Ванька-ротный

— Сынок! Ты не пойдёшь попариться в баньку? — говорит мне один пожилой солдат, фамилии его я сейчас не помню.

— Слушай, что это за обращение? Сынок, да сынок!

— Ты вот что, папаша!

— Я тебе может и во внуки гожусь. А ты мне, — "Сынок!"

— Теперь сообрази! Я для тебя кто?

— Что вы, товарищ лейтенант, это мы из уважения!

— Товарищ лейтенант, говоришь! Боевая обстановка на носу, а он мне, — "Сынок, пойди в баньке попарься!".

— Старшина Сенин! Проработай с ними этот вопрос! Они устава не знают. Разъясни им уставной воинский порядок, как нужно обращаться к своему командиру! А то, я вижу, они мне в родны папаши набиваются. У нас здесь служба, а не семейные дела! После этого, слово "сынок" я больше не слышал.

О ранении я тоже не хотел говорить, это была царапина по сравнению с настоящей раной. Но события последующих дней, моя хромота, которая мне мешала ходить и резкое изменение обстановки перевернули в один день всю нашу спокойную жизнь.

Никто не предполагал, что наше пребывание в укрепрайоне однажды и сразу неожиданно кончится. Все подземные сооружения и бетонные укрепления нам придётся внезапно бросить и бежать, как тем беспризорным солдатам, которых мы только что переводили через минное поле. Как рассказывали они, немцы наших убитых и раненых не считали. Они под Вязьмой и Сычевкой отбирали только крепких, здоровых и молодых, и отправляли их на работу в Германию [46] .

46

Сноска автора: Как потом стало известно, командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал фон Бок направил Гитлеру в подарок 200 тысяч военнопленных из этого района. Под Вязьмой и Сычевкой в окружение попали: 19-я, 20-я, 24-я и 32-я Армии Западного и Резервного фронтов.

9 октября, в пятницу, во взводе устроили баню. Её закончили конопатить высушенным на солнце мхом. Уложили на обручах по-черному камни, чтобы пахло дымком и решили затопить. Старшина объявил банный день и солдаты, свободные от дежурства, пошли париться первыми, чтобы потом подменить остальных. Раскалённые камни шипели и фыркали, когда на них плескали водой. Горячий пар обдавал голые тела огненным жаром, многие в баньку входили согнувшись, а некоторые и вовсе заползали туда на четвереньках. Глаза застилал обильный пот и жгучий раскалённый туман. Солдаты поддавали пару, хлестались вениками и обливались холодной водой. От голых, мокрых и розовых тел шёл березовый запах |и горячий пар|, когда они выбегали наружу схватить ртом свежего воздуха. Из бани слышались веселые голоса, блаженное покряхтывание, довольное сопение и вздохи. От удовольствия и приятных ощущений появились шуточки и дружный раскатисто-громкий смех. Первый раз со дня отъезда из Москвы, за всё время после бесконечных форсированных маршей и переходов, они |ладонями катали на теле жирные шарики| отпаривали и отмывали слои липкой грязи, земли и солёного пота.

Накануне старшина Сенин прогревал баню и парил дубовые бочки. Их привезли из брошенной жителями деревни. На завтра собирались рубить и солить капусту. Недалеко от нашей взводной кухни белой горой лежали сочные кочаны. Земляные и строительные работы были закончены. После бани все разомлели и раскраснелись, собирались попить чайку, поиграть в картишки и отдохнуть от парилки, от легкости, свежести, от веников и мытья. День подходил к концу.

К вечеру во взвод прибежал командир соседней стрелковой роты и выпалил на ходу: — Мы снимаемся! У нас приказ отходить за Волгу! Ваши со всей линии из ДОТов ещё днём ушли! Вы остались последние! Я через десять минут снимаюсь! У меня приказ [47] немедленно покинуть траншею!

47

Боевой приказ № 027 29А 12.10.41 г. 6:00

Я кинулся к своим телефонам, у меня их по двум линиям было два. Но подземная связь УРа уже не работала. Почему нам не позвонили и не передали приказ? Про нас просто забыли, — решил я.

— У меня нет приказа на отход. Я не могу бросить технику и боеприпасы, оставить ДОТ и самовольно уйти за Волгу! — сказал я командиру стрелковой роты.

— Пойдём ко мне! — сказал он, — У меня есть связь с нашим полком. Поговори с начальником штаба. Он скажет тебе, что делать.

Я пошёл в стрелковую роту, соединился по телефону со штабом полка и спросил: — Кто говорит?

— Неважно, кто! Есть приказ немедленно сниматься и возможно быстрее уходить за Волгу. Немцы прорвались у Мостовой [48] . Незанятый перешеек шириной три километра расположен чуть западнее Ржева. Его надо завтра к вечеру проскочить. Взорвите матчасть и отходите немедленно. Через десять минут я снимаю роту с траншеи. Командир роты тебе объяснит, с кем ты говорил.

Линия фронта в октябре 1941 года.

48

Немцы прорвались у Тишино (см. приказ *11). Линия фронта в октябре 1941 года.

У нас был подвешен рельс на случай сбора по тревоге. После бани было объявлено свободное время и любители собирать грибы могли уйти в лес. Старшина ударил в рельс и солдаты тут же собрались. Я окинул их взглядом, все стояли в строю. Я объявил приказ и дал им пять минут на размышления и сборы. Через пять минут старшина ударил ещё раз, все были в полной выкладке и сборе. Взорвав затворы у пушки и пулемета, облив керосином запасы продуктов, мы двинулись в расположение стрелковой роты.

— Старшина! Мы забыли яму с боеприпасами взорвать!

— Пошли подрывника! Пусть подложит шашку и шнур длиной метра на два!

— Да пусть без торопячки, мы подождём его здесь, на тропе! У нас пара минут есть |ещё| в запасе!

Я услышал последний мощный и раскатистый взрыв. Вскоре по тропинке прибежали сапёр и сопровождавший его солдат |ходивший с ним|.

Глава 3. В окружении

Октябрь 1941 года

Отступление на Ржев

Вечерние сумерки спустились над дорогой. Мы шли за стрелковой ротой, и каждый был занят своими мыслями |и думами|.

Я думал, хромая, почему нас не предупредили и бросили в ДОТе? Как случилось так, что мы остались одни? Интересно знать, где сейчас находятся немцы? Не закрыли ли они трёх километровый перешеек, к которому мы должны будем целые сутки идти? Рассуждая и строя догадки, я совсем не заметил, как стемнело, как на землю спустилась ночь. Впереди в нескольких шагах почти бесшумно идут солдаты стрелковой роты. Роту ведёт офицер, представитель полка [49] . У него есть карта и маршрут движения. Вслед за полком рота отходит последней |, как говорят, — арьергард полка|. Подразделения полка успели сняться раньше. Из всех отступающих войск мы шагаем |сзади, одни| последними.

49

421 сп 119 сд (Iф).

Впереди идёт рота, а за ней топаем мы! А что мы? Мы им посторонние и чужие люди! Им всё равно поспеваем мы за ними или нет. Хорошо что предупредили и не оставили нас сидеть и ждать немцев в ДОТе.

Во время марша, когда по дороге впереди идут другие солдаты, за дорогой не следишь и о ней не думаешь. Мы пристроились сзади, идём у них на хвосте, стараемся не отстать. Идёшь себе спокойно, рассуждаешь о чём-нибудь, шагаешь размеренным шагом, то догоняешь стрелковую роту, то отстаёшь. И вот моя задумчивость и хромота обернулись для нас неожиданной развязкой.

За одним крутым поворотом стрелковая рота нырнула в темноту, оторвалась от нас и пропала из вида. Мы ускорили шаг, что на марше обычно не делают, и попытались догнать её. Минут двадцать в темноте мы гнались за ней, но впереди на дороге никого не оказалось.

Впереди на нашем пути по-прежнему всё было тихо, неподвижно и пусто. Такое впечатление, что люди провалились сквозь землю. Разогнавшись по дороге, мы не сразу сообразили, что мы напрасно бежим и что нам нужно остановиться. Тяжело дыша, мы наконец в растерянности встали, и попытались на слух уловить топот солдатских ног, уходящих от нас. Но солдаты по грунтовым дорогам, ночью ходят беззвучно, если вместе с ними на дороге не тарахтят телеги и не скрипят колеса, если не фыркают лошади и не ругаются ездовые.