мы завтра к тебе придем, – сказала Катя. – Не скучай.
Слово свое мы сдержали. Со следующего дня мы навещали уже не только Антона, но и Олю.
Подвал
В нашей школе есть подвал, который пользуется очень дурной славой. Ходят упорные слухи, что в его мрачных подземельях регулярно пропадают мальчики и девочки. Правда, за пять лет, что я учусь в школе, ни разу никто не пропал, но это ничего не значит. Несчастье в любой день может случиться. Мы с Ванькой решили, что надо как-нибудь спуститься в подвал и его хорошенько исследовать.
Как-то раз после уроков мы с другом задержались в буфете, потому что Сашка Иванов сообщил нам, что там продаются ужасно вкусные пирожки с картошкой и всего по три рубля за штуку. Как можно такое пропустить? Взяли мы по два стакана чаю на брата и восемь пирожков и очень весело провели время. Сытые и довольные, что теперь не надо торопиться домой обедать, пошли мы в раздевалку. И тут мы обнаружили, что замок на двери подвала не висит, как обычно. Мы с Ванькой переглянулись. У меня по спине пробежал холодок.