Ванька-ротный
Шрифт:
– «Наверное, стёр ноги», – подумал я.
– Ты что же, братец, портянки не умеешь заворачивать?
– Нет, товарищ лейтенант. У меня на правой ноге пальцев нету!
– Как это нет?
– Мне пальцы в больнице отрезали. Когда ещё был молодым. Обморозил сильно, вот и отрезали!
– Позволь, но как же ты попал на фронт?
– Не знаю. На комиссии сказали «годен».
– Как годен? К нестроевой службе в тылу ты, может быть, и годен. А у нас хоть и в возрасте солдаты, но все с руками и ногами считаются годными к войне.
– Пальцы у меня на руках есть. Стрелять могу. Вот и послали. Сказали, будешь сидеть под землёй в ДОТе, там ходить не больно нужно.
– Ну ты и даёшь!
– Ты на комиссии говорил, что у тебя пальцев на ноге не хватает? Показывал врачам ногу?
– Я думал, что они сами знают про то.
– Ну вот что! До Селижарово осталось два часа ходьбы, полезай на телегу! Доедешь до места – пойдёшь в батальонную санроту. Скажешь, что я тебя прислал на медкомиссию, покажешь им ногу. Понял?
– Ладно, товарищ лейтенант!
– Да не ладно, а «Есть сходить в санчасть» нужно отвечать.
– Есть, так точно! Я взял винтовку, противогаз и обоймы с патронами у солдата, положил всё на ротную повозку, сказал повозочному, что это всё останется у него: «Солдата довезёшь на подводе до Селижарово, покажешь, где стоит санчасть. Ты своих обозников знаешь». После короткого десятиминутного привала рота встала и тронулась вперёд. Остался последний небольшой переход. Я буду рассказывать, не торопясь, всё по порядку, достаточно подробно, день за днём до самого конца войны. Мне повезло, я с боями прошёл большой и тяжёлый путь. Кто хочет знать правду о войне, пусть не торопится! Обычно к концу марша привалы становятся чаще по времени и проходят быстрей. Солдатам объявили, что осталось идти пять-шесть километров. Услышав, что до днёвки идти совсем немного, солдаты оживились и прибавили шагу. Всем хотелось побыстрей дойти до места и повалиться на землю, вытянуть ноги и закрыть глаза. впереди ещё не показались станционные постройки Селижарово, а рота свернула с дорога и оказалась в лесу.
– Откуда приехали? – спросил я начфина, который выдавал нам деньги.
– Откуда надо! Получил и отходи побыстрей! В Селижарово телеграф работает, идите на станцию и переводите деньги домой. Ты сам откуда?
– Из Москвы!
– Телеграфная связь с Москвой пока работает. Набив карманы деньгами, не будешь таскать их по окопам на передовой.
– «Нужно идти!»- подумал я.
Ещё несколько офицеров роты пошли на станцию вместе со мной. В этот день ничего существенного не случилось. Вечером рота построилась и вышла на дорогу. Делая малые и большие привалы, и взяв направление на Ржев, мы продолжали двигаться к Кувшиново.
Из Селижарово на Ржев шли две дороги. Одна прямая и короткая, но она была основательно разбита. Другая – окольная и твёрдая, проходимая для воинских обозов и машин. Первая, прямая, шла через Б.Кощи, Суходол и Бахмутово. Но на этом пути он пересекала множество ручьёв и малых речек. Мосты были полуразрушены, а кругом непролазная грязь. Здесь и в сухую погоду с обозами не пройти. В России в то время было много дорог, обозначенных на картах жирной линией. Но все они, или многие, были пригодны лишь для крестьянских телег. По ним осенью и в распутицу могла проползти лишь привыкшая к беспутью крестьянская лошадёнка с пустой или недогруженной телегой. Другой, окольный путь, по которому мы шли, пролегал через Кувшиново и Торжок Здесь дорога была мощёная и для колёс гружёных воинских повозок вполне проходимая. вот по этой дороге мы и пошли. Из Селижарово наша рота вышла с рассветом. Других рот нашего батальона мы на дороге не видели. В пути мы сделали несколько привалов и к вечеру подошли к Кувшиново. по дороге не встретили ничего примечательного. К У В Ш И Н О В О. Когда с опушки леса мы стали подниматься в гору по склону неглубокого оврага, то за насыпью железнодорожного полотна увидели крыши домов и почувствовали запах гари и дыма. Свернув на железнодорожное полотно и зачастив ногами по шпалам, рота подошла к окраине города. Город небольшой, в сорок первом году здесь проживало всего восемь тысяч жителей. Мы посмотрели вперёд. На станционных путях стояли разбитые и обгорелые вагоны. От вагонов ещё шёл сильный запах и дым. Немцы бомбили станцию накануне нашего прихода. Кругом свежие воронки от бомб, обгорелые скелеты товарных вагонов и догорающие станционные складские постройки. Первый раз мы увидели живую картину войны. Так нам, по крайней мере, тогда казалось. Мы почему-то остановились. Стояли и долго смотрели молча. Мы с интересом смотрели на исковерканные и согнутые в дугу рельсы, разбитые в щепу шпалы и разбросанные железные листы с крыш домов. Мы попытались представить себе, как всё это произошло, саму бомбёжку и разрывы фугасных бомб. Для нас это было ново и совсем необычно. Трудно себе представить то, что сам никогда не видел и не испытал на себе. Сам посёлок Кувшиново от налёта немецкой авиации не пострадал. Немцы бомбили только станцию. Дома, где жили люди, все были целы. Дым и запах гари был только на станции. Обойдя посёлок несколько стороной и выйдя на дорогу, которая на Торжок, рота остановилась в сосновом лесу. У дороги под соснами были вырыты длинные, с двухскатными крышами, землянки. В одну такую землянку можно было поместить целую роту. Только островерхие крыши, укрытые сверху травянистым дёрном, выступали над землёй. Сверху, кроме свежего дёрна их прикрывали лохматые ветви деревьев. Это были сооружения довоенного образца. При хорошей бомбёжке, попади в такую землянку единственная бомба – от расположенной в землянке роты не осталось бы ничего. Позже, на фронте, мы такие землянки не строили. Но тогда, расположив своих солдат на дощатых нарах, при свете керосиновых ламп «Летучая мышь», мы были уверены, что здесь вполне безопасно. Выставив наверх часовых и назначив внутри при входе дежурных, мы приступили к чистке оружия и проверке наличия у солдат амуниции. Старшине я велел выявить солдат с потёртыми ногами и больных. Окончив проверку и доложив командиру роты о полном порядке во взводе, я вышел подышать свежим воздухом. В соседней землянке, где располагалась другая рота, у меня был приятель, тоже лейтенант, и тоже командир взвода. Женька Михайлов, с которым я учился в военном училище. Мы были в одном отделении, когда были курсантами. Мы давно с ним не виделись и не встречались со дня погрузки в эшелон. Сегодня по воле случая мы оказались с ним рядом. солдаты ещё копошились на нарах, у них гудели ноги, а для нас, лейтенантов, такой переход не составлял особого труда. Мы и сейчас, после марша, ходили, как на пружинах. Вот что значит привычка! В училище нас гоняли на совесть! О войне и о немцах мы практически ничего не знали. Не знали его техники и тактики, и боеспособности, и взаимодействия его танков с авиацией и пехотой. Мы были хорошо подготовлены физически, умели отлично стрелять, читать карты и разбираться в топографии, но к войне мы морально, теоретически и практически не были готовы. Солдаты мои легли спать, и у меня появилось свободное время. Командир роты разрешил мне пройтись часа два погулять. Я направился к своему другу в соседнюю землянку. Женька при встрече предложил мне пройтись по Кувшиново.
– Пойдём посмотрим, у них сегодня там танцы! Предупредив дежурного по роте, что я отойду на часок в местный клуб, мы вышли на улицу и пошли вдоль забора. На улице в домах повсюду закрытые ставни и темень непроглядная, нигде ни звука, ни одного огонька. Мы шли по узкому деревянному тротуару. На проезжую дорогу ступить было нельзя. Непролазная грязь, глубина по колено! А мы начистили с Женькой сапоги и натёрли их до блеска бархоткой. Дощатый настил тротуара лежал на круглых поперечинах, а они, в свою очередь, концами опирались на в битые в землю столбы. Тротуар был неширокий. Ряд досок в настиле были прогнуты, некоторые совсем прогнили, а в других местах их не было совсем. чтобы не попасть между досок ногой и не шагнуть в темноте в глубокий провал, нужно было всё время смотреть себе под ноги. Мы шли молча и не смотрели по сторонам.
И если теперь меня снова заставить пройти эти дороги, я не нашёл бы её, потому что смотрел себе под ноги. На первом углу нам попался местный мальчишка. Ему было лет двенадцать, и он довёл нас до местного клуба. Мы вошли в деревянный бревенчатый дом. Сначала шёл узкий и тёмный коридор, а дальше большая освещённая керосиновой лампой комната. По дороге мы спросили мальчишку:– А под какую музыку здесь танцуют? Под гармонь или патефон?
– Нет! – ответил он с некоторой гордостью, – Под духовой оркестр! Действительно! В углу просторной и слабо освещённой комнаты при свете керосиновой лампы поблескивали медны и никелированные духовые трубы. Их было немного. Всего несколько штук. Но музыканты! Вот что нас удивило! Это были важные сосредоточенные детские лица. Они сидели рядком на широкой лавке и ждали конца перерыва. Через некоторое время оркестр зашевелился, поднял на узкие плечи трубы и выдул несколько нестройных звуков. Потом, прогудев, как старый пароход, совсем непонятную мелодию, оркестр вскоре несколько настроился и выдал что-то похожее на марш или фокстрот. Молодёжь, стоявшая у стен и около двери стала разбираться на пары. Танцевали в основном девчата друг с другом. А парнишки, что выводили на середину своих избранниц, пританцовывая и шмыгая по дощатому полу, дымили папиросами. Для них это было пожалуй важней самих танцев. Все они были несмышлёные мальчишки, занявшие на танцах места своих старших братьев, которые уже успели уйти на войну. Старшие ушли на фронт, оставив медные трубы и охочих до танцев девчат-подружек на поколение мальцов. Кругом война. Днём бомбили станцию. А здесь танцуют, не снимая кепок и поддёвок, шаркают старыми отцовскими сапогами по дощатому полу и дуют в медные трубы. Мы действительно были удивлены. Но нужно заметить, что настоящей войны мы ещё не видели и на себе не испытали, о ней мы не имели никакого представления. До сих пор мы только совершали марши с одного участка фронта на другой. Наше свободное время подходило к концу, и мы должны были возвращаться к своим солдатам. Протанцевав ещё раз и взглянув на оркестр, мы вышли на улицу через тёмный коридор. Кругом было темно и тихо. Даже собак, которые облаивают обычно проходящих вдоль заборов, не было слышно. Кувшиново осталось в памяти: грязной размытой дорогой, деревянными тротуарами, хмурым ночным небом, запахом гари, духовым оркестром и танцами при свете керосиновой лампы. Ночное Кувшиново оставило след в памяти, потому что все последующие дни и переходы ничем особенным отмечены не были. Я Я и мои солдаты прошли большой и тяжёлый путь. Однообразный серый пейзаж притихших деревень, размытые дождём дороги и мощёные булыжником участки пути, усталые и небритые лица солдат – вот что осталось в памяти от этого перехода. Где рота делала привалы? Когда к ней подъезжала походная кухня? Сколько больных и отставших солдат мы посадили на подводы обоза? Всё это смешалось и слилось в непрерывное чавканье сапог, в топот солдатских набоек по каменным мостовым, в одну совершенно серую и монотонную ползущую по дороге солдатскую массу. Человек на марше настолько устаёт, что вокруг себя ничего не видит.
Шумилин А.И.
Глава 2. Укрепрайон
Текст главы набирал Аркадий Петрович@ga.ru
09.07.1983 (правка)
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - -
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - -
В один из сентябрьских дней, на рассвете, миновав несколько разбросан- ных у дороги серых, неказистых изб, рота свернула в сторону леса и вошла под деревья. Рота остановилась и солдаты упали на землю. Сколько мы прошли за эти дни? Мы потеряли счет времени, километрам, дневным привалам и ночным переходам. Командир роты все время шел впереди и меня вызывали к нему за получением дальнейших указаний. Солдаты думали, что это обычный днев- ной привал. Но прошло совсем немного времени и я вернулся обратно. Солдаты только что опустились на землю, а лейтенант (уже вернулся) явился и подал команду строиться. – Подъем! – закричал старшина. Солдаты, охая и вздыхая, нехотя стали подниматься. – Шевелись! – пробасил старшина. После некоторой неразберихи и толкотни солдаты построились, подравня- лись и пошли за мной в глубь леса. Когда на ясном небе появилось солнце и осветило всё кругом теплым и мягким светом, когда всеми цветами радуги заиграла осенняя листва, мы вышли на опушку леса. Осенние краски всех оттенков и цветов горели в листве притихших деревьев. А чуть дальше, среди зеленых кустов и белых берез мы увидели замаскированный дерном и посадками ДОТ. Это был наш ДОТ и он стоял на самом левом фланге Ржевского участка укрепрайона. Левее нас и дальше укреплений не было., там простирался лесной массив и болота. Только за лесом, где-то южнее Сычевки, снова продолжалась линия Вязем- ского укрепрайона. Мы вышли на рубеж, где должны были сдержать немцев, наступающих на Москву, Ржев и Калинин. Укрепления и бетонные огневые точки уходили от Шентропаловки в Сторону ст. Мостовой и дальше, к городу Осташков. На нашем участке линия оборо- Ны шла по склонам высоты 254. Дальше она поворачивала на Вязоваху, Борки, Дубровку и Мостовую. Это был участок обороны нашего батальона. Далее линия обороны пересекала высоту 280 и шла на Титнево, Загвоздье, Высоту 291, по берегу озера Волго на деревню Селище и на Вязовню, откуда мы только что прибыли. Потом она шла по озеру Сиг, а дальше на Селижарово, Замошье и г. Осташков. Кто бывал в этих местах после войны, тот, видно, встречал полуразрушен ные укрепления и бетонные капониры.
(перед нами был наш ДОТ). Около деревни Шентропаловка нам предстояло занять сотовый бетонный ДОТ. /неразб./ В лобовой части ДОТа была вмонтирована стальная броневая плита. В ней вращался полуметровый стальной шар, в центре которого имелось сквозное отверстие для пушки. С внутренней части ДОТа в шар был установлен ствол сорокапяти Миллиметровой пушки. Внутри ДОТа шар и ствол были соединены С механической турелью и сидением для наводчика. Турель, лафет, ствол пушки и и сидение наводчика вращались вместе с шаром. Если посмотреть на ДОТ с внешней стороны, то он выглядел в виде небольшого холма с насаженой травой, кустами и росшими на нем небольшими деревь ями. Только у самой земли, с близкого расстояния, можно было увидеть серое стальное яблоко с черным зрачком посередине. Оно, как у живого циклопа вращалось во все стороны и зорко следило, поджидая появления немцев и их танков. При открытом затворе орудия, через ствол, в котором был установ лен оптический прицел, можно было видеть всю местность, лежащую перед ДОТом. Десятиметровые волчьи ямы, замаскированные решетками и травой, были расположены кругом, в шахматном порядке перед ДОТом. Эти глубо кие ямы служили препятствием для танков противника, на случай, если бы они захотели подойти вплотную к ДОТу и закрыть его амбразуру своей броней. Дальше за ямами в полосе обороны, перед ДОТом, шли проволочные заграждения и широкое минное поле с противотанковыми и противопехотными минами. При передаче инженерных сооружений саперы показали нам извили стые узкие проходы в минном поле. Они были отмечены едва заметными деревянными колышками. На следующий день, после подписания акта о приеме сооружений, мы получили боевой приказ на оборону занимаемого рубежа. 297 Отдельный арт. пулеметный батальон Западного фронта занял свои позиции и был готов отразить атаки противника. После первого дня отдыха, свободного от боевого дежурства, солдаты приступили к земляным и строительным работам. Мы дооборудо вали подземные лазы, соединили их с жилыми подземными убежищами, усилили на жилых блиндажах накаты и приступили к строительству хозяйственных построек. Выставив дозоры на минное поле, часовых на подходе к ДОТу, охрану у ям, где хранились боеприпасы, мы занялись усиленно возводить подземные склады и баню. Через несколько дней в окопы и траншеи, что были в промежут ках между ДОТами, вошли стрелковые подразделения 119 стрелковой дивизии. Солдаты стрелковых рот тоже занялись земляными работами. Промежутки между ДОТами, в которых сидела пехота, составляли от двух до трех километров. Наши бетонные казематы имели различные технические устройства и оборудование.
В ДОТе было электрическое освещение от аккумуляторов, система сигнализации и две подземных линии телефонной связи, которые (глубоко) под землей шли на командный пункт роты и укрепрайона. Телефонные трубки были необыкновенной величины. В них можно было разговаривать во время стрельбы из пулемета и пушки. А во время стрельбы в ДОТе стоял такой гром, что крика и баса старшины не было слышно. В главном отсеке бетонного ДОТа, там, где стояла пушка и станковый Пулемет, стреляющий через ствол (орудия) самой пушки, в железобетонном перекрытии сверху был вмонтирован подъемный перископ для наблюдения за полем боя. Перископ можно было поднимать и опускать, вращать во все стороны, изменять угол наклона зрения У наводчика и меня были ориентиры /неразб./ Многие тысячи жителей Ржева и Калинина, Торжка, Старицы и Осташ Кова и других городов Калининской области работали на строительстве этой оборонительной полосы. Ржевский укрепленный район протянулся на сотни километров. Несколько сот земляных и железобетонных огне вых точек, стационарных артиллерийских бетонных установок были построены в этом районе в короткий срок. Но глубина оборонительной полосы была небольшой. Она фактически была вытянута в одну узкую линию. Прорыв ее при массированном ударе артиллерии и авиации не представлял особого труда. /Забегу несколько вперед и поясню примером. Под Вязьмой в укрепрайоне попали в окружение четыре армии Западного фронта. Время на нашей позиции в трудах и заботах шло незаметно. Мы засыпали в подземные хранилища картошку и капусту, пилили и кололи дрова, готовились основательно и долго стоять на этом рубеже. Как-то перед рассветом на минном поле рванула мина. Из темноты послышались крики и взволнованные голоса. Мгновенно была объявлена боевая тревога. Но в этот раз места по боевому расписанию были заняты с (большим) опозданием. Это явление обычное, когда объявления тревоги солдаты серьезно не ждут. Накануне всё было тихо и спокойно. Нас предупредили, что немцы должны быть где-то на подходе, но перед нами они не появлялись. Боеготовность доложили все, но ночь и темнота не позволили нам Сразу узнать, что случилось на минном поле. Я подождал некоторое время. Новых взрывов не последовало. Я позвал своего старшину Семина. – Вот что, помкомвзвод! Пошли двух солдат на край минного поля, пусть выяснят у ночного дозора, кто подорвался на минном поле. – Даю пять минут! Быстро вернуться и мне доложить! Вскоре солдаты вернулись и рассказали: дозорные слышали, что после взрыва кричали по-русски.