Варьельский узник
Шрифт:
— Заключенный спрятался в крестьянской повозке. Его обнаружили уже на мосту.
Сердце Эммануэля сжалось, но он мгновенно взял себя в руки и отрезал:
— Десять плетей — тебе. Двадцать — ему. А потом приведите беглеца ко мне.
Капитан удалился. На несколько минут повисла тягостная тишина.
Алексис, мрачный как туча, первым прервал молчание:
— На что он надеялся?... Сбежать?
— Нет. Куда ему бежать с браслетом на руке? Я полагаю, он хотел получить какие-то известия... или передать.
— Уже почти девять. Его приведут сюда?
— Если он будет в состоянии держаться на ногах.
Желая
— Не слишком ли это сурово — двадцать ударов, господин? — Алексис использовал последний шанс.
— Нет. Попытка тайно покинуть территорию замка — двадцать ударов. Если бы он успел пересечь мост, то получил бы тридцать и клетку. Проклятый об этом прекрасно знал,— Эммануэль был непреклонен.
— Но зачем его приводить сюда после плетей?
Де Лувар бросил на молодого аристократа суровый взгляд:
— Алексис, я не могу менять правила ему в угоду. Вечерняя аудиенция отменяется только в случае наказания клеткой. Так будет с каждым, от пастуха до знатного сеньора. Что касается нашего гостя, то в следующий раз он постарается выбрать более подходящий час для своих подвигов.
Шевильер не ответил. Он сидел с опущенной головой, уставившись в пол.
— Я думаю, Олег заметил эту повозку, когда стоял здесь у окна... Однако юноша очень ловок. Вы заметили, когда он вышел? — принялся размышлять Эммануэль.
— Нет.
— Он должен был пройти через игровой зал, чтобы избежать встречи с моими стражниками. Но тогда мне очень хотелось бы узнать, как ему удалось незаметно пройти через кухни?
— Он вам ни за что этого не расскажет,— улыбнулся Алексис.
— Я знаю...
Узника привели через час. Эммануэль и Шевильер, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, играли в триады. Алексис посмотрел на Проклятого, да так и застыл с поднятой фигуркой в руке. Олег был бледен как смерть, из-под повязок на запястьях сочилась кровь, разодранная рубашка стала алой. Юный дьявол еле стоял на ногах, но держался прямо и не сводил глаз со своих тюремщиков. Охранник связал ему руки и удалился. Алексис в смятении, весь пунцовый, смотрел на него несколько минут. Эммануэль выдернул его из оцепенения:
— Играем!
Шевильер машинально поставил фигурку на первую попавшуюся клетку. Молодого вассала уже давно покорили храбрость и выдержка Олега, но теперь он был просто потрясен при виде его, окровавленного, шатающегося от слабости, но с гордо расправленными плечами. Де Лувар поднялся, подошел к узнику и передвинул веревки с израненных запястий чуть выше.
— Вы, похоже, не держали цепи? — невозмутимо спросил он.
— Я думал, вы будете присутствовать при экзекуции. Я вас ждал,— ответил юноша.
Их диалог вывел Шевильера из оцепенения:
— Это очень трудно — не отпускать цепи?
— Непросто... Вас я тоже ждал, мессир.
— Каждому — свое,— ответил за Алексиса Эммануэль.— Вы меня очень обяжете, если присядете. А то еще рухнете на доску, тогда партию придется прекратить, а я, похоже, выигрываю.
Эту партию Алексис де Шевильер запомнил на всю оставшуюся жизнь. Тридцать лет спустя он вспоминал о ней: «Черт
бы побрал этого Проклятого дьявола! Никогда в жизни я не видел ничего подобного! Он сидел на скамье, кровь текла из его запястий и по спине, а он следил за каждым ходом игры. Только вздрагивал иногда, словно от сквозняка. Черт бы его побрал!»К несчастью, этот вечер остался памятен еще одним событием. Вместе с охранником, пришедшим освободить узника от веревок, в зал вошел посланник от Регента. Он привез официальное извещение о смерти принца Систели, заверенное святым епископатом и скрепленное королевской гербовой печатью: «...23 августа сего года... Рено-Фолькес де Систель... глубоко скорбим... все в руках Божьих... извещаем о трауре...» — положенный набор лицемерных фраз. Эммануэль выслушал посланника с непроницаемым выражением лица. Когда тот закончил читать, сеньор на секунду прикрыл глаза, затем произнес:
— Передайте...— начал было он, но гонец поспешно опустил воротник, показывая Эммануэлю, что на нем нет золотой цепочки, и обращаться к нему следует на «ты».
— Извини. Передашь его преосвященству, что Лувар скорбит вместе с ним,— Эммануэль замолчал. Посланник подождал немного, затем, смущенно улыбнувшись, все же решился:
— Это все, сеньор?
— Да.
— А что передать... Регенту?
— То же самое. Лувар разделяет скорбь его преосвященства. Иди.
Перед тем как выскользнуть за дверь,гонец бросил на узника полный ужаса взгляд. Эммануэль встряхнул головой, словно просыпаясь ото сна:
— Играйте, Алексис. Принц мертв. Играйте.
Охранник вышел, но Олег не ушел вместе с
ним, а подошел к столу. Манжеты его рубашки покраснели от крови. Несчастного трясло, у него явно поднялся сильный жар.
— Принц мертв уже давно,— печально вздохнул Шевильер.
— Почти десять месяцев. С 17 января. Присаживайтесь, Олег, если остаетесь.
— Нет, спасибо, сеньор.
Алексис в грустной задумчивости блуждал взглядом по шахматной доске с расставленными на ней медными и серебряными фигурками:
— Я, конечно, знал об этом... но официальное известие... Если бы Регент был братом короля, то стал бы продолжателем династии. Но он — брат королевы... Как-то все странно сложилось. У короля было два сына. Один утонул вместе с ним в Стижали. А второй...
— Играйте, Алексис,— настойчиво повторил Эммануэль.
Спустя три недели узник предпринял еще одну попытку выйти за крепостные стены, только на этот раз через южные ворота. Его настигли в нескольких метрах от берега. По крайней мере он избежал наказания тяжелой плетью и клеткой. Эммануэль отдал приказ о двадцати ударах и приставил к нему охрану.
Однажды вечером Сальвиус в сильной тревоге завел разговор об Олеге:
— Я хочу поговорить с вами, сеньор... о браслете. Мне кажется, приступы стали более частыми и продолжительными. Проклятый, конечно, молод и очень вынослив. Но его легкие... После припадков у него сильная одышка, он подолгу не может восстановить нормальное дыхание. Я не понимаю, почему раньше я такого не замечал. Может, все дело в том, что Олег старается сдерживаться и не кричать? Хотя боль и не постоянная, но, сдается мне, усиливается. Значит, через год будет еще хуже?