Ванечка и цветы чертополоха

— Мила, девочка моя, что случилось? Почему ты здесь? Кто этот мужчина?

Мила бросила сумочку и тубус на пуфик, и сама бросилась в объятья матери:

— Мамка!

Девушка застыла в материнских объятьях. А пока она так упивалась близостью родного человека, мать недоумённо критически рассматривала и оценивала пробирающегося мимо них с сумками мужчину. Мила затаилась у неё на плече и беззвучно плакала.

— Дочь, может быть, ты представишь нас друг другу с молодым человеком? — спросила мать, осторожно высвобождаясь из объятий дочери.

Палашов поставил сумки на пол возле стены в коридоре и застыл лицом к женщинам, ожидая знакомства.

— Да, мамочка, — заговорила, смахнув слёзы, Мила дрожащим голосом, поглядев на мужчину с полминуты и обдумав ответ, — это моя жилетка, мой утешитель, мой заступник и защитник, мой спутник, красивый мужчина и просто хороший человек… Евгений… Фёдорович… Моя мама Галина Ивановна.

Глаза его потеплели, а рот скривился в печальной улыбке:

— Спасибо на добром слове! Но ваша дочь, — обратился он к женщине, — не достаточно хорошо меня знает. Я совсем не белый и совсем не пушистый.

— У моей девочки прекрасная интуиция. Мила редко ошибается.

— Я следователь районного следственного отдела у вас на даче. У нас там произошли некоторые безрадостные события. Но мы с Милой договорились, что она сама вам о них расскажет, а я поддержу. Давайте вымоем с дороги руки, уберём продукты в холодильник. Мила, ты переоденься в домашнюю одежду. А потом пройдём куда-нибудь, где будет удобно побеседовать.

Галина Ивановна не на шутку встревожилась.

— О Господи! Что же произошло?

— Много всего. Но вы не спешите так волноваться.

Палашов спокойный голос противопоставил тревожному, срывающемуся голосу обеспокоенной матери. Он перехватил озабоченный, полный слёз взгляд девушки, которая смотрела на его руку в окровавленном драном рукаве.

— Это пустяки, царапина. Кстати, Галина Ивановна, у вас не найдётся водки или спирта, ваты и бинта?

— Мил, принеси, пожалуйста, из бара бутылку с водкой. А я вату посмотрю с бинтом.

Пока женщины разбежались по квартире, Палашов разулся и осмотрелся. В прихожей был стандартный набор не слишком дорогой мебели: шкаф для верхней одежды (он приоткрыл дверцу — свободно, не забито); большое зеркало, чтобы перед выходом из квартиры бросить на себя прощальный взгляд; тумбочка для обуви, достаточная для двоих женщин; коврик для уличной обуви слева от входа (на него-то и отправились коричневые, немного запылённые туфли следователя); уже упомянутый пуфик. Всё здесь было сделано по женскому вкусу — полная противоположность мужской холостяцкой квартире — вензеля на мебели, обои в цветочек, всюду всякие женские финтифлюшки. Галина Ивановна вышла первой с кухни из-за угла.

— Где вам будет удобнее обработать рану? — спросила она, озабоченно глядя на мужчину и его руку.

— Думаю, в ванной комнате. Я смотрю, вы уже закончили ремонт?

— Да. Милин папа помог деньгами и найти людей. От страховщиков ничего не добьёшься.

Мила вышла из дальней комнаты в тонких бежевых трикотажных брюках и фуфайке из такого же материала с отпечатанной во всю переднюю сторону коричневой совой с зелёными круглыми глазами. Одежда была свободной и не подчёркивала никаких особенностей фигуры. Девушка вошла в положение Евгения Фёдоровича и не стала надевать коротенького обтягивающего халатика, который обычно носила дома. Она прошмыгнула мимо следователя в комнату, дверь которой была практически напротив входной. Раздался лёгкий скрип и звон стекла. Выйдя оттуда, в руке она держала бутылку далеко не самой дешёвой водки. Глаза её были грустные и казались круглее, чем у совы.

— Мил, перебинтуешь бойца? — улыбнулся мужчина и вздёрнул левую бровь. — Пойдём в ванную.

Девушка прошла по коридору, включила свет и открыла дверь, пропуская мужчину вперёд. Он взял из рук отступившей в угол Галины Ивановны перевязочный материал и последовал за девушкой. В комнатушке было довольно-таки тесно, стены были покрыты плиткой бледно-зелёного цвета морской волны, пол — плиткой песочного цвета, соединительная между ними кромка — плиткой с розоватыми ракушками и серой галькой. Потолок был затянут белым пластиком. Прямо — ванна, белая, новая, но не очень большая. Над раковиной, разместившейся по левую руку, висело зеркало со стеклянной полочкой, уставленной флаконами и баночками, стаканом с зубными щётками и пастой, ватными палочками и прочими атрибутами ухода за внешностью. Кран-гусак был переходной из ванны в раковину и наоборот. В переднем правом углу умещалась стиральная машина. Мила поставила бутылку на деревянную решётку над ванной, Палашов положил рядом бинт и вату в бумажной цилиндрической упаковке. Песочного цвета дверь оставалась открытой. Галина Ивановна поинтересовалась с порога, не надо ли чего ещё, но получила отрицательный ответ. Раненый медленно расстегнул пуговицы пострадавшей рубашки и аккуратно снял рукав сначала со здоровой, а потом и с больной руки и повесил её на край ванны. Рана была не такой уж поверхностной, как казалось, и кровь ещё немного сочилась.

— Прости, я не спросил, выносишь ли ты вид крови, — заговорил Палашов, глядя на отражение Милиного лица в зеркале.

Она печально посмотрела в отражение его глаз:

— Ничего, я постараюсь справиться. В конце концов, надо становиться сильной, как вы сказали.

Он буравил её взглядом через зеркало, а она вздёрнула нос и достойно выдерживала его взгляд. Многие люди отворачивались, переводили глаза на что-то другое, когда он так делал, но только не она. Мила уже неоднократно успешно проходила испытание его взглядом. И он убеждался в её нравственной силе и чистоте.

— Что вы на меня так смотрите? — спросила, не выдержав, Мила. — Вы же разлагаете меня духовно и личностно.

— Слова-то какие! Я тебя не разлагаю, а поглощаю и впитываю. А вот ты меня, боюсь, умственно разлагаешь.

— И часто вы так поглощаете и впитываете кого-нибудь, при этом умственно разлагаясь?

— Нет. Никогда. Ты же знаешь.

Мила судорожно схватила бутылку, тщетно пытаясь открыть.

— Дай сюда! — Палашов выхватил у неё бутылку из дрожащих холодных пальцев и сильным движением открутил крышку и слегка закрутил обратно, отдавая девушке. Он открыл тёплую воду, вымыл руки с душистым мылом и подставил под струю рану. Брови его сползлись, обнаружив между собой его фирменную складку.

— Теперь облей водкой! — скомандовал он, выключив воду.

Она повиновалась. Он ещё сильнее сдвинул брови и стиснул зубы.

— Всё-всё! Хватит! — остановил он, когда она пролила всю рану.

Он вытер о белоснежное вафельное полотенце руки. Распаковал бинт, оторвал широкий и длинный кусок ваты. Мила всё это время наблюдала за ним. Обернул вату дважды бинтом и обернулся на девушку.

— Ножницы нужны.

Она вышла из ванны и на двери в кармане голубого саше взяла маникюрные ножнички. Он молча протянул ей бинт, который она перерезала за много-много меленьких укусов. Он наложил повязку на рану и снял. Спросил:

— А стрептоцида у вас нету случайно?

— Мама, — позвала Мила, — у нас есть стрептоцид!?

— Кажется, был, — отозвалась Галина Ивановна. — Сейчас поищу!

Пока женщина искала стрептоцид, в ванне воцарилась неловкая пауза. Мила смотрела то на рану, то на рубашку, то на шрамы на полуобнажённом теле. Палашов не сводил глаз с девушки. Ему было забавно, как она жонглирует взглядом лишь бы избежать его стальных насмешливых глаз. Он думал, чтобы такое сказать ей, чтобы она немного расслабилась, но в голову лезли одни дурацкие мысли, выскажи он которые, они бы ещё больше девчонку напрягли.

— Никакая я вам не графинечка, ясно? — заявила вдруг она. — И нечего на меня пялиться.

Он прыснул со смеху. Отсмеявшись, он выступил:

— Но это же невозможно! Ты божественно забавна!

— Да ну вас!

Она повернулась к нему спиной, сложив руки на груди. Он взял и скученным кончиком бинта пощекотал ей шею. Она хотела огрызнуться, но в это время подошла мама с несколькими пакетиками стрептоцида.

— Мне повезло. Огромное спасибо! — с улыбкой сказал следователь.

Галина Ивановна взглянула на его рану, передавая лекарство дочери.