Вариации на тему
Шрифт:
Люди не удивились, услышав это имя, не обрадовались, не стали торжественно приветствовать и — что самое главное! — не поспешили удалиться на совещание. Его имя ничего, абсолютно ничего не говорило им!
— Кстати, — спохватился Прометей, — а где ваш костер, где огонь?
— Какой костер, какой огонь? О чем ты говоришь?
И только тут титан сообразил: эти люди еще не знают огня! Они не получили его чудесного дара, не чтили его подвига, не приносили ему жертв, не пели хвалы! У этого племени не было вождя или жреца, который мог бы опасаться за свою власть после его появления, он никому не мешал править и повелевать от его имени — посему и присутствие титана никому не мешало, и никто не спешил от него избавиться. Наоборот:
Не скоро еще поверил Прометей в свое счастье; по ночам нет-нет да и приснится, что в селении появились люди с факелами и полными пылающих углей горшками, что, узнав титана, они гонят его прочь, к другому племени, якобы имеющему больше прав на поклонение дарителю огня… Проснувшись, весь в поту, Прометей задумывался: а если сон в руку? Как быть? Поэтому потихоньку от всех он развел в горной пещере костер и наковал оружия: пусть теперь недруги только сунутся! — он научит свое племя, как прогнать их прочь вместе с проклятыми жалящими языками пламени!..
Так и остался он жить среди людей, не знающих огня, и был бы счастлив, если бы не постоянный страх увидеть приближающийся огненный факел…
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ СИЗИФА
Позже Сизиф и сам не сможет решить — проклинать ему или благословлять тот миг, когда, устало помахивая гудящими от натуги тяжелыми руками, с пустой головой и с еще более пустым сердцем спускался он с горы следом за своим скатившимся камнем и вдруг ощутил легкий удар, будто наткнулся на его обнаженное плечо пролетавший мимо жучок. Осмотревшись, Сизиф заметил на гладко утоптанной тропе цветок полевой ромашки. Живой цветок в царстве мертвых?! Наклонился, поднял и долго, не веря своим глазам, вертел в пальцах, потом понюхал, даже лизнул. И тут услышал странный звук — кто-то явственно хихикал, зажимая ладонью рот. Что это? Что происходит? Он снова с любопытством огляделся по сторонам — ни живой души… Может, надумал подшутить кто-то из его стражей? Хм… Но все-таки цветка не бросил. Плеснул в черепок воды и, сунув туда ромашку, оставил у пещеры, где жил. Вернулся к камню и вновь принялся толкать его вверх. Камень, как обычно, неподалеку от вершины уперся в невидимую стену, вырвался из рук, загрохотал вниз. И тут опять произошло неожиданное: до его слуха донесся тихий плач.
— Эй, кто там? — громко спросил Сизиф.
Никто не отозвался. Плач прекратился. Отыскивать его источник было некогда да и незачем: мало ли в царстве Аида слез и зубовного скрежета? Сизиф вновь вернулся к своему непосильному труду. Однако, когда камень в очередной раз покатился вниз, сквозь грохот, вызванный его падением, прорвалось громкое рыдание — оно доносилось с той стороны, где за грядою скал нес свои мертвые воды Стикс.
— Кто там, в конце концов?! — потерял терпение Сизиф.
И тут из-за скалы показалась женщина. Русые волосы, схваченные золотой тесьмой, собраны на затылке в огромный тяжелый пучок, вокруг колен шелестят складки прозрачного хитона, высокая грудь взволнованно вздымается, щеки и подбородок мокры от слез. Сизиф даже забыл, когда видел в последний раз живую женщину. И потому стоял как громом пораженный.
— Я все знаю, все-все, — затараторила незнакомка. — Давно уже наблюдаю за тобой, а сегодня не выдержала, у меня сердце от несправедливости разрывается, ведь нельзя же так! Нельзя!.. Это больше чем жестоко… — И она снова всхлипнула.
— Откуда ты? Чья ты? — пришел наконец в себя Сизиф.
— Я Идона, Харонова внучка. Знаешь перевозчика Харона? Скажи, скажи мне, чем я могу тебе помочь! Увидев, как бережно ты поднял и спрятал ромашку, я поняла, что сердце твое не зачерствело,
подобно этому твердому камню, что оно тоскует… Но, прости, — перебила она сама себя и прислушалась, — меня уже ищут. Чао, Сизиф, скоро увидимся снова!Сверкнули подошвы легких сандалий, зашелестели складки хитона, и она исчезла. Теперь, когда Сизиф вновь один на один остался со своим камнем, ему было о чем подумать. Перед глазами — распухшие от горя губы, в ушах — приглушенные вздохи, ноздри продолжают ощущать аромат лаванды, который источали волосы Идоны. С какой нежностью, с каким сочувствием поглядывала она на его грубые, мозолистые, исцарапанные камнем ладони! Идона… Даже протянула было руку, чтобы коснуться его плеча… Ах нет, лучше не мечтать, лучше выкинуть все это из головы, потому что потом будешь надеяться на что-то и страдать… Нет, нет, прочь пустые мечтания!
И все-таки, пусть против воли, все существо Сизифа исполнилось нетерпением. Впервые испытал он, что значит, ожидая, волочить и толкать камень, ожидая, спускаться с горы, ожидая, идти спать… У него заболела шея, потому что теперь голова всегда была повернута в сторону приречных скал — оттуда прилетел цветок ромашки, уже увядший, но сохранивший терпкий запах… Идона… Распусти она свои роскошные волосы, они прикрыли бы ее до колен… Сизиф, Сизиф, могучий Сизиф, ты прекрасно знаешь, что такое одиночество в царстве одиноких, когда у тебя ничего нет, один лишь тяжелый камень… Но она пообещала, сказала: «Чао, Сизиф, скоро снова увидимся!» Ожидание для проклятого — второе проклятие… Лучше уж ничего не ждать, ни на что не надеяться, плевать на все, к черту!
— Си-зи-иф!
Его словно парализовало: руки-упустили камень и бессильно повисли. Идона стояла неподалеку, золотая тесьма вилась вокруг ее головы, подобно лучику солнца. Сизиф не сумел ни поздороваться толком, ни даже улыбнуться. «Чурбан ты», — выругал он себя, спускаясь за камнем в долину. Идона очутилась рядом. И когда он молча принялся толкать вверх свой валун, она не покинула его, поднимаясь с ним в гору, изредка касаясь камня рукой. Как нежно звенели браслеты на ее запястье! Сизиф жадно косился на тонкие розовые пальчики, на округлый локоть с ямочкой, на пухлое плечико, на… о боги!
— Молчишь, не желаешь разговаривать? А я, чтобы увидеть тебя, через скалы лезла, — с легким упреком произнесла Идона.
— Так ведь я… — начал было оправдываться Сизиф, но запнулся и растерялся: долгие века одиночества отучили его высказывать свои мысли вслух.
— Воображаешь… Ну еще бы не воображать! Ведь о тебе легенды ходят: как же, мученик, да еще царских кровей! Богиню тебе подавай или титаншу какую-нибудь, а не внучку бедного лодочника… А я-то, дуреха, через скалы лезла… — повторила она и обиженно отвернулась.
— Неправда, — сказал Сизиф.
— Да? — посветлела Идона и, весело воскликнув «Эвоэ!», бегом припустила с горы, обгоняя скатывающийся камень. Сизиф, привыкший спускаться медленно, чуть не кувырком летел следом. Сделав по долине круг, Идона вернулась к камню и так прижалась к нему, что, начав его толкать, Сизиф вынужден был обнять и ее.
— Улыбнись же хоть разок, не будь таким букой! Ну Сизиф! — Она вдруг посерьезнела. — Лично мне ничего не надо, я хочу, чтобы тебе, понимаешь, тебе стало лучше, хоть чуточку… Не должна же чаша страданий быть бездонной. Я думала, что умру от горя, когда наблюдала за тобой из-за скал…
— Я слышал, — ответил Сизиф, впервые осмелившись взглянуть ей прямо в глаза.
Идона протянула руки, и они обнялись. Его твердые ладони, огрубевшие от шершавых боков огромного камня, едва касаясь, гладили нежную женскую кожу — Сизиф боялся неосторожным движением причинить ей боль.
— Отныне все-все пойдет иначе, — говорила женщина, поднимаясь вместе с ним в гору вслед за камнем, — отныне мы всегда будем вместе. Всегда!
— А твой дедушка Харон?
— Ему самому вскружила голову одна эвменида, — засмеялась Идона.