Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Тут раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Ленин стоя на одной ноге, правой ноге, потому как левая затекла от сидения в кресле в течение двадцати часов, наяривал в ладоши так, что щекотурка валилась, то есть аплодировал.
– Това...ищи!
– воскликнул вождь, когда наступила коммунистическая вечно мертвая тишина.
– Это архи важное сообщение нашего друга, нашего соратника, женившегося, по нашему заданию, на богатой невесте и пополнившего партийную кассу. Товарищ Андрианис, сейчас же, сию минуту, нет, сию секунду, отправляйтесь в Ригу. Можно пешком, можно на революционном броневике. Вы уже там, Андрианис. Там! вы понимаете, это? и от моего имени, имени Ильича, предложите стрелкам явиться в Петроград на защиту Октябрьского переворота, подарившего народу свободную
– Я кассу не пополнял, врать не буду. Покаюсь потом. Чаю бы попить перед дорогой, Владимир Ильич, - сказал Андрианис. Три дня во рту не было капли влаги, кроме коньяка, канадского виски, да русской бормотухи. Горит все унутри. Там революция происходит.
– Чай потом, потом, товарищ. У нас тоже все горит, вон кресло какое горячее, идите понюхайте, товарищ. Оно пахнет, я иногда постреливаю в сторону врагов советской власти. Дуйте в Ригу, товарищ Андрианис. А что кассы, партийной кассы, то вы ее пополняли, понятно? Раз вождь сказал, значит, так оно и было. Короче, дуйте и без стрелков не возвращайтесь!
– Тэбэ коленка под жопа, - сказал Коба, сжав кулаки.
– Товарищ Бронштейн! сопроводите Андрианиса, пока он не передумал. Андрианис, хоть и наш человек, но он ненадежный. Женился по заданию партии, и прилип к юбке: ни одного золотого рубля в партийную кассу не сдал и тем самым превратился в нашего врага капиталиста. Ну, идите же, идите! Революция в опасности. Искупите свою вину перед партией и народом!
***
Ленин хотел сделать замечание Кобе, уж больно хорошо он выразился, как полагается революционеру: "коленка под жопа", а практически ничего не сделал, даже коленкой не пошевелил, но, вспомнив, сколько тысяч золотых рублей он еще недавно доставил ему в Швейцарию, воздержался. К тому же, два революционера, Бронштейн и Апфельбаум, уже выводили Андрианиса под руки из зала. Тот, правда, не сопротивлялся, все намекал на перекус, но Апфельбаум совал ему дулю в рот и говорил:
– На, выкуси.
Два дня спустя, Троцкий стал названивать Ленину из Риги. Стрелки хотели знать, что они получат за то, что спасут большевистский режим. На предложение раздеться донага и ходить голыми по Риге, демонстрируя свободную любовь, категорически отказываются.
Почему? удивился Ленин. У них, что, детородных приборов совсем...нечего показывать?
По-моему, боятся, что рижанки оторвут и себе за пазуху, а это значит: пиши пропало
– Ладно, мы им эту пролетарскую культуру привьем, а может то, что они увидят своими глазами в Петрограде понравится. А пока передай: как только советская власть установится повсеместно, что архи важно, Латвия получит независимость. Это архи важно, и интересно, товарищ Бронштейн, - сказал Ленин, стоя у аппарата.
– Что еще им обещать, что? что, что? А вот что. Каждый боец будет получать пятнадцать золотых рублей в день. Если будут кочевряжиться, скажите им, что я отдам им Невский проспект на разграбление. Пусть забирают себе ценности, золото, серебро, украшения. Помнишь, Троцкий, как варвары разрушали Рим? Не помнишь, эх ты, мурло безграмотное. Ты им скажи так: Петроград - это Рим, а вы варвары. Ленин разрешает вам разрушить Петроград, га...га...агаа! Это архи важно.
Так они уже разграбили Невский проспект, сразу же, как только Аврора пальнула, ты, Ильич, в этот момент как раз обосрался, разве не помнишь?
Не шути так зло, Брошка, а то превращу в бесхвостую обезьяну.
Слава Цуцику! Жди! скоро шестой полк...
Шестой полк второй латышкой дивизии был в Петрограде на следующий день ночью. Латышские головорезы, духовные дети Ленина, сразу рассредоточились по центру города, выследили наиболее приличные еще не разграбленные дома и устремили свое всевидящее око на пустующий царский дворец. Грабить здесь уже было нечего.
Командир латышских стрелков Иоаким Вацетис тут же явился к Ленину с просьбой получить разрешение грабить Невский проспект. А можно и какой другой, желательно еще не подвергавшийся коммунистической милости.
Ленин облобызал Вацетиса, обещал ему более высокую должность.
– Невский проспект ваш. Говорят, вы
его уже обрабатывали, но если считаете, что экспроприация возможна по второму кругу, то...По обеим его сторонам живет одна буржуазия. Будьте беспощадны ко всем - старикам, детям, а девицы пусть угостят ваших бойцов клубничкой. Говорят, буржуазная клубничка архи вкусная. Сам еще не пробовал, а тебе, Вацетис, советую. Но у меня есть архиважная просьба. Отбери для меня пятьсот солдат, самых лучших, самых преданных делу революции для моей личной охраны. Я буду их кормить, платить каждому по двадцать золотых рублей в день. У охраны Ленина, то есть моей охраны, должен быть командир, он будет отвечать головой перед мировой революцией за мою жизнь.Латышские головорезы численностью несколько тысяч человек стали обрабатывать Невский, но оказалось, что на Невском уже проживают гопники и прочий пролетариат. Апфельбаум взвыл и бросился к Ленину, просить у него защиты. Лени расхохотался и сказал:
Передай им, что вскоре переедем в Москву, и советское правительство подарит им город для санитарной обработки, пусть потерпят.
Латышские стрелки действовали с особой жестокостью, - мстили русским за оккупацию своей маленькой родины, но об этом никто не говорил, это делалось по указанию Ленина под лозунгом борьбы с мировой буржуазией. Головорезам осталось обработать лишь ту часть города, который был частично разграблен. Этажи, квартиры зияли пустотой, входные двери оставались настежь открытыми, на полу лежали оскверненные тела, зверски убитых невинных представителей русской интеллигенции, которая совсем недавно спонсировала большевистский захват власти, искала повод для свержения царя и восстановления всеобщей справедливости.
Это была большевистская благодарность кровожадного вампира и обозленной голодной голи.
Петроград замер в ужасе. Отныне люди покорно с поднятыми руками шли в подвалы в качестве заложников, где их расстреливали, как вредных крыс.
Командир дивизии Вацетис обошел квартиры, остался доволен и тут же отправился на доклад к вождю мирового пролетариата. К этому времени он уже подобрал пятьсот головорезов для охраны главного палача Ильича.
Ленин выслушал подробный рассказ о первом успешном опыте ликвидации насиженных буржуазных гнезд, раскатисто хохотал, жал руку Вацетису, называя его другом и братом, а в конце объявил высочайшее повеление:
– Това...ищ Вацетис, вы назначаетесь главнокомандующим войсками советской России. Я, правда, хотел отказаться от армии, но теперь вижу, что без армии не обойтись. Вы, товарищ Вацетис, назначьте ответственного за мою личную безопасность, помня о том, что враги советской власти станут охотиться за мной как за вождем мировой революции.
– Он уже назначен, - ответил Вацетис, - это Эдуард Петрович Ская. У него бородка почти как у вас, Владимир Ильич, только лысины нет. Я могу посоветовать ему: сбрить волосы на затылке.
Ленин поднёс руку к подбородку, сощурил левый глаз и сверлил собеседника до тех пор, пока тот не опустил глаза.
– А вы, товарищ Вацетис, хорошо говорите по-русски и это архи важно. Главнокомандующий должен владеть русским языком. Вам придется выступать на митингах с агитационными речами. А вот Коба не знает русского и это мешает мне назначить его...
– Выступать перед латышскими стрелками?
– Да хотя бы перед ними.
– Да что вы? Латышским стрелкам речи не нужны. Им нужно оружие, обмундирование, хорошее питание, червонцы и свобода Родины Латвии и иногда клубничка.
– Все им будет предоставлено.
27
Поручик Дмитрий Иванович Королев бросил свою часть, как только большевики захватили власть в Петрограде. Он даже обрадовался такой возможности.
– Не буду больше служить в армии, тем более большевистской, - сказал он своему другу Шанцеву, который все еще находился на перепутье, то ли уходить, то ли оставаться, а там видно будет.
– Женишься? Она тебя, небось ждет, не дождется, -сказал Шанцев с какой-то завистью, так как у него до сих пор не было невесты, ради которой он пошел бы на то, на что решился его товарищ.