Ванька 7
Шрифт:
Бугуруслан, Уфа, Курган, Петропавловск… Виды этих городов в Санкт-Петербург почтовое ведомство от меня доставило. Такое вот в пути у меня было развлечение.
Вид станции Маньчжурия сейчас Александр Владимирович тоже имеет. Не говорю уж про Хайлар, Бухету, Цицикар, Мукден…
То, что мы в Сайгон не зашли, как-то с немецкими кораблями связано. Французский капитан коротко об этом оповестил не вдаваясь в подробности. Вот и питались наши нижние чины солониной, свежих овощей и фруктов-то мы в Сайгоне не загрузили. То же про пресную воду сказать можно.
Германцев мы в пути в глаза не видели,
— Не получилось в Сайгоне побывать, так всё равно почтовые карточки не в пропажу пойдут… Дочке младшей отдам, она их коллекционирует.
Так, у Рязанцева-то, оказывается, как минимум две дочки имеются. Как-то раньше у нас разговор про детей не заходил…
— Каких только у неё карточек нет — почти вся Россия представлена. Мне по делам службы ранее много разъезжать приходилось, вот я ей и из каждого места их отправлял.
Лицо интенданта, говорящего о младшей дочери, как-то даже помолодело, некоторые морщинки разгладились, глаза сделались добрые-добрые.
— Любимица? — тоже улыбнулся я.
— Есть такое дело… — не стал таиться Никифор Федорович.
— У меня тоже знакомый был, так он виды Вятки на карточках собирал. Говорил, что весьма непростое это дело — всю Вятку собрать. Всего издано открыток с Вяткой около шестисот, а видов — почти триста семьдесят. Некоторые печатались с одинаковых негативов, пусть даже и разными издателями. Есть почтовые карточки, которые в самой Вятке издавались, есть — в других городах. Даже издательство Суворина не обошло своим вниманием Вятку. Вятские виды делали и в Швеции, Германии, Австрии…
Интендант слушал меня с большим вниманием. Наверное, планировал позже данной информацией со своей любимицей поделиться. Для собирателя сведений о его страсти много никогда не бывает.
— Кстати, выпускались открытки с Вяткой и неким Рязанцевым. Не по родству ли он, Никифор Федорович, Вам будет?
Интендант на секунду задумался.
— Нет, родственников в Вятке не припомню…
— Ну, а вдруг?
— Нет, нет…
Бригадный интендант развёл руками.
— Открытые письма с началом войны хуже стали, — никак не слезал с выбранной им темы разговора Никифор Федорович. — Бумага значительно тоньше, серая какая-то, печать хуже. Цветных почти нет. Дочка на это всё жалуется.
— Ничего, во Франции всяких открыток ей купите…
Рязанцев меня не дослушал.
— Нет, ей только российские надобны.
— Будем искать наши. Они не только в России продаются, — обнадежил я Рязанцева.
Между тем, наше плавание продолжалось. Скоро мы должны прибыть в Сингапур.
Глава 32
Глава 32 В бананово-лимонном…
День уже близился к вечеру когда мы прибыли в Сингапур.
Я посмотрел на часы. Было около шести.
«Amiral Latosche—Treville» пришвартовался к берегу.
У меня в голове вертелись и вертелись слова песни…
«В бананово-лимонном Сингапуре…»
Даже и не помню, когда я её слышал, но точно — не здесь. Дома ещё. Тут, её может быть ещё и нет? Или, есть? Впрочем, какая разница?
«В бананово-лимонном Сингапуре…»
Чёрт,
вот ведь привязалась!Пока что ни бананов, ни лимоном на берегу не наблюдалось.
Может, просто мне их не видно?
Часть берега, куда пришвартовался наш корабль была отгорожена высокими деревянными щитами. Зачем так сделали? Хотят изолировать нас от местного населения? Проживающих тут до нас не допускать?
Впрочем, местным эти щиты не были помехой. На длинных, довольно узких лодках они с моря к «Latosche—Treville» подошли, со всех сторон его как мухи облепили.
Наверное, всё же это нас англичане ограждают.
Прибывшие на лодках что-то кричали, размахивали руками.
— Бросьте в воду монетку, — обратился ко мне Никифор Федорович.
Зачем? Ладно, не жалко… Может, здесь обычай такой?
В последнее время я к Рязанцеву прислушивался — он плохого не посоветует.
Пятиалтынный полетел в воду.
Тут же сразу с двух лодок за ним нырнули. На остальных громкими криками выразили мне одобрение. Жестами ещё показали, продолжай мол денежками пучину морскую засеивать.
Стоящим вдоль борта солдатам и офицерам такая забава понравилась. Как вареный горох голубям с «Latosche—Treville» посыпались в воду монетки.
Люди на лодках оказались весьма разборчивы. Как уж они так могли углядывать, но когда вниз летела медь, они её напрочь игнорировали. Ныряли только за серебряными монетками. Вероятно, сказывался многолетний опыт подобного промысла. Я бы ни за что не рассмотрел, какая там денежка сверху летит.
— Прекратить!
Генерал только ногами не топал.
— Устроили тут безобразие!
Николай Александрович Лохвицкий был крайне недоволен — все взрослые люди, а… У него просто слов не было.
Люди в лодках немного посидели на своих посудинках, но видя, что больше ничего им не откалывается, начали разъезжаться. За медью так никто из них нырять и не стал.
От Сингапура нас отгораживали не только деревянные щиты, а ещё и цепочка английских полицейских. Кстати, довольно густая.
Наконец к нам на борт поднялось трое офицеров-англичан и проследовали к генерал-майору. Видимым результатом их визита явилось то, что полицейских у деревянных щитов сменили наши солдаты.
— Сами себя охраняем… — пробурчал Рязанцев.
С моей стороны всё происходящее казалось правильным. Война же идёт, вот и посты выставлены.
— Скорее бы на берег выпустили… — продолжал выражать недовольство бригадный интендант.
Куда его на ночь глядя потянуло? Во все тяжкие, отца малолетних дочерей?
— Хоть по твёрдой земельке походить, а то — уже стоя покачивает… — пожаловался мне Никифор Федорович.
— Походим, походим, ещё надоест. — улыбнулся я капитану.
Ночь мы спали на корабле, а утром партиями нас стали отпускать в город. Сначала — офицеров, а затем уже благонадежных нижних чинов во главе с унтерами. Некоторые из солдат в дороге себя уже не с самой лучшей стороны показали, поэтому были наказаны сидением на французском транспортном средстве.
Мы — вниз с корабля, а навстречу нам — черные от угольной пыли местные жители с бамбуковыми коромыслами. На них они уголь в трюм таскали. Без него «Latosche—Treville» по морям по волнам далеко не уйдёт.