Ванька X
Шрифт:
После пары стопок Илью Ильича потянуло прилечь. Вполне объяснимо – напереживался старик. Много ли ему надо…
Ещё за столом антиквар взял с меня клятвенное обещание, так он выразился, пожить некоторое время у него. Сколько мне угодно будет, желательно – подольше. Сейчас он совсем один остался, места у него хватает, скучает он по общению, а со мной – веселее будет.
Я не возражал, тем более надо мне сейчас отсидеться.
Старик уснул, как только его седенькая голова подушки коснулась, а я прибрал стол и вышел покурить на улицу.
Курил и думал.
Ну, какое-то время я пересижу у Ильи Ильича. Потом куда?
У Федора мне сам чёрт не брат. Кто меня там искать будет.
Деньги на дорогу у меня имеются, остается только документами обзавестись. На своё имя – для житья в селе, там меня как Ивана Воробьева знают. Ещё надо какую-то бумагу для дороги, уже на чужое имя. Так оно надежнее будет. Если и ищут меня, то как Ивана Ивановича Воробьева, а не какого-то Орлова Петра Петровича. Ну, это так – к примеру.
Про документы я у Ильи Ильича спрошу. У него знакомства весьма обширные. Антикварный мирок, он такой, там много кого вертится. Есть и личности весьма и весьма… неоднозначные.
Ещё в прошлый раз, когда я с антикваром перед отправкой на Дальний Восток познакомился, много чего Илья Ильич мне понарассказывал. Не специально, а так – к слову пришлось. Есть мол у него знакомые затейники-реставраторы, что могут тебе таких грамот изготовить, что ты свою родословную чуть не от князя Игоря ведешь.
Мне таких грамот не надо, мне бы серенькую бумажку с фиолетовой печатью. Что, допустим, направляюсь я в Вятскую губернию фольклор собирать от одной уважаемой научной организации. Ну, или что-то типа такого.
Внешность бы ещё немного изменить…
В общем, мысли в моей голове сейчас были для меня самого смешные. Великий конспиратор, мля… Нелегал недоделанный.
Глава 5 На Сухаревке
У Ильи Ильича я квартирую уже вторую неделю. Всё бы хорошо, но на Сухаревку он меня с собой таскает. С неё он сейчас живёт.
Отказаться – подозрение у старика вызвать.
Соглашаюсь.
Кепку поглубже на голову натяну и иду.
Впрочем, пока, вроде, всё обходится…
Москва сейчас совсем другая. Не как раньше. Многие магазины закрыты. Какие ещё и функционируют, но подозреваю, что в убыток себе. На полках сих торговых заведений весьма пустовато.
Теперь – торгует улица.
– Папиросы!
– Пряники!
– Спички!
– Консервы!
– Шоколад!
Идёшь по улице, а в уши тебе это и прочее орут. Все бульвары, площади и улицы заполнены мелкими торговцами. Продают и покупают всё – ковры, подсвечники, вилки, тарелки, пирожки и булки…
Такое впечатление, что все москвичи в торговое сословие вступили.
На пьедестале, возвышаясь над всеми стоит Сухаревка. Она разрослась, расползлась во все стороны. Вся Москва, и не только, ей сейчас поклоняется.
– Открытки! Открытки! Срамные открытки!
Илья Ильич на ходу чуть не плюется. При императоре такого не было…
– Колбаса!
– Ветчина!
– Сало!
У меня аж слюнки текут. Вкусно тётки, все как на подбор – толстущие, выкрикивают.
До рядов, где старьем торгуют, в том числе и настоящим серьезным антиквариатом, я и Илья Ильич проходим через закусочные ряды. Тут люди буквально трутся друг о друга, царит толкотня
и давка. Носы всех присутствующих здесь щекочут такие съестные запахи, что желудки готовы сами наружу выскочить.Сковородки, кастрюльки, баки скворчат, бурлят, пускают пар…
Тут варят, жарят, разогревают.
– Жареная горячая колбаса!
– Пирожки! Пирожки! Шанежки!
– Каша! Пшенная каша! Подходи! Подходи давай!
– Сколько за порцию? – Илья Ильич затормозил у каши.
– Четырнадцать рублей. Ладно, тринадцать… – делают скидку Илье Ильичу.
Он тяжело вздыхает и шагает дальше.
Моё предложение угостить его кашей – отвергает.
– Продадим что, тогда сюда и вернёмся, – получаю я ответ антиквара.
Илья Ильич идя по закусочным рядам часто про цены интересуется, всё пытается чем-то подешевле живот набить.
– Сколько за маленькую булочку?
Про большие он и не спрашивает.
– Десять рублей.
Ответ антиквара не радует.
– Почём молоко?
– Семь рублей стакан, – несётся в ответ.
Порцию жареной картошки с конским мясом предлагают за пятнадцать рублей, чуть дороже просят, чем за кашу.
Очень много в закусочных рядах разнообразных пирожков, но и охотников до них опять же предостаточно.
Пожилая дама в шляпе и пенсне торгует картофельными лепешками. Её тоже Илья Ильич не обделяет вопросом.
– Пять рублей штука.
– Дорого, – делает заключение антиквар.
А вот и целый ряд столов с самоварами. Желающие могут тут угоститься чаем. Кто побогаче – с сахаром. Он продается прямо тут – восемь кусочков за двадцатку. Четыре – за десять советских бумажных рублей.
Между рядами много баб самого что ни на есть деревенского вида, никак не москвичек. Все с большущими узлами. Они уже наменяли на хлеб уйму вещей, что их душеньки пожелали. Дешево, по старым временам – почти даром. Лица их сияют довольством и превосходством над убогими простодырыми горожанами.
Ну, есть захочешь – всё отдашь. Пользуются этим ловкие бабищи. Времена сейчас такие. Булкам стихи посвящают. Я такие сам читал в одной эсеровской газетке.
Ах, булка, булка!
О ней, о пышной,
Горяченежной,
Как вздох степей,
Вздыхаю гулко,
Ропщу мятежно
(Хотя неслышно)
О ней, о ней!
Такие вот дела… Иные, всё за булку готовы отдать.
Отдам я слепо
И бестолково,
Сквозь смех и слёзы,
Добро моё, —
И все совдепы,
И исполкомы,
И совнархозы, —
Всё – за неё!
– Всё, Ваня, пришли. Раскладываемся.
Илья Ильич кивнул мне на свободное место в ряду, где старыми вещами торговали.
Я расстелил прямо на земле видавший виды мешок, а антиквар и выложил на него свой товар.
Глава 6 Терехин
Илья Ильич занялся своей торговлей, а я в сторонке за его спиной встал.
Конечно, рискованно мне с ним на Сухаревке появляться, но тут такой муравейник – попробуй заметь меня. Кстати, милиция здесь особо и не появлялась. Это я в первый приход с антикваром сюда заметил. И в прежние времена полиция на этом рынке порядок навести не могла, а сейчас и подавно. Жила Сухаревка по своим неписаным законам. Тут, главное, рот не разевать и куда не надо не соваться, тогда и при своих интересах останешься… Может, и с прибылью.