Вампирские архивы: Книга 2. Проклятие крови

Вэнс умолк.

— И что теперь? — спросил я.

— Замок Блэквик необходимо сровнять с землей. Растереть в пыль каждый его камень, каждый кирпич и основательно прожечь это место огнем. Иначе взамен Заиды может появиться другое исчадие зла. Давенант согласился.

— А миссис Давенант?

— Думаю, что и она не станет возражать, — осторожно ответил Вэнс. — Разрушение замка окончательно снимет с нее проклятие. Благодаря вам Джессика не поддалась воле Заиды. Она виновата меньше, чем себе вообразила. Она не была хищницей, а лишь подчинялась чужой воле. Но представьте отчаяние Джессики, ее раскаяние, когда она узнала о своей страшной роли. А слова о будущем ребенке, который унаследует ужасное проклятие? Думаю, это и было последней каплей, заставившей Джессику кинуться к озеру.

Я невольно содрогнулся.

— Понимаю, — прошептал я и еще тише добавил: — Слава богу, что злые замыслы рухнули!

Брэм Стокер

Брэм (Абрахам) Стокер(1847–1912) родился в приморском предместье Дублина. В детстве он отличался очень слабым здоровьем, и мать скрашивала долгие часы, которые он проводил в постели, страшными историями — вымышленными, фольклорными и подлинными (вроде жутких хроник холерной эпидемии в Слайго в 1832 году). Здоровье мальчика улучшилось, когда в возрасте семи лет он пошел в школу; позднее он стал спортивной звездой дублинского Тринити-колледжа. В начале 1870-х годов Стокер начал писать рассказы и публиковать театральные рецензии в газете «Дублин ивнинг мейл», одним из владельцев которой был известный автор готических повествований Джозеф Шеридан Ле Фаню, а в 1878 году стал менеджером театра «Лицеум» (возглавлявшегося популярным актером того времени Генри Ирвингом) и занимал эту должность на протяжении двадцати шести лет, работая по восемнадцать часов в сутки.

Несмотря на столь напряженный рабочий график, за годы работы в театре Ирвинга Стокер написал более дюжины романов и других произведений, включая «Дракулу» (1897) — самый известный из романов ужасов XIX века, который снискал успех как у критиков, так и у читателей и удостоился бесчисленных переизданий. Сегодня в этом романе принято видеть фрейдистский подтекст, истоки которого, по-видимому, скрыты в подсознании Стокера: в отношениях Стокера с Ирвингом, истощавшим силы писателя потогонной работой, присутствуют черты «психического» вампиризма, а неутомимому охотнику на вампиров автор книги дал свое собственное имя — его зовут Абрахам Ван Хельсинг.

Рассказ «Гость Дракулы» был задуман и написан как одна из глав «Дракулы», которая, однако, не вошла в его окончательный текст. Впервые рассказ был опубликован посмеретно в авторском сборнике «„Гость Дракулы“ и другие истории» (Лондон: Рутледж, 1914).

Гость Дракулы (© Перевод Л. Бриловой)

Когда мы собирались на прогулку, солнце ярко сияло над Мюнхеном и воздух был наполнен радостным предвкушением лета. Мы уже были готовы отправиться в путь, когда герр Дельбрюк, метрдотель гостиницы «Quatre Saisons», [16] где я остановился, подошел с непокрытой головой к нашей коляске, пожелал мне приятной прогулки и, держась за ручку дверцы, сказал кучеру:

16

«Четыре времени года» (фр.).

— Не забудь, вы должны вернуться засветло. Небо кажется ясным, но ветер северный, холодный — значит, может внезапно начаться буря. Впрочем, ты не припозднишься, я уверен. — Тут он улыбнулся и добавил: — Ты ведь знаешь, что за ночь сегодня.

Иоганн ответил подчеркнуто выразительно: «Ja, mein Herr», [17] коснулся рукой шляпы, и коляска быстро тронулась с места. Когда мы выехали из города, я подал знак остановиться и спросил:

— Скажи, Иоганн, что сегодня за ночь?

17

Да, мой господин (нем.).

Он перекрестился и ответил лаконично:

— Walpurgis Nacht. [18]

Потом он вынул свои большие серебряные часы — старомодную немецкую луковицу — и стал смотреть на них, сдвинув брови и нетерпеливо дергая плечами. Я понял, что таким образом он вежливо протестует против ненужной задержки, и откинулся на спинку сиденья, знаком предложив ему продолжить путь. Он погнал лошадей, словно стараясь наверстать потерянное время. Лошади время от времени вскидывали головы и, казалось, с опаской нюхали воздух. Вслед за ними и я стал осматриваться в тревоге. Путь проходил по довольно унылой местности: мы пересекали высокое, открытое ветрам плато. Сбоку я заметил дорогу, на вид малонаезженную, которая ныряла в небольшую извилистую долину. Выглядела она так заманчиво, что я, рискуя рассердить Иоганна, крикнул, чтобы он остановился. Когда он натянул вожжи, я сказал, что хочу спуститься этой дорогой. Он никак не соглашался, часто крестясь во время речи. Это подстегнуло мое любопытство, и я принялся расспрашивать его. Иоганн отвечал уклончиво и несколько раз взглядывал на часы в знак протеста. Наконец я сказал:

18

Вальпургиева ночь (нем.).

— Что ж, Иоганн, я хочу спуститься этой дорогой. Я не заставляю тебя туда ехать, но, по крайней мере, объясни, почему ты отказываешься, — это все, что я желаю знать.

Мне показалось, что он свалился с козел: так быстро он спрыгнул на землю. Потом он умоляюще протянул руки и стал заклинать меня отказаться от своего намерения. В его речи к немецким словам было примешано достаточно английских, чтобы понять общий смысл. Он как будто старался донести до меня какую-то мысль, которой отчаянно страшился и потому ни разу не выговорил ее до конца, и только повторял, крестясь: «Walpurgis Nacht!»

Я пытался возражать, но трудно спорить с человеком, не зная его родного языка. Преимущество, несомненно, было у Иоганна, потому что, заговорив на английском, очень ломаном и примитивном, он от волнения тут же сбивался на свой родной язык. При этом он то и дело взглядывал на часы. Лошади вновь забеспокоились и принялись нюхать воздух. Иоганн сильно побледнел, испуганно оглядываясь, неожиданно прыгнул вперед, схватил лошадей под уздцы и отвел их в сторону футов на двадцать. Я пошел следом и спросил, зачем он это сделал. В ответ он осенил себя крестом, указал на место, которое мы покинули, потянул коляску в сторону поперечной дороги и произнес, сначала по-немецки, а потом по-английски:

— Здесь хоронили — кто себя убивал.

Я вспомнил старый обычай хоронить самоубийц на перекрестье дорог.

— А! Понял, это самоубийца. Любопытно.

Одного я, хоть убей, не мог понять: почему так испуганы лошади.

Во время разговора мы услышали звуки, напоминавшие то ли повизгивание, то ли лай. Они доносились издалека, но лошади очень встревожились, и Иоганну пришлось вновь и вновь их успокаивать. Он был бледен. Наконец он проговорил:

— Похоже на волка — но сейчас здесь нет волков.

— Что значит «сейчас»? — спросил я. — Ведь волки уже давно не встречаются так близко от города?

— Это когда весна и лето — давно, а когда снег — не так давно.

Пока Иоганн оглаживал лошадей, пытаясь их успокоить, по небу быстро понеслись темные облака Солнце скрылось, и дохнуло холодом. Правда, это было всего лишь дуновение — не реальность, а скорее предупреждающий знак, потому что солнце тут же засияло снова. Иоганн из-под ладони оглядел горизонт и произнес:

— Снежная буря. Будет здесь очень скоро.

Он снова взглянул на часы и тут же, крепко удерживая поводья (ибо лошади по-прежнему беспрестанно били копытами и встряхивали головами), взобрался на козлы, словно настало время продолжить нашу поездку. Мне захотелось поупрямиться, и я не сразу сел в коляску.

— Скажи, — спросил я, — куда ведет эта дорога? — Я указал вниз.

Иоганн опять перекрестился, забормотал молитву и только после этого ответил:

— Там нечисто.