Ванька 10

Для меня после этого боя даже работы не нашлось. Никто в нашей полуроте ранен не был.

Как мы потом узнали, белые подумали, что переход на их сторону двух рот красноармейцев, был ловушкой. Так заманить их в засаду Сормах придумал. Несколько десятков перебежчиков они расстреляли. Тех, кто после неудачного боя в живых остался.

Воинское счастье переменчиво, в тот же день на другом участке дружины нашим хорошо по зубам надавали, раненых там было много и меня из полуроты спешно в тыл отозвали. Кстати, отправка меня с полуротой, оказалась следствием какой-то путаницы. Сормах совсем не думал меня туда направить, был очень удивлен моим отсутствием, когда я потребовался.

— Нинель где? — рвал он и метал. — Где доктор?!

— С полуротой отправлен… — был получен им неожиданный ответ.

— Кто отправил?

— Кто-то сказал…

Внятного ответа на этот вопрос не было.

Может кто-то насчёт меня черные мысли имел? Белым откуда-то стало известно, что я и Сормах вдвоем засаду на берегу реки перебили. После этого за наши головы награду назначили. За Николая Гурьяновича — пятьсот тысяч рублей, а за меня — двести пятьдесят. Сормах ещё смеялся, что меня к пулемёту приравняли. Именно столько, двести пятьдесят тысяч рублей, белые платили тому, кто с пулемётом на сторону народной победоносной армии перебежит.

Тут сейчас вообще всё как-то перепуталось. Одни и те же люди, то за белых, то за красных воевали. Особенно те, кого насильно мобилизовывали. Дезертиры с той и другой стороны в лесах скрывались, кто на них наткнётся — с тем и перестреливались. Мужички, что себе на уме, принимая во внимание смутные времена, не оставляли без внимания обозы той и другой воюющей стороны. В общем, били белых пока те не покраснеют, красных — пока не побелеют.

Может из-за назначенного вознаграждения я в полуроте и оказался, а там меня предполагалось спеленать и к белым переправить? Вполне, не исключен и такой вариант…

Полторы недели на участке дружины мы в ступе воду толкли, а потом пришел приказ из штаба дивизии уржумского направления о переходе в наступление.

Донаурово, Климино, Астраханово, Селино — один за другим брали мы под свою руку населенные пункты. Радоваться бы, что побеждаем, но у меня что-то совсем никакой радости не было. Настроение было никакусенькое…

С чего, веселиться-то? Свои своих жизни лишают. Женушек и детишек сиротят. Скоро ли уж всё это кончится?

Для меня нахождение в дружине завершилось в Аркуле. Словил я пулю и был отправлен в тыл.

Глава 35

Глава 35 В роли пациента

Аркуль тогда мы уже почти заняли.

Белые начали сдаваться в плен, видя, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Несколько групп, состоящих в основном из офицеров, пошли на прорыв. Одна из них — почти прямехонько на лазарет и вышла. Не специально, просто так у них получилось.

Времени у белоармейцев на остановку не было, поэтому лазарет они только на ходу обстреляли и дальше двинулись. С моим счастьем мне пуля и досталась. В правое плечо.

Ничего серьезного повреждено не было, но из строя я выбыл.

Меня отправили в тыл, а наша дружина в составе Уржумского имени товарища Блюхера полка продолжила гнать неприятеля по Сибирскому тракту в сторону Перми.

На лечение я попал в Уржум. В госпитале, который был развернут на базе бывшей земской больницы, всё мне было знакомо. Не так давно я в нём сам и хозяйничал, а вот сейчас находился в роли пациента.

— Товарищ Красный, на перевязку!

Сестричка, что сейчас пришла за мной, имела рот до ушей. Улыбалась мне и пальчиком сексуально поманивала.

Сейчас де, сейчас, поперевязываю я тебя, доктор.

Я к разряду лежачих раненых не относился, поэтому местные эскулапы, что прибыли в Уржум с войсками, припахивали меня для консультаций. Правильно, имеющиеся ресурсы надо на все двести процентов использовать.

В ходе посещения отделений госпиталя оказалось, что подавляющее число его пациентов… — белоармейцы! Между ранеными и больными красными и белыми никто в госпитале различия не делал, они находились в одних и тех же палатах, питались из одного котла, сидели в общей очереди на перевязку. Белоармейцы и красноармейцы на одной и той же лавочке рядком сидючи свои организмы самосадом травили, мирно беседовали, что-то общее обсуждали.

Мне, если честно, такое было удивительно. Прочий же медперсонал сия ситуация совершенно не напрягала.

Интересно, после выписки, те, что белые, снова в ряды своей армии вольются?

Меня в госпитале, и наши раненые, и бывшие противники, замучили расспросами. Про Сормаха им расскажи. Про его волшебную сабельку. Ну, или шашку. Кто как свой запрос формулировали.

Про сабельку… Так, а что в ней волшебного?

— Что ты, Нинель, разве не разу не видел?

Что я должен был такого видеть? Какие чудеса?

Тут сами те, что вопросы мне задавали, и начинали рассказывать.

— Едет однажды Сормах, едет лесом на своем боевом коне. А шашка его сверкает золотом и алмазами так, что свет кругом от этого аж даже ночью. И вся сила-то у Сормаха от этой шашки была. Только далеко не все об этом знали. И вдруг на него со всех сторон набросилась бандитская нечисть. А он как выхватит из ножен эту шашку, от которой искры сыплются во все стороны, да как размахнется! А она, эта шашка-то, как молния сверкает. И все белые со страху повалились, а многие из них порубленными оказались…

— Да, ну… Есть у Сормаха наградная золотая шашка, но искр я никаких не видел… Может, смотрел плохо, — отшучивался я.

— Таишься, не рассказываешь… — не верили мне.

Надо сказать, за боевые отличия в дружине мне тоже кое-что перепало — кожаная тужурка и кавказский кинжал. У молодой советской власти своих орденов и медалей пока нет, вот и награждают всяким-разным. Кстати, тужурки мы получали одновременно с молодым командиром Василием Чуйковым. Даже поменялись ими. Мне наградная тужурка маловата была, а Василию его — великовата. Вот мы и устроили обмен для взаимной выгоды. Так что я сейчас в чуйковской щеголяю.

— Товарищ Красный, раненых привезли!

Не удалось мне спокойно перекурить, опять постоянно улыбающаяся медсестричка по мою душу прибежала. Сейчас что-то я на её лице улыбки не вижу.

— Товарищ Красный, пойдёмте скорее! Много раненых!

Откуда их много-то взялось? Вроде, на нашем участке фронта всё спокойно в последние дни было, ни о каких битвах вестей не поступало?

Я поспешил за медсестрой.

— Пойдёмте, пойдёмте скорее! — на ходу та то и дело оборачивалась, рукой мне махала.