Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной

И как раз к тому моменту, когда мне удалось убедить дорогую Катю, что с куратором я знакома шапочно, и с первого сентября его не видела, к нам подлетела Марийка.

— Ларка! Это ты? Да тебя не узнать! Что вампиры с людьми делают! Такая элегантная, такая красавица! Ну как ты, рассказывай. Как работа, как светлейший Анхенаридит? Полы мыть больше не заставляет? Ну еще бы, в такой–то юбке!

— Как «светлейший Анхенаридит»? — встряла Катя. — Ты ж говорила, что раз в жизни с ним и разговаривала!

— Она–то? Да она ж его секретарша. Каждый день с ним разговаривает, — сдала меня бывшая одногруппница.

— Секретарша?! — я думала, у Кати сейчас приступ приключится.

— Вот спасибо, Марийка, это было вовремя, — в конец обозлилась я. — Все девочки, это Катя, это Маша, любите друг друга, а я пошла.

— Куда, ты разве обед брать не будешь?

— Как–то уже не хочется.

Вернулась к себе, устало опустилась за стол. Глянула в книжку. Нервы, нервы, мне их, похоже, не учить, мне их уже лечить надо. Решила хоть чайник поставить.

Но дойти до него уже не успела. Потому как открылась дверь, и вошел Лоу.

Лоурэфэл Сэвэрэасис ир го тэ Аирис, он был прекрасен, словно в первый день нашей встречи. А ненавидела я его, как во второй.

Ничего не могла с собой поделать. Мне казалось, это прошло. Я смирилась, привыкла, успокоилась. А увидела его — и мне вновь захотелось его убить. Чтобы он умирал на моих глазах — долго, мучительно, умоляя о пощаде. Не просто за Лизу. Не только за Лизу. Он был словно мое воплощенное разочарование в вампирах. Живой памятник величайшего обмана по имени «Вампир». Все, во что я верила, и что оказалось ложью. Первый вампир в моей жизни. Не тронувший меня и пальцем, но разбивший вдребезги.

— Ты! — выплюнула вместо приветствия.

— Лариса? — искреннее удивление в ответ. И глаза так распахнуты. Не ожидал? Неужели Анхен ему не рассказывал? Хотя — эка невидаль, ну подумаешь, секретаршу сменил, что об этом рассказывать… А ведь он меня помнит, даже по имени. Ну, я же первая девушка, которая ему отказала. Пострадало, видать, самолюбие–то.

— Это какими ж судьбами? — он подошел ближе, разглядывая меня с неприкрытым интересом.

— Добралась до этого дивного места? Да говорят, твоими молитвами, — под пристальным взглядом серых глаз было не просто неуютно — противно. — Да что ж ты обнюхиваешь меня, словно пес? Отойди, мне неприятно!

— А ты не изменилась, — очаровательно улыбнулся он, но отошел.

— А что, должна была?

— Ну, ты же приняла предложение моего нежно любимого…друга, — пауза была весьма небольшой, но я решила развить.

— Руки и сердца? Да не поступало пока. Все думаю: что так? А оказывается, просто вы друг друга очень нежно любите.

— И ты боишься нам помешать? — тоном записного сердцееда промурлыкал Лоу. — Не переживай, мы и тебя готовы очень нежно…или не нежно… Ты сама–то как предпочитаешь? Желание дамы закон, как скажешь, так и сделаем, — и легкая такая усмешка на губах, а сам опять подходит все ближе, ближе…

— Отойди, любвеобильный ты наш! И вообще, чтоб тебе своего нежно–любимого в кабинете у него не подождать, там не заперто.

— Так скучно там, душа моя, — манерно вздохнул он, разваливаясь в посетительском кресле и небрежным жестом закидывая ногу на ногу. — И почитать–то у него нечего, один «Вестник медицины» да «Отрежь кому–нибудь что угодно»… Анхен не сказал, когда приедет?

— После обеда.

— Не знал, что он обедает, — вампир томно глянул на свои идеально ухоженные ногти. Каждым жестом ведь кривляется, тварь, не только голосом. — Да, с людями жить… и не до такого докатишься.

— Ну а ты–то к нам какими судьбами? Да еще при костюме, — его «наряд прЫнца» был мне еще слишком памятен, чтоб я спокойно относилась к любой «нормальной» его одежде. — На свадьбу, на похороны? Или ты, как у тебя водится, совмещаешь?

— Я, дорогая, еще не решил. Сама–то куда посоветуешь?

— Я посоветую домой.

— К тебе? Ты меня приглашаешь? Да это ж всегда пожалуйста! — издевается и не скрывает.

— К тебе. А при полете над Бездной потерять управление и навернуться на самое дно!

— Да, это вариант, — преувеличенно серьезно кивает головой вампир. — Но знаешь, не совсем удачный.

— А что так?

— Да тело потом достать будет сложно. Ты ж мне хотела могилку организовать. А так у тебя выйдет не могилка, а кенотаф.

— Что?

— Пустая могилка. Ты хоть словарик на досуге, что ль, почитай. А то что ж я язык лучше тебя знаю!

— Лоурэл! — в дверях нарисовался Анхен. Ну слава светочу, я уж думала, мне еще час тут с этим уродом моральным препираться!

— О, светлейший куратор! Как отобедали? — сероглазому красавцу было по–прежнему весело. — Что это было? Свинина, запеченная в говядине? Или утка, нашпигованная бараниной?

— Человеческий ливер, в основном. Сырой и сильно попорченный.

— Всегда знал, что у тебя дурной вкус. Анх, а подари мне девочку!

— Если вкус у меня дурной, значит и девочка никуда не годится. Пойдем, в кабинете поговорим.

— Не-е, хочу девочку! — в голосе появились откровенно капризные нотки. И не поймешь, то ли издеваться продолжает, то ли всерьез клянчит. Но с места не сдвинулся. — Анхен, подари, все равно ведь не пользуешься! Тем более, девочку я выбирал, так что девочка нормальная, к тому же с ней не скучно. Подари, а? Ну, или, хочешь, давай меняться?

— Да? — Анхен неторопливо прошел через приемную и присел на край моего стола. — И что же ты мне предложишь? За девочку?

— Ну, — Лоу красиво задумался, — я вот тут одну дивную штуку недавно нашел. Табличка с благожелательной надписью. Дом украшала когда–то. Там, правда, наречие не местное, но ты ж вроде читаешь иероглифы? Ну, я могу перевести, в крайнем случае. Забавная надпись. Там желают десять тысяч лет мира и тысячу осеней радости без горя. Хочешь? Над кроватью повесишь, красиво получится.

— Тысячу осеней радости без горя? Это в дурдоме что ли? — фыркнул Анхен. — Не, я уж лучше так поживу — и с горем и с радостью. И уж лучше у меня в кровати будет что–то живое и теплое, чем над кроватью старые черепки.

— Это не черепки, а красивый керамический диск!

— Не сомневаюсь. Себе повесь, — он встал и направился в кабинет. — Идем, Лоу, разговор есть серьезный.

— Прости, дорогая, не судьба, — среброкудрый мерзавец огласил приемную притворно — горестным вздохом и прошел в кабинет.