Вампиры

Я больше не могу сдавать кровь. Не берут. Сказали, испортилась. У меня теперь плохая кровь. Я сказал врачу, что меня избили, но он не врубился. Осталось два дня. Тьма перед рассветом. Это будет спасение на краю бездны, скажу я вам.

Не нужно было тягаться с ним, Джонатан.

2 февраля, Нью-Йорк

Вокруг телефонной будки снег на полметра, а у меня руки вспотели.

Заготовил полный карман четвертаков, и, оказалось, не зря, потому что они держали меня в режиме ожидания ответа десять минут, за которые я успел прослушать три песни из мюзикла «Саут Пасифик». Потом его не было на месте. Еще пару минут им потребовалось, чтобы его найти. Я стою и думаю: все нормально, это нагнетание напряжения, это добавит смака новостям. И точно, так и было.

Мне очень не понравилось, говорит он мне. Не «извините за то, что измотал вам нервы в говно» или «может быть, вы еще что-нибудь для нас напишете». Просто: «Мне очень не понравилось». Но это еще не самое классное. Он делает паузу, чтобы я мог промычать что-нибудь в знак благодарности за его мнение. А потом говорит, что я не должен забывать ключевые слова канала, а именно «оптимистический» и «ободрение». Зрители, говорит, не хотят видеть такое, эта история чересчур угнетающая. Им нужно внушать, что все хорошо. В следующий раз я не должен упускать это из виду.

Наверное, я мог бы поднять крик, но я только сказал тихо: «Не будет следующего раза», и повесил трубку.

По крайней мере, все кончилось. Я даже вроде лучше себя чувствую. Не знать было более мучительно, чем я предполагал. Да, мне стало лучше. Я выхожу из будки, слегка пошатываясь, зато снаружи светит солнце. Нужно было попросить его вернуть сценарий, но что-то во мне сказало «нет». Битва проиграна. Вот и рассвет.

Нужно раздобыть новую куртку. Эта слишком тонкая. У меня от холода яйца отваливаются. Карманы рваные. Надо привести себя в порядок. Начну с этого. Сначала куртка. Потом все остальное.

По крайней мере, я сразился с этим ублюдком, так ведь? Пускай я не победил, зато заставил его лишний раз здорово попотеть, без вопросов.

А разве что-нибудь еще можно сделать?..

Ричард Кристиан Мэтсон Вампир Перевод: Вера Полищук

Ричард Кристиан Мэтсон — сын ветерана научной фантастики и фэнтези Ричарда Мэтсона. Автор романов и рассказов, он также выступил в качестве сценариста и продюсера более 500 эпизодов телевизионных сериалов, ставших хитами, и стал самым молодым писателем, когда-либо заключавшим контракт с Universal Studios.

Дебютный роман Мэтсона «Создано таким-то» («Created Bg») увидел свет в 1993 году и имел огромный успех, а его рассказы и новеллы составили два сборника, «Шрамы и другие особые приметы» («Scars and Other Distinguishing Marks») и «Дистопия» («Dystopia»). Сейчас Мэтсон закончил второй роман и вовсю работает над третьим.

Помимо разработки нового реалити-шоу для Fox TV за последнее время Мэтсон написал сценарии для нескольких художественных фильмов, для телевизионного пилотного проекта по заказу Showtime Networks и сценарий для фильма «Хроники Амбера» по циклу Роджера Желязны. Мэтсон продолжает играть в качестве ударника в блюз-роковой группе «Smash-Cut» вместе с Грегом Спектором и Престоном Сторджесом-младшим. В настоящее время группа работает над дебютным альбомом и выступает в клубах Лос-Анджелеса.

«Я всю жизнь играю на ударных, — объясняет автор „Вампира“. — Как и любая иная форма творчества, ударные очень разнообразны. Однако со временем технику оттачиваешь и оживаешь — начинается наплыв эмоций, вступают глубинные, потаенные ритмы твоего „я“. Для новичка ударная установка таит поистине завораживающие чары, его парализует и в то же время прельщает бесконечная широта выбора, и в какой-то момент кажется, что под этой туго натянутой кожей барабанов дремлет самая суть „классности“, некая тайна универсальной крутизны, которую способны пробудить только кленовые палочки барабанщика. Но понимание приходит с опытом, и постепенно ты неизбежно постигаешь, что самая потрясающая дробь — та, что не прозвучала. Это мистический эффект, несомненный, хотя и алогичный. Лучшее — всегда то, что ты сыграешь завтра. У меня ушло почти сорок лет на то, чтобы приобщиться к этой тайне, пройти путь от музыкальной гусеницы через куколку к бабочке, и путь этот почти идеально совпал с моим путем писателя, с пониманием того, что самая красноречивая фраза — непроизнесенная. Самые звучные ноты — паузы, умолчания.

И это подводит меня к „Вампиру“.

Исходный набросок, не поверите, занимал двенадцать страниц. Потом я переделал его, понимая, что вещь слишком длинная и изобилует подробностями. Я вновь пустился редактировать текст, временами впадая в немилосердный транс, и вот наконец остался только костяк, самое необходимое, текст, где паузы и умолчания говорят больше слов, поток сознания, бегущий галопом, быстрая дробь — нервное стаккато барабанных палочек. Костяк, лишенный плоти.

Хотя ярые критики этого рассказа вряд ли согласятся со мной, но я все-таки скажу: „Вампир“ — не стихотворение. Богемным жестом я отмел форму, но не создавал диковинку. Скорее, можно сказать, что „Вампир“ оказался достаточно жизнеспособным, чтобы выжить под моим суровым пером.

Словом, перед вами каденция, пульс, своего рода соло на ударных — только буквами и на бумаге; соло, двигатель и топливо которого — умолчания, неназванные детали.

Иногда отсутствие и есть присутствие».

«Вампир» — самый короткий рассказ в этой книге. Но в то же время и один из самых мощных.

Ночь. Человек. Дождь. Жажда иль голод — боль. Поиск. По следу. Чутье. Он за рулем. Быстрей. Лужи. Несется авто. Скорость. Еще быстрей. Радиоголос звучит. Новости. Новости. Где? Катастрофа. И кровь. Столкновенье машин. Неподалеку совсем. Маленький городок. Много ли жертв, нет? Лужи блестят, блестят. Жажда. Я стражду. Пить. Скорость прибавить еще. Как. Минуты. Ползут. Лужи. Летит авто. Вот он на месте. Парк. Спрятаться и смотреть. Трупы. Кровь. Это кровь. Черным лаком блестит. Черная при фонарях. Вот зеваки — толпа. Воют сирены вокруг. Ждать. Затаиться и ждать. Ждать и страдать. Терпи. Час. Он сидит и ждет. Два. Сигарета. Боль. Дымом голод унять. Горечью горло набить. Термос. И кофе жжет. Горечь. А кровь солона. И сладковата она… Вкус смерти чужой Его ни с чем не сравнишь. По лбу катится пот. Ждать. Сигарету еще. Испарина и тошнота. Уличные огни. Вой полицейских сирен. «Скорая помощь». Здесь. Блеск у зевак в глазах. Жадный, голодный блеск. Носилки и простыни. Красное белым закрыть. Плоть. Истерзана плоть. Смерть. Мурашки. Озноб. Так, тики-так. Ждать. Час. И два. Или три. В горле ком тошноты. Ждать. Затаиться и ждать. Вонь в авто — это пот. Пот и въевшийся дым. Бесчисленных сигарет — Цепочкой погасших огней. «Скорая» едет прочь. Покореженный автомобиль Грузовик на себе увез. Труповозка. Мешки. Черный полиэтилен. Черный. Блестит. Блестит. Вжик. Увозят. И вслед. Смотрит. Жадно. Толпа. Кто-то плачет. Не все. Зеваки. Вспышки. Они Примчались, чтоб это снять. Газетчики. Нюх у них. Ну вот, опять тишина. Дождь припустил сильней. Улицы все пусты. Пьяный, шатаясь, прошел. Воздух сырой. Туман. Вновь он остался один. Так, оглянуться. Тишь. И тела увезли. Хлопает дверца авто. Как затекла спина. Выйти. Бочком подойти. Глянуть — сначала вскользь. Нет, не спешить, не спешить. Так, постоим. Вперед. Парк. И вокруг дома. Спят. И окна молчат. Мертвый город. Вперед. Вот оно. Мел и кровь. Кровь. И как бел мел. Контур. Мокрый асфальт. Ближе. Шаг. Еще шаг. Контур. Перешагнуть. Внутрь вступить. В кровь. О, не спешить, впивать. Взглядом, кожей самой. Чувствовать. Ощущать. Ноздри раздув, стоит. Веки прикрыл, молчит. Сосредоточься. Что? Выдох и вдох. Есть! Женщина. И испуг. В зеркальце лобовом. Вспышка чужих фар. Туша грузовика. Взрыв и жуткая боль. Скрежет металла. Вой. Крик. Столкновенье. Смерть. Столб огня в темноте. Время, замри, замри. Сосредоточился. Так. Как воду губкой впивать — Смерть, ужас и кровь. Голод насытить свой. Вижу, я вижу смерть. Я исцеляюсь так. Чтобы продолжить жить, Я выпиваю смерть. Я поглощаю боль. Ужас я жру и страх. С каждой секундой сильней. Кровь с асфальта лизать — Столько сил не придаст, Как просто стоять и смотреть В прошлое. В никуда. В то, чего уже нет. Вновь и вновь прокручу. Ужас. Крики и боль. Кровь. Столкновенье. Смерть. Вот он, наркотик мой. Я. Насыщен. Вполне. Мне. Тепло. Хорошо. Дозу. Свою. Получил. Ломка. Моя. Прошла. Да, привычка сильна. Смерть — это жизнь моя. Кровь чужая — мой хлеб. Мне на асфальте пир Приготовила смерть. Вот облегченье пришло. Все. До капли. До дна. Все. Пора уходить. Обратно садится. Мотор. Тронул авто. Дождь. Улицы как блестят. Черный и мокрый блеск. Все мерещится кровь. Спи, городок, спи. Карту он достает. Картой в авто шуршит. В безопасности. Прочь. Он насыщен вполне. Сигаретку еще. Ветер впустить в окно. Радио что жужжит? Поиск. Где еще смерть? Где еще взрыв и кровь? Удары ножом? Боль? Он по следу идет. Чует, что где-то смерть. Где-то пожива ему. Где-то смерть — чтобы жить. Скоро. Чуть потерпеть. А пока что — он сыт.

Хью Б. Кэйв Страгелла Перевод: Валерия Двинина

Хью Б.Кэйв родился в 1910 году в Честере, Англия, но вместе с семьей эмигрировал в Америку, когда ему еще не исполнилось и пяти. В 1929 году, будучи редактором отраслевых журналов, он продал свой первый рассказ «Остров божьего суда» («Island Ordeal») журналу «сенсационных» рассказов «Короткие истории» («Brief Stories»). Кэйв показал себя изобретательным и плодовитым писателем и вскоре стал постоянным сотрудником таких изданий, как «Strange Tales», «Wierd Tales», «Ghost Stories», «Black Book Detective», «Thrilling Mysteiies», «Spicy Mystery Stories», а также в нагоняющих страх «Horror Stories» и «Terror Tales».

Затем он стал проводить зимы на Гаити и Ямайке, и после того, как написал несколько высоко оцененных читателями книг о путешествиях и ряд новелл об этих двух странах Карибского бассейна, его фантастика начала регулярно появляться в «The Saturday Evening Post» (сорок шесть рассказов) и многих других «глянцевых» журналах.

В 1977 году издательство Карла Эдварда Вагнера «Carcosa» опубликовало увесистый том лучших «рассказов ужаса» Кэйва «Марджанстрамм и другие» («Margunstrumm and Others»), получивший Всемирную премию фэнтези как лучший сборник, и Кэйв вернулся к этому жанру с рассказами, напечатанными в «Шепотах» («Whispers») и «Фантастических историях» («Fantasy Tales»), за которыми последовал ряд современных романов ужаса: «Легион мертвецов» («Legion of the Dead»), «Туманный ужас» («The Nebulon Horror»), «Зло» («The Evil»), «Тени зла» («Shades of Evil»), «Апостолы страха» («Disciples of Dread»), «Бездна» («The Lower Deep»), «Око Люцифера» («Lucifer's Еуе»), «Остров шептунов» («Isle of Whisperers»), «Рассвет» («The Dawning»), «Зло возвращается» («The Evil Returns») и «Неугомонный мертвец» («The Restless Dead»).

Сборники фантастических рассказов Кэйва выходили во многих издательствах, включая Starmont House, Fedogan amp; Bremer, Tattered Pages Press, Black Dog Books, Subtenanean Press, Ash-Tree Press, The Sidecar Presevation Society, Necronomicon Press и Crippen amp; Landru. Arkham House напечатало биографию автора, написанную Милтом Томасом, озаглавленную «Пещера тысячи историй» («Cave of a Thousand Tales»).

За свою писательскую карьеру Кэйв получил немало наград. Тут и Phoenix Award (1987), и Special Committee Award от Всемирного конвента фэнтези (World Fantasy Convention) (1997), и Lifetime Achievement Awards от Ассоциации писателей ужасов (Horror Writers Association) (1991), Интернациональной гильдии ужасов (The International Horror Guild) (1997) и Всемирного конвента фэнтези (1999).

Писательская карьера Кэйва растянулась на восемь немыслимых десятилетий, так что неудивительно, что все, что сам автор сумел припомнить о своей «Страгелле», это: «Полагаю, это один из рассказов, предназначавшихся для „Странных историй“ („Strange Tales“) и их редактора Гарри Бэйтса».

Нижеследующая новелла относится к наиболее «урожайному» периоду творчества Кэйва, это классический «вампирский ужастик», написанный в экстравагантном стиле бульварного чтива тридцатых годов.

Стояла ночь, черная как деготь, наполненная завываниями умирающего ветра, вязнущего бесформенным призраком в маслянистых водах Индийского океана, великого и угрюмого серого простора, пустого — за исключением одинокого пятнышка, то взлетающего, то падающего, повинуясь тяжелой зыби.

Этой несчастной, заброшенной в океан крошкой была корабельная шлюпка. Семь дней и семь ночей носило ее по необъятной водной пустыне вместе с ее жутким грузом. И вот теперь один из двоих выживших, стоя на коленях, смотрел на восток, туда, где над краем мира уже брезжило красное зарево рассвета.

Рядом с ним на дне лодки лицом вниз лежал второй человек. Он провел в этой позе всю долгую ночь. Даже проливной дождь, хлынувший в сумерках, дождь, наполнивший плоскодонку дарующей жизнь влагой, не заставил его пошевелиться.

Первый человек пополз вперед. Помятой жестяной кружкой он зачерпнул с брезента немного воды, перевернул своего спутника и силой влил питье в щель между пересохшими губами.

— Миггз! — окликнул он товарища надтреснутым шепотом. — Миггз! Господи боже, ты же не умер, Миггз? Я не хочу оставаться тут совсем один…

Джон Миггз приоткрыл глаза.

— Что… что случилось? — пробормотал он.

— У нас есть вода, Миггз! Вода!

— Ты снова бредишь, Йенси. Это… это не вода. Это всего лишь море…

— Это дождь! — прохрипел Йенси. — Прошлой ночью шел дождь. Я расстелил брезент. Всю ночь я лежал вверх лицом, и дождь лился мне в рот!

Миггз прикоснулся к кружке кончиком языка и с подозрением лизнул ее содержимое. А потом с невнятным вскриком проглотил всю воду. И, бессвязно бормоча что-то, пополз, точно обезьяна, к брезенту.

Йенси, рыча, оттащил его назад.

— Нет! Мы должны беречь ее, ясно? Мы должны выбраться отсюда.

Миггз сердито уставился на него с противоположного конца шлюпки. Йенси неуклюже растянулся возле брезента и снова стал вглядываться в пустынный океан, пытаясь разобраться в случившемся.

Они находились где-то в Бенгальском заливе. Неделю назад они плыли на борту «Кардигана», крошечного грузового суденышка, взявшегося перевезти горстку пассажиров из Молмейна в Джорджтаун. Возле архипелага Мергуи на «Кардиган» обрушился тайфун. Двенадцать часов стонущий корабль качался на взбесившихся волнах. Затем он пошел ко дну.

Воспоминания о последующих событиях всплывали в памяти Нелза Йенси спутанной вереницей немыслимых кошмаров. Сперва в этой маленькой лодчонке их было пятеро. Четыре дня дикой жары, без еды, без питья, свели с ума маленького жреца-перса — он прыгнул за борт. Двое других напились соленой воды и умерли в мучениях. Так они с Миггзом остались вдвоем.

Солнце засияло на раскаленном добела небе. Море было спокойным, маслянистую гладь не нарушало ничего, кроме черных плавников, терпеливо следующих за лодкой. Но ночью еще кое-кто присоединился к акулам в их адской погоне. Извивающиеся морские змеи, появившиеся словно из ниоткуда, охотились за шлюпкой, огибая ее круг за кругом: стремительные, ядовитые, мстительные. А над головой вились чайки, они то зависали в воздухе, то пикировали с дьявольскими криками, наблюдая за двумя людьми безжалостными, никогда не устающими глазами.