Валерий Брюсов
Шрифт:
О «Зеркале теней» с большим вдохновением писал Н. С. Гумилев в «Аполлоне»:
«Завоеватель, но не авантюрист, осторожный, но и решительный; расчетливый, как гениальный стратег, В. Брюсов усвоил все характерные черты всех бывших до него литературных школ, пожалуй, до „эвфуизма“ включительно. Но прибавил к ним нечто такое, что заставило их загореться новым огнем и позабыть прежние распри. Такая доведенность каждого образа до конца, абсолютная честность с самим собой не есть ли мечта для нас, так недавно освободившихся от пут символизма».
Восхваляя Брюсова-«освободителя», Гумилев сознательно забывает, что «путы символизма» сплетены были некогда самим Брюсовым.
В 1913 году поэт выпускает вторую книгу рассказов и драматических сцен, «Ночи и дни» (1908–1912. «Скорпион». Москва, 1913). Это продолжение «Земной Оси» посвящено добросовестному и утомительному изображению «странностей любви». Автор заявляет в предисловии, что повести его объединены общей задачей: «всмотреться в особенности психологии женской души». Но вместо психологии у Брюсова получается патология: сцены эротических извращений, садизма, мазохизма, демонической одержимости
После «кровавых ужасов любви» воображение читателя отдыхает на книге воспоминаний Брюсова (В. Брюсов. За моим окном. Воспоминания. «Скорпион». Москва, 1913). В ней простым языком и с эпической неспешностью автор рассказывает о нескольких событиях из своего прошлого: о похоронах Толстого, о работе Врубеля над его портретом, о встрече с Верхарном и дружбе с П. И. Бартеневым.
В 1913 году новое издательство «Сирин», основанное М. И. Терещенко, предприняло издание полного собрания сочинений и переводов Брюсова. В предисловии к первому тому автор сообщает читателям, что «издание рассчитано на 25 довольно объемистых томов, но что, конечно, оно не вместит все, что я написал за 25 лет своей литературной работы». До войны «Сирин» успел выпустить 8 томов «полного собрания», затем деятельность его прекратилась. Брюсов был в полном отчаянии. В 1915 году он писал Иванову-Разумнику: «Собрание моих сочинений было единственным моим достоянием, теперь это достояние у меня отнято. В самом деле, иметь 8 разрозненных томов из 25 в сто, в тысячу раз хуже, чем не иметь ни одного, или иметь все 25». Еще более драматично письмо Брюсова к П. И. Терещенко — сестре Михаила Ивановича: «…Планы теперь разрушены. Можно сказать — это покажется парадоксом, но это только горестная для меня правда — что „Сирин“ лишил меня моих сочинений… Конечно, мои сотоварищи по Вашему издательству — Ф. Сологуб, А. Ремизов, А. Блок и др. — оказались в положении лучшем, нежели я, потому что собрания сочинений Сологуба и Ремизова почти что закончены, А. Блока не начато вовсе, а другие сотрудники „Сирина“, А. Белый, В. Иванов и остальные, участвовали пока только в альманахах». В заключение письма Брюсова предлагает «Сирину» передать ему в кредит экземпляры изданных томов со скидкою в 50 % и обязуется на свой счет продолжать издание. Этот проект остался неосуществленным. [23]
23
В 1913 году выходит книга: Агриппа Неттесгеймский. Знаменитый авантюрист XVI века. Критико-биографический очерк Жозефа Орсье. Перевод Брониславы Рунт, под редакцией, с введением и примечаниями В. Брюсова. «Мусагет». Москва, 1913.
Причудливым памятником печального романа с Н. Г. Львовой осталась книга «Стихи Нелли». С посвящением Валерия Брюсова. (Москва. Кн-во «Скорпион». 1913). Двусмысленное заглавие «Стихи Нелли» может быть прочитано как «стихи, написанные Нелли» и как «стихи, написанные для Нелли». Брюсов перевоплощается в изысканно светскую, элегантную красавицу поэтессу, которая с непосредственностью, граничащей с бесстыдством, рассказывает в стихах о своих любовных переживаниях. Мистификация поэта никого не обманула: под «шикарной» вуалеткой Нелли все узнали знакомое лицо автора «Зеркала теней».
По замыслу автора «Стихи Нелли» должны были раскрыть перед читателем психологический облик современной «свободной» женщины, порожденной буржуазным миром и отравленной всеми ядами большого города. В посвящении «Нелли» Валерий Брюсов подчеркивает «роковой» характер ее поэтической исповеди:
В твоих стихах — печальный опытСтрастей ненужных, ложных слав,В них толп несчетных грозный топот,В них запах сумрачный отрав.Но на высоте «трагического мироощущения» стихи Нелли не задерживаются. Из нагромождения страстей и изысков получается самая неприглядная пошлость. З. Н. Гиппиус называет Игоря Северянина «обезьяной Брюсова»; он огулом презирает всех современников и почитает только автора «Urbi et Orbi».
…Кругом… бездарь,И только вы, Валерий Брюсов,Как некий равный государь.И действительно, стоит почитать стихи Нелли, чтобы убедиться, с какой неизбежностью «поэзы» Северянина вырастают из лирики Брюсова.
Вот, например, «Листки дневника» Нелли:
Плачущие перья зыблются на шляпах,Страстно-бледны лица, губы — словно кровь,Обжигают нервы Lentheric'a запах,Мы — само желанье, мы — сама любовь.……………….Кучер остановит ход у «Эльдорадо»;Прошуршит по залам шелк, мелькнет перо.«Нелли! Что за встреча!» — «Граф, я очень рада…»Шоколад и рюмка трипль-сек-куантро.Такой же элегантный снобизм в любовных развлечениях с «мальчиком», рот которого похож на «розанчик аленький».
Но, упав на тахту кавказскую,Приказав подать ликер,Буду мучить тебя я сказкою,Глядя на тебя в упор.В «Стихах Нелли» все пути Игоря Северянина уже предопределены. Автор «Громокипящего кубка» — Немезида Брюсова.
Войну 1914 года Брюсов встретил взрывом патриотического восторга. В июле 1914 года он отправился на фронт в качестве корреспондента «Русских ведомостей». Из Варшавы он писал жене: «Давно тебе хотел написать, что я твердо решил одно. Когда война кончится (а она все же когда-нибудь кончится), мы уедем надолго, на год или более, из Москвы, во Францию или еще куда. Повторяю, я это решил твердо и определенно. Этого хочу. У меня десятки больших вещей (повестей, романов, драм, поэм) в голове. Их надо писать вне всякой суеты. Я убедился, что могу прекрасно жить без Москвы».
Война и революция помешали осуществлению этих планов. Вернувшись с фронта, Брюсов снова погрузился в свои литературные работы. В 1915 году под его редакцией выходит собрание сочинений Каролины Павловой (в двух томах); он переводит «Балладу Рэдингской тюрьмы» О. Уайльда и выпускает в популярном издании «Универсальной библиотеки» сборник «Избранных стихов» (1897–1915). В том же году появляется его «повесть из жизни 60-х годов». «Обручение Даши», материалом для которой послужили отчасти записки его отца. Попытка обновить жанр бытовой повести, закрепить черты старинной купеческой жизни, освежив их семейными воспоминаниями, удается Брюсову только формально. Душа этого «потонувшего мира» остается ему глубоко чуждой. В 1916 году он с увлечением отдается изучению армянской культуры. За полгода изучает армянский язык и прочитывает целую библиотеку книг по Армении. В январе 1916 года ему удается совершить поездку в Тифлис, Баку и Эривань, где он читает лекции об армянской поэзии. В конце 1916 года выходит книга «Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней» в переводе русских поэтов — Балтрушайтиса, Бальмонта, Бунина, Брюсова, Ю. Веселовского, Ю. Верховского, В. Иванова, Ф. Сологуба, В. Ходасевича, С. Шервинского и других, под редакцией, со вступительным очерком и примечаниями В. Брюсова. Издание Московского армянского комитета. Москва, 1916.
Брюсову принадлежит большинство переводов, очень точно передающих стиль и ритм подлинников. Из его подготовительных работ к этому сборнику возникла другая его книга: «Летопись исторических судеб Армянского народа от VI века до Р. X. по наше время» (Москва, 1918).
В том же 1916 году выходит новый — восьмой — сборник стихотворений Брюсова— «Семь цветов радуги» (Стихи 1912–1915 гг. Изд. Некрасова. Москва, 1916) О происхождении его автор рассказывает в предисловии: «Книга стихов, получившая теперь название „Семь цветов радуги“, была задумана три года тому назад, при совершенно иных условиях жизни и лично автора и всего русского общества, чем те, при которых она выходит в свет. Тогда, в 1912 году, автор полагал, что своевременно и нужно создать ряд поэм, которые еще раз указали бы читателям на радость земного бытия во всех его формах, и, сообразно с этим, книга должна была получить заглавие: „Sed non satiatus“… Автору казалось, что голос утверждения становится еще более современным и нужным после пережитых испытаний, что славословие бытия приобретает тем больше значения, когда оно прошло через скорбь, что новое и высшее содержание получает формула „Sed non satiatus“, если в нее влагать содержание: „но не утоленный ни радостями, ни страданиями“. Пусть же новое название книги говорит о том же: все семь цветов радуги одинаково прекрасны и все земные переживания, не только счастье, но и печаль, не только восторг, но и боль. Останемся и пребудем верными любовниками земли, ее красоты, ее неисчерпаемой жизненности, всего, что нам может дать земная жизнь — в любви, в познаньи, в мечте».
Со сборника «Семь цветов радуги» начинается поэтический декаданс Брюсова. Гимны и дифирамбы земным радостям, рассчитанные на особую экспрессию, утомляют своим мучительным напряжением.
Руки несытые я простираюК солнцу и в сумрак опять!Руки несытые я простираюК струнам! им должно звучать!Восторженные восклицания, патетические взывания, обращения, повторения— все средства эмоционального воздействия усилены до предела, голос становится криком, — но холодные стихи не загораются. Особенно неудачны стихи, посвященные войне. Брюсов стремится продолжить традицию тютчевской политической поэзии; ему хочется быть провидцем и философом, но его размышления над судьбами мира не возвышаются над уровнем рассудочной банальности.
Пусть рушатся белые своды,Пусть с гулом падают столбы: —Началом мира и свободыДа будет страшный год борьбы!Вопрос о призвании России решается в следующей элементарной форме:
Не надо несбыточных грез,Не надо красивых утопий,Мы старый решаем вопрос:Кто мы в этой старой Европе?Но наряду с «историко-философскими» стихотворениями встречаются и произведения в стиле примитивного патриотического лубка: проклятия «тевтонам», восхваления «союзников», приветствия «братской Польше», ободрения «доблестным бойцам». Брюсов чувствует себя народным поэтом, «певцом в стане русских воинов» и при жизни воздвигает себе величественный памятник. Это самовозвеличение поэта поражает безграничной самоуверенностью. Во «всемирном храме» монумент Брюсова не уступает в пышности памятникам Горация, Державина и Пушкина.