Вальсирующие, или Похождения чудаков

Но почему она не участвовала в свадьбе, хотя заливалась своими выделениями? Не хотела, что ли? Зачем же была такой расточительной? Ведь и мы добавляли ей свои запасы! Ну право, невозможно было понять! Какая-то извращенка, может быть… У нее действовали независимые, взбесившиеся железы… Либо это была марсианка. Третьего я не видел.

* * *

Любой парень через пару часов бросил бы такую лентяйку. Тем более что мы совсем не разговаривали. Шумел только насос. Вы вполне могли сбежать наутро. Однако наступил день, и никто не тронулся с места – ни по-прежнему насквозь промокшая деваха, ни Пьеро, который продолжал ее трахать, ни я, устало взиравший на них. На коротко стриженного с оттопыренными ушами Пьеро, напоминавшего курсанта офицерской школы, нельзя было смотреть без улыбки. Стрижка придала ему более строгий вид упрямого мальчишки, презирающего жизнь, который смело смотрит в будущее. Хотя и казалось, что он иногда стоит навытяжку. Все это очень молодило его, и без волос он выглядел юношей, которым никогда не был… Смотря на него, я испытывал странное чувство, будто совсем его не знаю, что голым попал в постель к сынку мелких буржуа из соседнего лицея. А этот неутомимый малый все старался. Мой приятель оказался изрядным трахалой, особенно когда его задницу не принимали за стенд в тире. Я радовался, видя, что он в такой отличной форме, и не смел отрывать от работы. Еще часок, говорил я себе, ведь ему так хорошо… Вот почему мы не трогались с места.

* * *

Да еще она была симпатяга, эта Мари-Анж, не одарившая нас до сих пор ни словом любви. Лет ей было столько же, сколько нам, и бедолагой была такой же, как мы. В любовных отношениях это имеет значение. Мы чувствовали себя словно дома, в семье. Натягивали одеяло, потому что было холодно. Несмотря на то что были перепачканы липкими выделениями, нам было хорошо. Так вот глупо мы проводили время, хотя у нас хватало забот и следовало подумать о том, как защитить свою свободу. «Порш» я оставил на стоянке при въезде в город, далеко отсюда. Там машина не должна была привлечь внимание. Обычная машина! Глядя на Мари-Анж, положившую голову мне на плечо, я думал о полиции, но никакая сила не заставила бы меня встать. Со всеми вопросительными знаками эта непонятная деваха интриговала меня.

* * *

А потом появились «затем» и «потому что»… Настоящий каталог!.. Просто ужасно, когда себя анализируешь, когда начинает ишачить серое вещество… Сколько всего находишь в своем прошлом, на которое не обращал внимания, сколько раз попадался в ловушки для мудаков, да еще говорил спасибо… И вот замечаешь, что ничего не выполнил из задуманного, и теперь уже поздно. Пора на кладбище, и как бы то ни было, но против себя не пойдешь, даже если еще не дорос. Да к тому же разве можно допустить, чтобы остались в живых куда большие подонки, которые станут читать свои газеты, качая головой. Те же парикмахеры, например!..

* * *

Мы прожили в ее кокетливой однокомнатной квартирке три дня. Как-то само собой это вышло. В 8 утра прозвенел будильник, и она спросила, хотим ли мы кофе.

Мы выпили весь ее кофе, съели всю ветчину, яйца, печенье, а потом она ушла, спросив, что бы мы хотели получить на ужин. Самым непринужденным образом.

Три дня. Мы дожидались ее, пока она ишачила у своего парикмахера. Дрыхли, развалившись на ее огромной кровати, пользовались ее горячим душем. А когда она возвращалась, все начиналось сначала.

По утрам мы сами одевали нашу Барби-шампуньщицу, сами мыли ее, выбирали ей трусики, подсматривали через шторы, как она бежит по улице, а вечером раздевали ее, снимали трусики, вдыхая ее запахи после трудового дня, думая о том, как она расхаживала там туда-сюда в нейлоновой блузе. Она приносила с собой аромат духов, лака и делала все, что мы просили. На коленях, стоя, лежа – только попроси. Но не проявляя никакой инициативы. Приходилось думать за нее, работать за нее, подыхать из-за нее.

Такой ритм был мне не под силу. Я быстро сдался и стал заниматься приготовлением пищи. Используя купленную Мари-Анж провизию, я готовил еду, пока она занималась голопузиками. Аромат жратвы придавал силы Пьеро, который превосходил себя. Мари-Анж оставалась прежней, считая мух на потолке и подбрасывая мне рецепты из своей кулинарной книги.

Мы ели на кровати, поглядывая в телик. Потом Пьеро еще барахтался с ней часок-другой, и вслед за тем мы засыпали, как щенята, друг на друге.

Однако мы занимались не только этим!

Мне тоже остригли волосы, и мы разработали план посещения парикмахерской…

* * *

Впрочем, мы стремились не столько повидать этого подонка, которому бы с удовольствием учинили маленькую головомойку. Мы хотели завладеть его денежками.

Как и во всем остальном, Мари-Анж без лишних разговоров ввела нас в курс финансовых привычек своего патрона. Эти сведения она нам подбросила без всякого смущения. Наша милашка-шампуньщица открыла все: свои бедра, кассу парикмахера, двери в лучший мир! Спасибо, Мари-Анж, спасибо за все! Ты будешь отблагодарена в своей небесной обители, сама увидишь! Надо верить в небеса, это облегчает переход в другой мир! Всемогущий предоставит тебе прекрасное облако, куда ангелы будут прилетать трахаться с тобой! Говорят, аппаратура у них превосходная, длинная, нежная, умеющая проникнуть как нельзя глубже. Да к тому же они не воняют, как мы. Они напомажены. Привыкнешь к библейским нравам! И станешь извергать потоки своей белой влаги на человеческие морды. Такого на Земле не видывали до сих пор! Представляешь, как поток твоей «лавы» снесет Фонтенбло! Все эти приличные господа решат, что наступил конец света!..

Ее брадобрей был не только хитрецом, но еще и страдающим бессонницей развратником, порядочной свиньей. Вы только послушайте, что нам рассказала Мари.

Мы ели на кровати. Она принесла креветок.

– Он оставляет все деньги в кассе, – говорит. – Ничего не боится из-за собаки.

– У него собака?

– Да. Доберман. Специально выдрессированный для нападения. Он всю ночь проводит в лавке.

– Большая собака?

– Как стол.

Наступила пауза, воспользовавшись которой я отправился снять мидии с огня.

– Пес подчиняется только хозяину, но, естественно, знаком со служащими.

– С тобой тоже?

– Ну да… Немного… Три раза в день мы выводим его на прогулку. Но еще неизвестно, кто кого прогуливает…

– На тебя он набросится, если ты явишься туда среди ночи?

– Не думаю… Из-за оргий он привык к девушкам и любит их…

– Что ты сказала?

Мы переглядываемся с Пьеро. У нас пропал аппетит. Словно мидии вдруг дурно запахли.

– Какие оргии?

– Ну, с Марком…

– Это кто еще такой?

– Мой хозяин!

– Парикмахер?

– Да.

– И он вас использует в оргиях?

– Ну да…

– С собакой?

– Ну и что? Если не согласен, пропала работа!

Она считала это нормальным. Нормальным все – хозяина, собаку, двух подонков, механика гаража, слона, отряд полиции!

– И что с вами делает собака?

– Ничего ужасного… Немного лижет… Иногда девушек это пугает, что очень забавляет Марка, ну, возбуждает, что ли. Девушка начинает бегать, собака за ней.

– И пес вас трахает?

– Раз пять или шесть было. Но обычно девушки так громко орут, что Марк прекращает все.

– И с тобой это тоже было?

– Однажды… да…

– Кладу голову на отсечение, что ты не орала.

– Нет… Мне было наплевать…

Черт возьми! И она продолжала лопать мидии, словно ничего не произошло, измазав соусом подбородок.

– И что испытываешь, когда тебя трахает собака?

– Ничего особенного. Не так долго, как с мужчиной… и не так грязно… Пес не тискает… Только царапает лапами спину…

От десерта мы с Пьеро отказались. А она притащила огромный торт «наполеон», который мы обожаем. Так вот: мы не могли к нему притронуться. Мы не хотели видеть ее кремовый торт!

* * *

Доберман обрадовался, увидев ее. Двухметровый язык его так и повис. Чтобы его соблазнить, она ничего не надела под юбку. Вот он и почувствовал себя в привычной обстановке. Кличка у него была Попи. Очаровательный, великолепный был пес. Мари-Анж позволила ему себя облизать и наградила принесенным тортом. Он так и набросился на него. После чего мы заперли его в сортире, и он перестал для нас существовать.