Ванго. Между небом и землей

Булар прошелся по холмам, обрядившись в брюки шотландского лорда: пока он принимал ванну, Мэри успела подкоротить слишком длинные штанины.

Вечерняя трапеза прошла весело, как и было обещано. Пол так и не уразумел, почему этот человек оказался у них за столом, но принял его, как старого друга. В полночь Мэри со свечой в руке проводила комиссара в его спальню.

Булар уже собирался открыть дверь и оставить горничную в коридоре, но перед этим спросил:

— Скажите, милое дитя, а где сейчас родители этих молодых людей? Далеко ли они?

— О нет! Совсем недалеко, мусью Пулард. Как же можно «далеко»! Они так любят друг друга, все четверо…

Она подвела его к окну коридора и указала на слабые огоньки примерно в сотне метров от замка.

— Вон там, видите маленькое кладбище под деревом?

Комиссар чуть не упал в обморок.

— Ах, так… Понимаю… Вы меня успокоили. И давно ли они там?

— Десять лет. Через четыре дня будет десять лет.

На следующий день Этель предложила Булару отвезти его на вокзал Инвернесса. Мэри напихала полную сумку сувениров для «красавчика француза». Она вознамерилась подарить ему и оленьи рога, но он с извинениями отказался.

Похоже, Мэри вообразила, что комиссар живет как минимум в Версальском дворце или в Шамборе [28] . А он явственно представлял себе лицо матери при виде оленьей головы с раскидистыми рогами, когда она встретит его на пороге их трехкомнатной квартирки на улице Жакоб.

— Господи боже, Огюст!

Еще в детстве ему приходилось прятать под тюфяк своих оловянных солдатиков, ибо, по мнению мадам Булар, это был рассадник пыли…

— У комиссара и так много багажа, — сказала Этель горничной. — Мы пошлем ему рога по почте.

28

Шамбор — величественный замок в долине Луары.

Они сели в двенадцатицилиндровый «рэйлтон» девушки. Этот болид был рассчитан лишь на одного пассажира, но Этель была худенькой, а Булар постарался втянуть в себя живот.

Странно они выглядели рядом — юная девушка и комиссар, притиснутые друг к другу, как два желтка в одном яйце, и вдобавок отягощенные его багажом.

Автомобиль выехал со двора, круто свернул налево и с воем помчался вдаль.

А удрученная Мэри вернулась в замок, неся оленью голову, увенчанную рогами.

Комиссар чувствовал себя совсем потерянным, сидя впритык к девушке, в машине, которая неслась по ухабистой дороге со скоростью сто двадцать километров в час.

— На Бруклендском полигоне она может делать все двести шестьдесят! — крикнула Этель.

— Верю вам на слово.

— Что-что?

— Я говорю, что вам необязательно демонстрировать мне это.

— Что?

— Езжайте потише! — заорал комиссар.

И тут Этель улыбнулась; такой ослепительной улыбки на ее лице он еще не видел.

На очередном повороте она решила остановиться, чтобы показать ему пейзаж. Машина подпрыгнула и встала как вкопанная под визг тормозов.

Булар побрел следом за Этель по густой траве, с трудом переставляя все еще дрожащие ноги.

Вдали виднелось озеро Лох-Несс.

— Да, здесь красиво, — признал комиссар.

Этель молча присела на обломок скалы.

Булар остался стоять. Этот пейзаж напоминал ему родной Обрак, с его высокими плато: он вырос между Авейроном, Лозером и Канталем, там, где снег не сходил пять месяцев в году.

— Сколько держав даже не подозревают о нашем существовании! — вполголоса сказала Этель.

Булар нахмурился.

Девушка говорила, закрыв глаза.

Небо на западе начало темнеть. Этель пояснила:

— Это изречение было написано на лоскутке, с которым он не расставался. «Сколько держав даже не подозревают о нашем существовании».

Встряхнувшись, она добавила, совсем другим тоном:

— Я сказала вам только потому, что это вряд ли поможет найти его.

— Весьма благодарен, — иронически ответил Булар.

И верно: такая загадка ни на что не годилась, разве только украсила бы собой детективный роман.

— Это фраза из «Мыслей» Блеза Паскаля, — сказал Булар, который читал не только детективы.

Он спросил:

— Лучше скажите-ка мне, вам ничего не говорит такое прозвище — Кротиха?

Этель молчала.

— Это моя единственная зацепка на сегодняшний день, — признался комиссар. — Единственная. На следующий день после бегства Ванго Романо к нему в семинарию пришла девушка лет четырнадцати. Она попросила привратника сказать Ванго, что его ждет Кротиха. Когда я подоспел туда с двумя помощниками, ее уже не было.

— А что это такое — кротиха?

Булар попытался жестами изобразить зверька.

Этель глядела на него с растроганной улыбкой.

— Так что же, — спросил он, — вам это ничего не говорит?

— Пора ехать, господин комиссар. Если вы будете и дальше докучать мне вопросами, я оставлю вас здесь.

И она побежала к машине.

Мысль о том, что другая девушка разыскивает Ванго, была ей неприятна.

Через двадцать минут они приехали на вокзал. Поезд уже готовился к отправлению, и на перроне не было ни души, кроме Этель и Булара.

— Я никогда не слышала прозвища, о котором вы говорили, — неохотно сказала девушка, пожимая руку комиссару. — Но если вы ее найдете, сообщите мне.

Булар уже стоял на подножке вагона.

— Вы имеете в виду Кротиху? — спросил он.

Этель кивнула. Какой-то молодой человек в фуражке опрометью выбежал из здания вокзала и едва успел вскочить в отходивший поезд. Два свистка пронзили холодный туман этого майского утра.

Поезд уже исчезал из виду, а Этель, издали казавшаяся совсем маленькой, все еще стояла в одиночестве на перроне, раздумывая о том, как ей хотелось бы всю ночь говорить о Ванго, обо всем, что она помнила, а помнилось ей только одно — их встреча в цеппелине.

Ванго. Его манера открывать и закрывать глаза, рассказывать истории, произносить такие удивительные слова, как «Бразилия», чистить картошку, придавая ей идеальную восьмигранную форму, любоваться волнами из нижнего люка, декламировать короткие стишки на неведомых языках, готовить в два часа ночи, где-нибудь над Тихим океаном, гренки — нежные и сладкие, как воспоминание.

Этель не смогла бы рассказать ничего другого, кроме этих мелочей, потому что за три короткие недели полета вместе с Ванго она жила только настоящим и потому что в тот день, когда жизнь безжалостно заставила ее размышлять о прошлом, а главное, о будущем, в тот день было уже слишком поздно.