Ванька-ротный
Шрифт:
Я оседлал лошадь и выехал из деревни. К вечеру сильно похолодало, трава побелела, деревья и кусты покрылись инеем. На белом фоне поля ночью лошадь и всадника видно с большого расстояния. Я на это и рассчитывал. Увижу солдат метров за триста, и немцы и наши примут меня за своего. Кто будет, в открытую, ехать ночью по полю? Ну, а если нарвусь на выстрелы, то ночью человека точно на мушку вряд ли можно взять. Можно будет в первый же момент уйти галопом, куда ни будь в сторону. Рассуждать легко. Предполагать можно всякое. А на деле получается все иначе и по-другому. Важно настроить себя на спокойный лад, рассеять сомнения и вселить уверенность. А как будет на месте — посмотрим!
По дороге я не
Я проехал по открытой местности километров пять, остановил лошадь и огляделся кругом. Ни ракет, ни трассирующих в направлении Рудни не было видно.
Проехав немного вперед, я поднялся на небольшой бугор и увидел небольшую группу построек. Два-три приземистых домика и отдельно стоящий сарай. Подъезжаю ближе, каждую минуту жду встречного выстрела.
Останавливаю лошадь метрах в ста, оглядываю крыши и чердачные окна. Смотрю между домами, не выглянет ли, где часовой.
|По спине пробежал озноб.| Холодным, резким ветром подуло в спину. Подъезжаю медленно еще ближе, разворачиваю лошадь боком к домам, чтобы не вертеться на месте, если раздадутся выстрелы и придется уходить галопом назад. До домов не больше пятидесяти метров.
Ночью не все как следует видно. Смотришь и ждешь, не мелькнет где-либо темный контур в немецкой каске и коротких сапогах. Заранее представляешь его себе, в какой бы позе он не появился.
Выстрелов нет. Движения между домами никакого. Смотрю на уши своей лошади, они не насторожены. Лошадь стоит спокойно, кажется, что даже спит. Лошаденка невзрачная |на внешний вид,| но соображает и чутка, как собака.
Однажды как-то шла по дороге и вдруг встала. Насторожила уши, мордой стала водить. Кругом вроде тихо, ничего подозрительного, а она стоит, водит ушами и не шагу вперед. |Эта невзрачная лошадёнка была исключительно понятлива и умна.| Как выяснилось, потом, на дороге нас с ней ждала засада. Немцы не стреляли, ждали, чтоб я подъехал ближе. Я повел ее чуть уздечкой, она охотно развернулась и рысью стала уходить |обратно.| Немцы, увидев, что я повернул и ухожу обратно, открыли беспорядочную стрельбу.
Сейчас, я ей тоже ослабил повод и смотрю на темные стены домов. Она стоит спокойно и ушами не водит. Я трогаю ее слегка, она поднимает голову, трогается с места. Я выбираю дорогу ложбиной и приближаюсь к домам.
Два темных бревенчатых дома и на отшибе сарай. Кругом тишина и никакого движения. Не слезая с седла, объезжаю дома и сарай кругом. Жду несколько минут, и ловлю себя на мысли. Что я жду и оглядываюсь? Если бы, кто здесь был, давно бы себя обнаружил.
Нужно решить себе самому,| что делать дальше. Ехать на Рудню или остаться здесь до рассвета, посмотреть, где проходит дорога, далеко ли она отсюда?
Разворачиваю лошадь и шагом направляюсь в сторону дороги |на Рудню.| До дороги не далеко, с километр не больше. Смотрю вдоль дороги никакого движения.
Я мотаюсь, уже несколько суток и мне страшно хочется спать. |Глаза начинают слипаться. Смотрю вперед и ничего не вижу.| Возвращаюсь, обратно, подъезжаю к домам, перекидываю ногу через седло и опускаюсь на землю. Беру лошадь за уздечку и веду ее за собой. Дверь в одном из домов открыта. Соизмеряю
высоту проема двери и высоту лошади вместе с седлом. Лошадь не может войти в дом, |и на пороге пригнуться. Она не пролезет спиной внутрь, если верхняя притолока у двери низкая.Лошадь моя не породистая, не строевая, роста небольшого, седло снимать с нее не надо.| Веду ее за уздечку, она послушно переступает порог. В темноте ступает ровно, стуча подковами по деревянному настилу пола. Внутри небольшое помещение с заколоченными окнами. Включаю фонарик, осматриваюсь внутри. У стены железная кровать с досками и старой соломой. А в головах лежит настоящая пуховая подушка. Вид у нее, правда, |замызганный| грязный, но мягкая, как из пуха.
Прикрываю дверь, закладываю за дверную ручку деревянную палку, |как на засов,| отпускаю подпруги и привязываю лошадь к кровати. Гашу фонарь и ложусь на солому, |под головой тепло и мягко. Я| закрываю глаза и тут же засыпаю.
Утром сквозь сон слышу спокойное и глубокое дыхание своей лошади. Она стояла тихо около кровати и ровно дышала, |ни фыркала, ни ржала и ни хрипела. Пока я спал она стояла как вкопанная, ни разу ни дернулась, ни стукнула подковой?|
Открываю глаза, смотрю на нее. Она |уловила, что я проснулся, потому что тут же чуть| шевельнула ушами. В подсумке на седле лежал небольшой мешочек овса, для неё, как вроде для солдата, пара сухарей на всякий случай. Но первой мыслью было, где ее напоить.
Встаю с кровати, вынимаю засов из двери и выхожу наружу. Осмотревшись кругом, я вернулся назад и вывел лошадь.
Серое утро заметно светлело на небе. Я обошел дом, в котором ночевал, и за углом натолкнулся на бочку. Ночь была холодная. Вода в бочке замерзла. На поверхности лежал тонкий ледок. Сентябрь, а уже вода замерзает. Надавив пальцем, я проткнул тонкую пленку льда, разогнал осколки в стороны и нагнулся над бочкой. Лошади привередливые чистюли. К испорченной и тухлой воде не подойдут. Вода была без запаха и прозрачна. Я припал к воде и сделал несколько глотков, потом окунул лицо в воду, выпрямился, снял пилотку с головы и утерся.
Лошадь посмотрела на меня, шевельнула ушами и вытянула шею.
— Чего смотришь? Пей, давай поскорей!
Она переступила передними ногами, нагнулась над бочкой, дыхнула горячим дыханием, опустила губу и стала пить.
— Давай пошевеливайся! — сказал я. Нам ехать пора!
Она шевельнула ушами и подняла голову, у нее изо рта потекла струйками вода. Я подтянул подпругу, поймал левой ногой стремя, и слегка подавшись вперед, подтянулся и перекинул ногу через седло.
Не успел я завернуть за угол дома, как со стороны сарая услышал отчетливую немецкую речь. Я мельком оглянулся назад, машинально рукой потянулся к поясу за пистолетом. На пороге увидел выходящих наружу немцев. Их было трое. Но потому, как один из них вполоборота разговаривал с кем-то, кто остался в темноте прохода, я понял, что их было больше чем три. Они о чем-то говорили, не видя меня.
Тронув слегка поводок, я отъехал за угол дома, поставил лошадь боком к стене и стал наблюдать, что будут делать немцы. Бросаться вскачь сразу было нельзя. Я видел пока лишь троих, не зная наверняка сколько их, осталось внутри дома.
Вот еще двое вышли на крыльцо вслед за первыми. Эти двое тоже о чем-то говорили между собой.
Странное дело. Мне много раз, вот так, близко приходилось видеть немцев. И всегда они о чем-то без устали говорят меж собой. Упорно молчат они только в одном случае, когда попадают к нам в плен.