Вампирский Узел

Потом она поднималась по каменным ступеням, которые сочились кровью и глухо постанывали всякий раз, когда она наступала на них ногой — как будто это были не камни, а живая плоть. Там был зрительный зал, и сцена с тяжелым бархатным занавесом, бордово-коричневым, и оркестр играл какую-то странную, жуткую музыку. Стало быть. Карла попала в оперу. Навстречу ей вышел Стивен в черном летящем плаще. Он был таким же, как раньше — как в психиатрической клинике, когда был ее пациентом, Его глаза сверкали. Актеры на сцене пели на каком-то незнакомом языке. Карла почему-то решила, что на венгерском, потому что он был непохож ни на один из более или менее известных языков. Она попробовала произнести несколько слов, которые так странно перекатывались на языке: varad, kekswkallu, ajtot.

Она заглянула в будку суфлера, но там не было никого. И дирижера в оркестре не было. Скрипачи — живые деревья во фраках — играли смычками на собственных ветвях. Духовые — полые кости скелетов — звучали сами по себе, под дуновением холодного ветра.

Там, во сне, она знала, что это сон, и ей не было страшно. Она тихонечко позвала: «Kekswkallu, keswkakallu…» — и поняла, что это значит. Синяя Борода. Синяя Борода. А что ее самое звали Юдифь. И что это была опера Белы Бартока «Замок герцога Синяя Борода». Она слушала ее однажды, в Нью-Йорке, когда дирижировал Стивен — вскоре после того, как его выписали из клиники. Он заменял заболевшего Иштвана Такача. Вот почему они пели на румынском. Но Карла знала сюжет, и ей было необязательно разбирать слова. Какой у меня замечательный меццо-сопрано, подумала она, и почему я пошла в психологи… с таким-то голосом.

Все шло согласно сюжету, насколько Карла его помнила. Было семь потайных комнат. Семь запертых дверей. И Стивен давал ей ключи, один за одним… а она упрашивала его, требовала, умоляла… она открыла первые комнаты… камера пыток, оружейная, сокровищница, потаенный сад. С каждым разом тяжелые двери становились все тяжелее, их железные запоры — все туже, их петли — все более ржавые.

Вот она открывает очередную дверь. Безбрежные владения Синей Бороды. Высокие горы и зеленые луга, похожие на открытку с видом штата Айдахо, с его индейскими резервациями, картофельными полями, с суровыми горными кряжами, побитыми временем и непогодой… а вот и озеро слез… и она уже просит Стивена отдать ей ключ от последней двери, но он отказывается наотрез, и она впадает в истерику, бьется всем телом о тяжелую дубовую дверь, кричит, что до нее у него были другие возлюбленные, что он их убил, а искалеченные тела спрятал вот в этой самой комнате…

И наконец хор голосов стал оглушающим, и дверь распахнулась сама по себе, и за дверью был зал бесконечных зеркал, и в центре зала стоял Тимми Валентайн. Он стоял, охваченный пламенем. Огонь лился у него из глаз и изо рта. И пламя вырвалось из двери на сцену, и теперь это была Валгалла, и боги умирали в огне, а Тимми стоял посреди ревущего пламени, и пламя его не обжигало, и Стивен кричал громче рева огня:

— Вот тот, кого я любил до тебя. Тот, кто пронзает вечное пламя…

Огонь стал морем. Карла стояла, раскинув руки, как Моисей, и одной силой воли пыталась заставить огненный океан расступиться, чтобы добраться до них двоих, но огонь прибывал, как прилив, и она закричала, когда пламя коснулось ее, когда оно въелось ей в руки…

Она проснулась. Но, наверное, это был другой сон, потому что она проснулась в комнате средневекового вида со стенами из голого камня и тяжелой дубовой дверью.

А потом Тимми пришел к ней с подносом, и он уже не горел в огне. Он смотрел на нее, лежащую на кровати, и в его взгляде была искренняя забота.

— Я принес тебе подогретого красного вина.

— Я не пью вина… — Она слабо улыбнулась.

Тимми рассмеялся своим звонким мальчишеским смехом.

— Все нормально, — сказал он. — Добро пожаловать в мой потайной замок. Если посмотришь в окно, то там, за лесом, видна железнодорожная станция. Только надо приглядываться, потому что лес слишком густой. Поезда здесь проходят нечасто, раз в два дня, около полуночи. И почти никогда не останавливаются. Я все время смотрю, как они проезжают мимо.

Карла почувствовала запах осеннего леса.

— Ты спала несколько дней, — сказал Тимми.

— Мне снился сон.

— Погоди. Мне казалось, что я пациент, а не ты.

— Да.

— И кстати, о пациентах. Мне кажется, у нас скоро будет прорыв. Я начинаю вспоминать… слишком многое, да. Наверное, это все потому, что здесь рядом лес. Лес, он как утроба матери. Все леса — это один большой лес, ты знаешь?

— Тимми, какое к нам отношение имеет Стивен?

— Наверное, если ты моя женская половина, моя душа, то он — моя тень.

— А ты — его тень?

— Камень, ножницы, бумага.

Карла рассмеялась:

— Ты просто гений психологии.

— Давай просто скажем, что я слишком долго наблюдал за людьми. — Тимми заправил в джинсы свою голубую футболку.

— Мне очень жаль, что все так получилось на концерте, — сказала Карла, и на мгновение ей представилась отрезанная голова миссис Пальват, которая как будто в замедленной съемке подпрыгивала на струнах открытого рояля.

— Ну да, полдюжины человек погибло.

— Мне действительно очень жаль. — Карла вдруг поняла, на чьей она стороне. Поняла только теперь.

— И они придут снова, Карла.

— Мне показалось, что я тебя как-то спасла… хотя я не знаю как.

— Они придут снова. Ты была камнем, о который сломались ножницы, но у Стивена есть бумага, которая обернет камень.

— Ты, похоже, не слишком расстроен.

— Я хочу приготовиться к их приходу. Отныне и впредь я буду сильным, Карла: Я больше не буду бежать от правды.

— От какой правды?

— Что я — перекресток любви и смерти.

20

записки психиатра

Так я и думала. Хотя на физическом уровне мы переехали за две тысячи миль от Сан-Фернандо, на психологическом уровне мы не продвинулись ни на шаг. Я знала, что так все и будет. Я поняла это через несколько дней после того сна про герцога Синяя Борода, когда я нашла потайную дверь. В задней стенке большого встроенного шкафа, куда Мария повесила мою одежду. Это даже не шкаф, а такая каморка, куда можно войти. Я, конечно, открыла дверь. И там были знакомые деревянные ступени. Они вели вверх, на чердак. И я поняла: если я не испугаюсь призраков и поднимусь по лестнице до конца, там будет комната с моделью железной дороги и бесконечными зеркалами.

Я не торопилась возобновлять наши сеансы с Тимми. И хотя я давно приняла на себя ответственность за него и делала все, чтобы ему помочь — я не знаю, как это вышло, но похоже, я действительно спасла ему жизнь, — на самом деле я почему-то боялась того «прорыва», который он мне обещал.

Так что я предавалась безделью и наслаждалась видами.

Пару раз Руди свозил меня в город.

Славный такой городок. Как на старых выцветших открытках. Там есть парочка маленьких магазинчиков и аптека, которую держит один пожилой человек, мистер Галлахер. У него молодая жена-индианка и поразительно красивый, хотя и слегка мрачноватый сын. Я уже познакомилась кое с кем из горожан: с Вудсами, Гишами, Три, Тернйнгбруксами, — и с непременным для маленьких городков «городским сумасшедшим». Только здесь это женщина, и зовут ее Черри Кола. Феминизм в действии! Еще там есть небольшой супермаркет, в витрине которого почему-то выставлены парики; библиотека — одна на всю округу — и даже зал игровых автоматов. Мне кажется, что здесь больше, чем 573 жителя, как это указано на щите при въезде в город, но это, наверное, потому, что здесь находятся единственные в радиусе нескольких миль магазины. Мистер Галлахер говорит, что зимой городок вымирает в буквальном смысле этого слова. Он говорит, что в среднем за зиму здесь выпадает около двадцати футов снега. Не знаю… может, он просто пытается напугать «дамочку из Нью-Йорка» в моем лице, но звучит, надо признать, впечатляюще.

А какой здесь чудесный воздух! С горы дует свежий студеный ветер, а мостовые сплошь покрыты ковром из прелых листьев. Как они пахнут — я даже не знаю, как описать этот запах. Наверное, ради одного этого запаха можно уехать в деревню и уже никогда не вернуться жить в большом задымленном городе.

На двери на задней стенке встроенного шкафа висит овальное зеркало в перламутровой раме. Обычно я просто не обращаю на него внимания, когда захожу туда переодеться; но сегодня я случайно взглянула в зеркало и не увидела своего отражения. Я увидела отражение Тимми. Вернее — контуры его лица, как бы наложенные на мое лицо. Я так и не поняла, что было дальше: либо я прошла прямо сквозь дверь, которая превратилась в завесу из зеркального тумана, либо я открыла дверь и вышла на лестницу. Потом я поднялась по ступеням досамого верха и оказалась в комнате с зеркалами.