Вальс сердец

– Штраус? – воскликнула девушка. – Просто не верится!

– Я так и думал, что ты удивишься. Но я действительно ему нужен.

– Для чего же?

– Дух его музыки, как он полагает, можно выразить на театральных подмостках, – ответил отец. – В прошлом году он написал музыку к оперетте «Летучая мышь» и хочет, чтобы я принял участие в постановке. Еще он намерен возродить традицию своего отца и включить туда концертную музыку.

– Необычная карьера для вас, папа, – заметила Гизела.

– Я еще все обдумаю. Не хочу принимать поспешных решений. Но Штраус будет платить мне вдвое, втрое больше моих сегодняшних гонораров, а деньги, Гизела, вещь необходимая.

– Мы должны это тщательно обсудить, – сказала Гизела.

– Я вот о чем думаю, – помолчав, сказал Феррарис. – Теперь я должен заботиться не только о нашем благосостоянии, но и о твоем будущем.

Поймав недоуменный взгляд дочери, он пояснил:

– Хоть ты и считаешь, что я ничего не смыслю в деньгах, но когда мы приехали в Вену, даже я понял, что мы остались без гроша. Чтобы избежать этого в будущем, я решил откладывать половину недельного заработка. Если со мной что-то случится, ты по крайней мере не останешься нищей.

– Что вы такое говорите, папа! – воскликнула Гизела. – Вы еще молоды и полны сил, впереди у вас долгие годы жизни и творчества! Я… не могу… вас потерять.

Последние слова она произнесла с ужасом.

Она уже потеряла Миклоша, и если потеряет еще и отца, то не сможет жить.

Она порывисто бросилась к отцу и обвила руками его шею:

– Я буду делать все, что вы скажете, папа, только, прошу вас, берегите себя! Вы… единственное, что у меня осталось… и я вас… так сильно люблю!

Феррарис поцеловал ее в лоб.

– Я тоже тебя люблю, дорогая, – сказал он, – и поэтому должен позаботиться о твоем будущем. Ты у меня такая красавица и рано или поздно должна выйти замуж.

Гизела отчаянно замотала головой.

– Нет, папа, – торопливо проговорила она. – Я совсем не хочу выходить замуж. Я хочу остаться с вами и заботиться о вас, как это делала бы мама.

В глазах отца появилась тоска.

– Будь она с нами, как бы она порадовалась моему успеху! Впрочем, это никак не повлияло бы на наши отношения. Во все времена мы были неразлучны и беззаветно любили друг друга, а все остальное не имеет значения.

– Да, папочка… остальное… не важно, – тихо проговорила Гизела.

Сидя в ложе и слушая скрипку отца, Гизела вспоминала, как когда-то зашел сюда Миклош, как неслышно подсел к ней, спрятавшись в тени тяжелых портьер, и как уговаривал ее встретиться…

Леди Милфорд со своими друзьями тоже пришла на концерт. Она была в великолепном платье оливкового цвета, а в волосах у нее сверкали бриллианты.

Она была старше большинства других дам, но выглядела так по-английски величественно, что затмевала собой многочисленных красавиц, сидевших в зале.

Гизела решила, что ей обязательно нужно поговорить с ней об Англии: она надеялась, что в один прекрасный день отец все же предстанет перед лондонской публикой.

Выступление отца было, как всегда, встречено бурными овациями.

Венская пресса называла его величайшим скрипачом современности, и жители города валом валили в театр, чтобы послушать его игру.

Сцена была усыпана цветами, и Гизела знала, что сегодня отец получит бесчисленное количество приглашений на ужин.

После концерта он зашел за ней в ложу, и, глядя на него, Гизела с восхищением подумала, что, не считая, конечно, Миклоша, в мире не найти более ослепительного кавалера.

Пол Феррарис был одет в элегантный вечерний костюм, который сидел на нем безупречно. На голове у него был цилиндр, в руке – трость с золотым набалдашником, а на плечи был накинут дорогой шелковый шарф, окантованный красным. Гизела подумала, что понимает тех женщин, которые, встретив Пола в коридорах театра, провожают его долгими томными взглядами.

Но Пол Феррарис видел только одну женщину – свою дочь.

– Извини, дорогая, что задержался, – сказал он Гизеле. – Меня вызывали на бис четыре раза!

– Я думала, вас вызовут еще и в пятый, – ответила она.

– Да, так хотел режиссер, но я всегда считал, что лучше оставлять публику отчасти «голодной». Это правило относится не только к толпе, но и к отдельным людям.

Гизела поняла, что отец находится в прекрасном расположении духа и все вокруг доставляет ему удовольствие, даже собственные шутки.

Спустившись вниз по мраморной лестнице, они вышли из здания театра и сели в ожидавший их экипаж.

Карету окружила толпа поклонников. Некоторые заранее вышли из театра и специально ждали Пола Феррариса, чтобы еще раз выразить восхищение своему кумиру. Другие, у которых не было денег, чтобы купить себе билет на концерт, надеялись хоть краем глаза взглянуть на того, кого так превозносили театральные критики и пресса.

Пол Феррарис приветственно помахал им рукой, и экипаж тронулся.

– Папа, но ведь король музыки – Иоганн Штраус, – с улыбкой сказала Гизела. – Он будет ревновать.

– Сомневаюсь, – ответил отец. – Я ведь не собираюсь сочинять музыку, которая покорила бы мир и заставила его кружиться в танце.

Они ехали недолго и скоро остановились у ярко освещенной двери с большой подсвеченной вывеской «Иоганн Штраус».

Впервые за весь день Гизела весело улыбнулась. . Отец открыл перед ней дверь, и она вошла в танцевальный зал.

Зал был великолепно декорирован. На балконе второго яруса располагался оркестр.

Посередине зала, на блестящем зеркале паркета уже кружились пары, а вокруг стояли столики, за которыми сидели люди – ужинали, пили вино и смотрели на танцующих. Гизела подумала, что, наверное, здесь собралась вся элита венского общества.

Женщины были одеты модно и очень изысканно, на многих были дорогие диадемы и драгоценные украшения.

Гизела удивилась невероятному количеству грима на их лицах. Еще чуднее показались ей ресницы многих дам, сильно накрашенные и удлиненные чуть ли не в два раза.

Они с отцом расположились за столиком, откуда были видны и танцующие, и музыканты. Пол Феррарис заказал бутылку дорогого вина и изысканный ужин, а потом встал и торжественно произнес:

– А сейчас, моя дорогая, настало время тебе станцевать свой первый вальс в Городе Музыки, под звуки оркестра, управляемого самим королем вальса.

Гизела проследила за его взглядом и увидела на балконе Иоганна Штрауса-сына собственной персоной.

На первый взгляд он показался ей молодым и симпатичным. На голове у него была пышная копна черных как смоль волос, расчесанных на прямой пробор, а его знаменитые густые усы сходились на щеках с не менее густыми бакенбардами.