Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
Она обнимает в ответ, гладит по волосам.
— Только тебя хочу спасти. Тебя и ребенка… Надо ехать, Лара. Надо немедленно уезжать. Нельзя, чтоб тебя нашли, нельзя… Иначе все зря…
— Сейчас? — бросаю взгляд за окно. — Там, вроде, все затихло. Куда мы поедем ночью? Может, все же дождемся утра?
Она долго слушает что-то, далеко за пределами этой квартиры.
— Хорошо, дождемся утра.
Глава 8
Она все же уснула, напившись вновь
В гостиной спали те, кто по окончанию вечеринки уже просто не смог никуда уйти. Или кому, как и нам, идти было некуда. Самые счастливые на диване, остальные попросту на полу. Нас с Яськой, как самых «маленьких и наивных», Борис уложил в спальне рядом с женой, уступив свое место. Смертельно обиженный Ясиным пренебрежением Вашуков к тому моменту уже мирно похрапывал под столом в кабинете, куда уполз лелеять свои вселенские обиды на исходе пьянки.
Все спали. И только я рисовала. Нет, совсем не стул, превратившийся в космическую ракету. Но черное-черное солнце и хрупкую белую фигурку на его фоне. Изломанную фигурку, с оборванными нитями сил, с окровавленными крыльями, брошенными у ног. С потоками крови, заливающими низ картины и рваной сетью кровеносных сосудов по всему ее фону. А фоном — серы тени. Безобразные, уродливые. И далекие вспышки багрового зарева… Лишь два цвета использовала — красный и черный, другие не могла, не ощущала, не видела. И белый был лишь отсутствием цвета, куском первозданного пространства, этим цветом еще не испачканного. Критически малым куском пространства…
Шлепая босыми ногами, на кухню забрел Борис. С опухшим мятым лицом, одетый исключительно в широченные семейные трусы, над резинкой которых угрожающе нависало внушительное брюхо. После двух лет любования идеально стройными и вечно молодыми вампирскими фигурами зрелище для меня оказалось… невероятно впечатляющим, даже после вчерашней пьянки.
Алиханов меж тем нашел стакан, показавшийся ему чище других, налил себе воды из под крана и долго с удовольствием пил, словно его тоже полночи вампиры кусали.
— Рисуешь? — напившись, взглянул на меня. — Все спят, а ты рисуешь…
Покачиваясь, подошел, встал за плечом.
— А знаешь, я это у тебя куплю, — заявил через какое-то время, насмотревшись на мои художества. — Это сильная вещь, здесь рисунок, возможно, страдает, тебе бы учиться… Но эмоции… Просто бьют наповал. Как, знаешь… Как она пела вчера!.. Как она пела… — Борис тяжело опускается на табурет. — Так что, продашь?
— Отдам. Мне ее все равно с собой не забрать. Да и едва ли эти каракули хоть чего-то стоят.
И уж точно они не стоят дороже оказанного нам в этом доме гостеприимства. Даже с учетом того, что его здесь оказывают всем, и того, что Яське так и не удалось пригубить ни капли чьей либо крови. Зато удалось отдохнуть. Выспаться, вымыться, приодеться. А вот, кстати, об одежде:
— Но если бы у вашей жены нашлась какая-нибудь старая, ненужная куртка… или плащ для моей сестры. Нам надо ехать, а ей совсем не в чем выйти на улицу.
— Да не проблема, я скажу Ирише,
она подберет. А куда вы собираетесь ехать?— Не знаю, куда билеты на вокзале будут. В какой-нибудь крупный город подальше… поближе к центру. Может, в столицу. Хочу попробовать поступить в художественное училище. Возьмут, как думаете?
— В столице? Едва ли, там желающих много, конкурс большой… У меня в Питере есть знакомые, хочешь, дам тебе адрес, может, что посоветуют.
Киваю. В моем положении глупо отказываться. Хотя художественное училище — это не серьезно. Мне нужна работа, надо снимать жилье, на что-то жить… И еще вопрос, удастся ли мне получить обещанный Лехой паспорт.
За паспортом отправилась одна, не дожидаясь, пока проснется Ясмина. Если вдруг… то хоть ее не найдут. Но опасалась я напрасно. Пухлый конверт мне отдали без проблем, попросив передавать привет Лехе… Я осторожно спросила, не слышали ли они, что там грохотало вчера за городом. Но они то ли не знали, то ли не сочли нужным делиться с незнакомой девчонкой. И явно были не в курсе, что Леха мог быть именно там.
Распрощавшись и убрав подальше конверт с деньгами, внимательно изучила полученный паспорт. Фотография была неплоха. А вот звали меня отныне Мария. Мария Николаевна Кулешова… А картину я Борису подписала как Лариса А. Ладно, будем считать, что это мой творческий псевдоним. Что с такой фамилией (спасибо, Леша) неудивительно. Датой рождения было указано пятое февраля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года… С местными датами я еще путалась, поэтому подошла к киоску, торговавшему газетами, перепроверила… Пересчитала. Улыбнулась. Уж если детка, то во всем. Мне еще и лет теперь девятнадцать.
Когда вернулась к Алихановым, народ большей частью проснулся и активно занимался самолечением. Понятно, что в самом классическом варианте, допивая то, что не допили вчера. Но мое появление незамеченным не осталось.
— Крошка, да ты растешь на глазах!
— Лариса, где твои косы?
— Остались в парикмахерской, — пожимаю плечами. — У вас за них, оказывается, деньги дают.
— Да какие там деньги, девочка, у тебя были такие шикарные волосы, — сокрушалась Ирина. — А ты променяла их на эту вульгарную стрижку с диким начесом! Своими руками себя состарила. Тебе ж теперь лет двадцать дать можно!
Ясмина, в миг моего возвращения что-то выяснявшая опять с Вашуковым, заинтересованно подошла, ловко огибая стоящих и сидящих людей и перешагивая разбросанные по полу бутылки. Провела рукой по моим волосам, оценивая их длину и структуру. И обняла, прижимая меня к себе.
— Глупая, — нежно шепнула на ухо, — уже вечером они вновь станут гладкими и начнут расти.
— Ну хоть до вечера я могу побыть модной девочкой? — чуть улыбаюсь я. — К тому же вечером никто из них меня уже не увидит.
— Прости меня, — вдруг совершенно расстраивается Яська. — Я бы так хотела тебя от этого избавить… Прости…
Уезжаем мы с Вашуковым, вызвавшимся подбросить нас до вокзала на собственной машине. Сам он вместе с приятелем направляется в Казань, где его ждут очередные веселые друзья, потом в его списке еще пара городов… Только подъехав к вокзалу, узнаю, что это теперь, оказывается, и наш список. Ясмина намерена ехать с ним.
— Яся, но он же пьет, не просыхая. Зачем? — не могу понять ее я.