Вангол

Фрол впервые видел человека, уверенность которого не вызывала сомнений. Вангол не спрашивал Фрола, кто он такой и как попал в плен, ему было не до этого. Шесть или семь немцев живы и сейчас придут в себя. Пойдут по их следу или уйдут своей дорогой? Это нужно было выяснить. Времени в обрез.

— Жуй быстрее, Фрол. Пора нам. Я тебя выведу чуток и оставлю, больно ты мишень хорошая, а сам немчурой займусь.

— Там на поляне рация осталась, немцы принесли после первой перестрелки.

— Почему сразу не сказал?

— Так после кляпа язык не ворочался, к нёбу прилип, еле отодрал.

— Надо было её забрать, а не жратву.

— Дык я…

— Ладно, жуй давай.

Обер-лейтенант Лотар Хайнц как старший по званию принял командование диверсионной группой на себя. Бывший воспитанник гитлерюгенда, истинный ариец, прекрасно сложенный и знающий свои силы, самообладания не потерял. Из двенадцати их осталось пятеро. От взрыва гранаты на поляне погибли двое, ещё двое с тяжёлыми ранениями в полевых условиях лечению не подлежали, и Лотар со спокойной совестью добил их из своего браунинга.

— Великая Германия и фюрер их не забудут. Они с честью выполнили свой долг. Теперь слушайте мой приказ. Из этого леса мы не выйдем, если не найдём и не уничтожим пятого. Это достойный противник. Или мы его, или он нас. Действовать будем следующим образом…

Битц давно заблудился, он понимал это, но шёл и шёл, зная, что рано или поздно выйдет на какую-нибудь дорогу или кого-нибудь встретит. Это ж не забайкальская тайга с её бескрайними просторами. Чем дольше он шёл, кружа и спотыкаясь, тем меньше у него оставалось сил как физических, так и моральных. Ему уже казалось, что он попал в какой-то заколдованный лес, который, издеваясь над ним, не выпускает его, обессиленного и обескровленного, из себя. Не раз он уже падал почти без сознания и молил Бога о помощи. Но Бог, наверное, не слышал его. И он вновь брёл и брёл по этому нескончаемому лесу. В какой-то момент ему стало так себя жалко, что он уже пожалел, что бежал от похитивших его зэков, что убил их и вот теперь погибает в этом кошмарном лесу один. Он, оказывается, страшно боялся одиночества и в этом одиночестве был беспомощен и слаб. Когда впереди он услышал выстрелы, сразу упал на землю и пополз в обратную сторону. Какое-то время полз, но, выбившись из сил, остановился. Стрельба скоро затихла, и он явно слышал крики на немецком языке. «Немцы! Здесь в лесу немцы, наверное, десант», — думал Битц. Пот разъедал ему глаза, и он закрыл их, на минуту забывшись. Когда Вангол склонился над ним, Битц закричал на чистом немецком языке:

— Не стреляйте, я немец! У меня важная информация!

— Ах ты, сука! Задавлю! — прорычал Фрол, отодвигая Вангола и бросаясь на Битца.

Неуловимым движением Вангол остановил Фрола:

— Стоять, надо разобраться, что это за фрукт. Ваше имя, звание и должность? — спросил на немецком Вангол.

Битц, с трясущимися руками, долго не мог сообразить, что происходит. Он видел перед собой разъярённую рожу Фрола и человека в форме советского солдата, который задавал ему вопросы на прекрасном берлинском диалекте.

— Майор Битц, начальник лагеря… — пролепетал Битц, вглядываясь в лицо Вангола.

Что-то знакомое было в этом лице. Битц явно его видел, но где и когда, в данной ситуации не мог вспомнить, тем более что рядом был зэк, готовый растерзать его в любую минуту. Глаза Вангола буравили Битца, не давая ему соврать.

— Со мной архив, здесь информация о более чем десяти тысячах секретных сотрудниках, завербованных мной по лагерям. — Битц говорил по-немецки, и Фрол не понимал, о чём идёт речь. — За мной охотятся зэки и ОГПУ, им нужен этот архив. Спасите меня.

Вангол понимал, что он говорит правду, но что делать, не знал. Он видел, с каким ужасом Битц смотрит на Фрола.

— Ты откуда его знаешь?

— Он моего кореша пристрелил. Мы из лагеря вместе бежали, во время бомбёжки. Этого гада в лесу встретили, он и завалил моего корешка… у-у, подлюга. — Фрол действительно чуть ли не зверел от ненависти, но не сказал всей правды, это не укрылось от Вангола, но он не подал виду.

— Потом разберёмся, бери портфель, уходим. — Вангол взглянул на Битца.

Тот, судорожно вцепившись в портфель, пятясь, отползал от них.

— Я не отдам ему архив, они выкрали меня из лагеря ради этих бумаг, они убьют меня… не бросайте меня. — На глазах Битца были слёзы.

— Отдайте портфель, он только понесёт его. Вы можете идти? — по-немецки спросил Вангол.

— Смогу, — смирившись, прошептал Битц.

Фрол вырвал из рук Битца портфель и посмотрел на Вангола:

— Мочить эту мразь надо.

— Здесь принимать решения буду я, сейчас нужно оторваться от немцев. Быстро уходим. Фрол, помоги ему.

Мотнув головой от злости, Фрол, подчинившись, схватил Битца за шкирку и поставил на ноги.

— Живи пока.

Битц, с трудом переставляя ослабевшие от шока ноги, пошёл вслед за уходившим Ванголом.

Резкий удар по тормозам разбудил Остапа.

— Ты чё, твою мать!

— Смотри, танк на дороге.

В вечерних сумерках Остап действительно разглядел стоявший чуть поперёк дороги танк. Около него кто-то суетился.

— Поехали, это наши, — сказал Остап, и Василь прибавил газу уже почти остановившемуся грузовику.

— Куда прёте, стоять! — орал выскочивший откуда-то солдат, размахивая винтовкой.

— Тормози, Василь. — Остап открыл дверцу и выпрыгнул из кабины.

— Чё орёшь, не видишь, овощи везём в госпиталь.

— Какой госпиталь! Там немец уже, поворачивай назад! — заорал солдат.

— Сколько отсюда до Ольшан? — спокойно спросил Москва, выйдя из темноты к солдату.

— Километра три, но там, возможно, уже немцы. У меня приказ задерживать здесь всех и организовать заслон. На гражданских это не распространяется, так что поворачивайте и дуйте отсюда. — Он закинул винтовку на плечо и, считая разговор законченным, пошёл к танку.

— Разворачивай машины! — крикнул Москва, забираясь в кабину головной.

Запрыгнувший следом Остап спросил:

— Что будем делать?

— Здесь не пройдём, отъедем чуть дальше, спрячем машины — и пешком. Тут рядом, насколько я понимаю, в Ольшанах немца еще нет, было бы слышно.

— Там какая-то развилка была, туда и занырнём, — выкручивая баранку, сказал Василь.

— Давай, давай выворачивай, там посмотрим, — глянув мельком на законника, сказал Василю Остап.

Его нутро рвалось наружу. Одно дело — съездили, сделали дело — и назад, другое дело — прямо немцам в пасть лезть. Ради чего шкурой рисковать? Ради денег? Да с деньгами у Остапа в последнее время вообще проблем нет. Ради куража воровского! Остап уже жалел, что вылез на люди на сходняке. Сидеть надо было тихо. Нет, сам же вылез, как мухомор на поляне. Теперь хода назад нету! Слово сказано! Ладно, время ещё есть. Давай, давай, жми на газ, Василь, там посмотрим. Остап, высунувшись в окно дверцы кабины, всматривался в дорогу.

Уже совсем стемнело, когда они, съехав с дороги на какую-то просеку и закидав машины молодыми берёзками, двинулись в путь. Часа два, чертыхаясь и тихо матерясь, они продирались через кустарник и молодой лес.

— Тормози, братва. — Москва остановил группу. — Ночёвка. Дождёмся рассвета и пойдём.

Все попадали кто где остановился. Только Остап, покрутившись вокруг, выбрал место посуше и стал ломать лапник.

— Идите сюда, ломайте ветки, это сейчас всем жарко, через час зубами стучать будете.