Варфоломеевские ночи

Дорожный солдатский сундук, был набит новенькими десятирублевыми купюрами до самого верха. На дне лежали шведские кроны.

– Ну, все Ганецкий, можешь идти. Чаем угостить не могу, чай только что кончился, Инесса ушла ночевать к подруге. Извини уж. У тебя очень усталый вид. Возьми десятку из пачки, только не больше: пролетариат пострадает.

Ганецкий вытащил еще пять пачек, покрутил у носа вождя, расхохотался, повернулся к двери.

– Ну и жадина же ты, Вольдемар. Бывай.

Володя волочил сундук по полу, старался его поднять и унести в потайную комнату Феофановой, но не мог поднять.

– Ты что так пыхтишь?
– спросила Инесса, выходя из своей комнаты.
– Давай подсоблю.

– Не надо, здесь пули для мировой революции. Они... секретные и...и...и могут взорваться. Нам придется хозяйке дом заново строить. Ты иди, иди, ложись, я как-нибудь сам справлюсь.

Поняв, что одному не справиться, он нашел правильное революционное решение: открыл крышку ящика.

– До 12 ночи пересчитаю, - сказал он себе и стал вытаскивать пачки, складывая вокруг себя на полу. Пересчитав, он склонил лысину на банкноты, радостно вздохнул, но тут же вскочил и громко произнес:

– Психология капиталиста стукнула мне в голову, пора с этим кончать. И отец мой был не то капиталист, не то кулак и сам не знаю, кем он был. Где Мордыхая-Маркс? Положу его под подушку, крепко засну, а уже завтра в моей умной голове будет полный марксистский порядок.

Том Маркса-Мордыхая был тут же найден, Ленин трижды стукнул им себя по лысине и подпрыгнул на радостях: капитализм выпрыгнул из башки, как птичка из клетки.

– Эй, Надюха! срочно одевайся! сбегай к соседу Эйно Яхья, этому финскому еврею и тащи его сюда. Это архи важно: одна нога здесь, другая - там! Живо! кому сказано?

– Так уже половина ночи, все евреи почивают в это время.

– Стучи кулаком в дверь, Скажи: вождь мировой революции требует. Дело архи важное.

Надя замотала голову в большой шерстяной платок, надела ботфорты мужа, а юбку забыла. Пройдя квартал, у самого перекрестка стояли два мужика сомнительной наружности, всматриваясь в движущееся чучело.

– Бежим, Сеня! Это ведьма. Вон у нее коса за плечами, срубит нас, аки траву.

Надя улыбнулась, осмелела, прибавила шагу, стала вспоминать первый куплет партийного гимна "Вставай проклятьем заклейменный", уже открыла рот, как тут высветился номер дома, в котором жил великий Яхья.

Он вышел на площадку дома, широко раскрыл руки, не успев застегнуть халат. Надя заметила болтающийся отросток и сплюнула.

– Что так поздно, Надежда Константиновна, ну заходите, гостьей будете, самовар еще кипит. Я не сплю, как видите. У нас была договоренность с Ильичом, не стопроцентная, правда. Он должен получить посылку, а эту посылку мне надо забрать. Раздать завтра же нашим солдатам, нашим революционным полкам.

– Я...я по этому самому поводу, у него дома сундук, огромный такой и тяжелый, он пытается таскать его туда-сюда, пыхтит, пот с него текет, рубашка вся мокрая, не отстирать. Я увидела, ахнула и побежала. Срочно одевайтесь. Если не утащите, я помогу.

– Да я, практически готов, мне только тапки надо сменить.

– Не надо, какие там тапки, - сказала Надя в ужасе, - революция ждать не может, идем!

Они тут же покинули Певческий переулок, где жил Эйно Яхья.

Пять минут спустя они уже были на квартире Ленина.
– Архи возмутительно! Архи возмутительно, - повторял Ильич одну и ту же фразу.

– Что случилось, Эйхуя, Эйхуя?
– спросил Эйно, назвав самую секретную кличку Ленина.

– Да вот только что с заседания Центрального комитета, сегодня 10 октября, а переворот должен был состояться уже 7-го. Они просто ослы. Проморгать власть! Да ее возьмут другие, корниловцы, например. И вот, Эйно, тут сундук с деньгами. Рабочие Москвы собрали по рублику, по два, обменяли в банке на упакованные десятки и прислали...поездом на содержание пролетарской армии. Забери этот сундук и как только рассветет, раздай пролетариату в погонах. А мне еще принесут.

– Но Эйхуя, дорогой, время такое, сам знаешь: я чичас выйду с этим сундуком, а меня в переулке поймают наши пролетарии и захотят посмотреть, что я несу в три погибели. Я...я не могу так. Давай подежурим оба, а как только рассветет, вдвоем и потащим этот дорогой сундук.

– Нет и еще раз нет. Я подниму Инессу, с нами пойдет и Надя, возьмем тележку, сделаем муляж больного ребенка и вчетвером потащим к тебе на квартиру, - сказал Ленин и захлопал в ладоши.

Тут же выскочили обе женщины, встали каждая у своего порога, выкатив глаза, и ждали команды.

– Срочно и это архи важно найти куклу, обмотать ее трижды - четырежды, так чтоб получился вид ребенка. Мы его погрузим на тележку и увезем к Эйно на квартиру. В этом ящике находятся ценные документы будущего переворота, согласованного с членами ЦК.

Обе дамы знали, что Ленин лукавит, а точнее врет, но на этот раз вранье было принято всерьез. Ведь такого еще не было. Среди ночи, когда все спят, тащить какой-то сундук в другой переулок, да еще вчетвером, такого просто не было раньше.

Пока женщины мастерили бутафорию, два еврея пытались поднять сундук с деньгами, и никак у них не получалось.

– Эйхуя, ты сачкуешь, подходи ближе и держись за угол, - укорял Эйно Ленина.

– В моей башке мировая революция бурлит и этого достаточно. Ты хватай за три угла, а я только за один, Это архи важно, - огрызался Ленин.

– Ты представь, что ты мужик, сибирский крестьянин, и у тебя сундук полный золота.

– Гы, да точно, что ты раньше не сказал, - произнес Ленин, схватив сундук, и без труда взвалил его на плечи, сделав при этом два выстрела из заднего отверстия.
– Именем мировой революции, идем! Бабы, следуйте за нами. Никакой тележки не нужно. Ваша задача - наблюдать. Если капиталисты-империалисты попадутся, подавайте сигнал. Можно чихнуть, кашлянуть и сделать негромкий выстрел из задницы. Эйно, идем! Мы смело в бой пойдем в борьбе за это..., - пытался запеть Ленин, но как только очутился на улице, тут же замолчал и стал прислушиваться. Инесса в ночной рубашке чихнула, Ленин немедленно отреагировал: он тут же сбросил сундук, снял пиджак и накрыл его.

– Это я от прохлады, что так испугался. Взваливай на плечи и тащи. Тоже мне вождь.

– Эйно, возьми ты, а я буду держаться за ремень, чтоб не сбежал.

– Не волнуйся, Ильич! только вчера получил получку в партийной кассе...90 тысяч золотых рублей. Члены нашей партии пока живут не бедно...на немецкие деньги. Они просто молодцы, исправно платят.

Какая-то ночная птица пролетела да прямо над лысиной Ильича.

– Это генерал Корнилов, - заревел вождь и тут же содрал кофту с Нади, чтоб замотать голову.

15

– Янкель, дорогой! как я рад! И мировая революция тебе рада. Ты разработал уникальные методы конспирации на Урале. Все работают в одном направлении, преследуют одну и ту же цель и никто не знает, кто чем занимается. Это архи секретно, архи важно. Эти методы и останутся политике нашей партии до конца света. Мы постареем, мы уйдем, а методы останутся. Ты выдающийся марксист-ленинец, Янкель!
– Ленин растопырил руки и заключил Кацнельсона, будущего Свердлова, в объятия, трижды чмокнул его в бородку и прижал к груди. Два еврея были приблизительно одного роста, одного нрава, но разных возможностей: Ленин был рожден командовать, а Кацнельсон б исполнять волю старшего, правда одногоединственного. И этим единственным был его друг Ленин.
– Ты - настоящий друг. И не только друг, но и выдающийся марксист. После изучения моей статьи "Марксизм и восстание", ты блестяще сдал экзамен, а после сдачи экзамена, дело сдвинулось с места. Ты стал меня поддерживать, а меня поддерживать, это все равно, что себя поддерживать, Янкель, мой дорогой еврей, памятник тебе будет в Свердловске и город будет носить твое новое имя Свердловск все пять тысяч лет, Янкель. Вождь мировой революции, то бишь я, собирается дать еще одно поручение, оно более важное, более своевременное, чем то, которое я давал тебе месяц тому назад. Это архи важное поручение, сука буду, он всех ублюдков схватит за шиворот и на сковородку...поджарить жирные зады и отдать пролетарским псам.