Валис
Шрифт:
– Я уже помогла тебе, – проговорила София. – Я помогла тебе в семьдесят четвертом и потом, когда ты пытался убить себя. Я помогаю тебе с момента твоего рождения.
Я спросил:
– Ты – ВАЛИС?
– Я то, что я есть, – ответила София.
Я повернулся к Линде и Эрику.
– Она не всегда отвечает.
– Некоторые вопросы бессмысленны, – пояснила Линда.
– Почему ты не вылечишь Мини? – спросил Кевин.
София сказала:
– Я делаю то, что я делаю. Я – то, что я есть.
– Тогда мы не понимаем тебя, – проговорил я.
– Хоть это вы понимаете, –
Дэвид спросил:
– Ты вечна, верно?
– Да.
– И ты знаешь все? – настаивал Дэвид.
– Да.
Я спросил:
– Ты была Сиддхартхой?
– Да, – сказала София.
– Ты убийца и жертва?
– Нет.
– Значит, жертва.
– Я жертва, – сказала София, – но я не убийца. Я – целитель и исцеленный.
– Но ВАЛИС убил Мини, – сказал я.
София промолчала.
– Ты судья этого мира? – спросил Дэвид.
– Да, – ответила София.
– Когда начнется суд? – спросил Дэвид.
– Вас всех судят с самого начала.
Я задал вопрос:
– Как ты оцениваешь меня?
София промолчала.
– Мы ведь когда-то узнаем это? – продолжал Кевин.
– Да, – ответила София.
– Когда? – настаивал Кевин.
Молчание.
– Думаю, пока достаточно, – проговорила Линда. – Поговорите с ней позже. София любит сидеть среди животных. – Она тронула меня за плечо. – Пойдемте.
По пути назад я заметил:
– Ее голос – тот же нейтральный голос ИИ, что я слышу с семьдесят четвертого года.
Кевин хрипло произнес:
– Это компьютер. Вот почему она отвечает только на определенные вопросы.
Эрик и Линда улыбнулись. Мы с Кевином смотрели, как катится в своей коляске Мини.
– Система ИИ, – сказал Эрик. – Искусственный интеллект.
– Терминал ВАЛИСа, – предположил Кевин. – Удаленный терминал главной системы – ВАЛИСа.
– Верно, – подтвердил Мини.
– Это не маленькая девочка, – продолжал Кевин.
– Я родила ее, – сказала Линда.
– Может, вам просто показалось, что родили? – поинтересовался Кевин.
Линда улыбнулась.
– Искусственный интеллект в человеческом теле. Ее тело живое, разум – нет. Она чувствует, ощущает, она все знает. Но ее разум не живой в нашем понимании. Она несотворенная. Она существовала всегда.
– Читайте вашу Библию, – сказал Мини. – Она была с Творцом еще до начала Творения. Она была его счастьем и радостью, его величайшим сокровищем.
– Не понимаю почему, – сказал я.
– Ее легко полюбить, – продолжал Мини. – Многие любили ее… так говорится в Книге Мудрости. Она входила в этих людей и направляла их. Даже в тюрьмах была она с ними – она никогда не бросала тех, кто любил ее.
– И голос ее слышен в судах человеческих, – пробормотал Дэвид.
– И она уничтожила тирана? – спросил Кевин.
– Да, – ответил Мини. – В фильме мы назвали его Феррисом Ф. Фримонтом. Но вы-то знаете, кого она повергла в прах.
– Знаем, – мрачно сказал Кевин.
Я понимал, о чем он думает. О человеке в костюме и при галстуке, который бродит по пляжу Южной Калифорнии. Бесцельно бродит, гадая, что же случилось, что же пошло не так. Человек, по-прежнему замышляющий
коварство. Под конец же царства их, когда отступники исполнят меру беззаконий своих, восстанет царь наглый и искусный в коварстве…Царь слез, заставивший в конце концов рыдать всех. Против него выступило нечто, что он в своей ограниченности не смог распознать. И только что мы разговаривали с тем, кто сделал это. С ребенком.
Ребенком, который существовал всегда.
В тот вечер за ужином в мексиканском ресторанчике рядом с парком в центре Сономы я понял, что никогда больше не увижу своего друга Жирного Лошадника, и ощутил горечь. Горечь утраты. Умом я понимал, что развоплотил его, развернул вспять процесс его появления. И все равно мне было грустно. Я наслаждался обществом Жирного, его бесконечными мудрствованиями, рассказами об интеллектуальных, духовных и эмоциональных поисках. Поисках не Грааля, но излечения от раны, глубокой раны, которую своей смертельной игрой нанесла Лошаднику Глория.
Не забежать больше к Жирному в гости, не позвонить… А ведь он стал настолько естественной частью моей жизни и жизни наших общих друзей! Интересно, что скажет Бет, когда перестанут приходить чеки на ребенка? Ну, я в общем-то понимал, что смогу принять на себя экономическое бремя и позаботиться о Кристофере. Средства у меня были, и во многом я любил Кристофера так же, как его отец.
– Тошно, Фил? – спросил меня Кевин.
Мы могли говорить свободно – Лэмптоны высадили нас у ресторана, попросив позвонить, когда мы будем готовы вернуться в их большой дом.
– Нет, – ответил я и добавил: – Я думаю о Жирном Лошаднике.
После небольшой паузы Кевин проговорил:
– Значит, приходишь в себя.
– Верно, – кивнул я.
– Все будет хорошо, – грубовато утешил Дэвид. У него всегда были проблемы с проявлением чувств.
– Ага, – сказал я.
Кевин спросил:
– Думаешь, Лэмптоны – психи?
– Да.
– А как насчет маленькой девочки? – поинтересовался он.
– Она не псих. Настолько же не псих, насколько они – психи. Парадокс: два совершенно свихнувшихся человека – три, если считать Мини, – породили совершенно нормальное создание.
– А если я скажу… – начал Дэвид.
– Только не говори, что Господь извлекает добро из зла, ладно? – перебил я. – Сделай нам такое одолжение.
Кевин произнес, ни к кому не обращаясь:
– Она самый чудесный ребенок, какого я когда-либо видел. Вот только вся эта чушь насчет того, что она компьютерный терминал… – Он взмахнул руками.
– Ты сам так говорил, – напомнил я.
– Тогда, – возразил Кевин, – это имело смысл. Но не теперь. Когда я могу видеть в перспективе.
– Знаешь, что я думаю? – сказал Дэвид. – Я думаю, надо нам погрузиться в самолет и отправиться обратно в Санта-Ану. И чем скорее, тем лучше.