Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
До русского линкора оставалось около семи миль, на левой раковине шел верный «Саванна», поддерживая своего собрата огнем, эсминцы тоже, судя по всему, уменьшали дистанцию.
Русский пристрелялся, и залпы его вспомогательной артиллерии ложились все ближе. Впрочем, и сам он шел в окружении всплесков шести– и пятидюймовок американских кораблей, на миделе и юте болтались дымные струи, штопором уносящиеся ему в кильватер. Артиллерия русского стреляла не переставая, и на нее в связи с уменьшившейся дистанцией приходилось обращать все большее внимание.
Первое попадание крейсер получил в 0948, то бишь в девять часов сорок восемь минут «Ак Эмма» [144] , и после этого, несмотря на решительное маневрирование, они следовали одно за другим – русский, видимо, сосредоточил на их крейсере огонь всей своей противоминной артиллерии.
144
Ack Emma – сленговое обозначение двенадцатичасового промежутка AM (после полуночи); Pip Emma соответствовало РМ (до полуночи).
– Два. – Командир оторвался от прорези в броне и обернулся к окружающим его офицерам. – У него два калибра!
– Как у итальянцев.
– Да, и у немцев. Не знаю, хорошо это или плохо.
– Для нас?
Торпедисту, оказывается, было смешно. Он широко улыбался, не отрываясь от визира автомата торпедной стрельбы. Впервые за два года службы на крейсере ему представился шанс проявить свое мастерство. Отношение остальных офицеров к его обязанностям было ироничным: всем казалось, что времена «Дорсетшира» давно миновали, да и аппараты с большинства однотипных крейсеров были давно сняты, просто до их корабля руки пока не дошли.
– Мне нужно десять тысяч ярдов – это максимум, с которого можно рассчитывать на попадание. Лучше девять.
– Ага, а еще лучше семь. Тогда-то он и перенесет на нас свой главный калибр, чего мы все тут и добиваемся. Чудесно!
– Куда уж лучше!
– Если кто забыл, до сих пор не зафиксировано ни одного торпедного попадания с дистанции более пяти миль. Старший, как там эсминцы?
Пауза, возникшая после этого вопроса, продлилась больше, чем требовалось, и один за другим все офицеры повернулись в том же направлении, что и внезапно замолчавший старпом. То, что их героическая атака уже никому не нужна, стало ясно сразу. Авианосец еще имел ход, еще даже пытался как-то менять курс, но уже был обречен. Громадные языки пламени вырывались из его корпуса, наклонившегося к поверхности моря под нелепым углом, из-под развороченной на корме взлетной палубы толчками выбрасывало вверх клубы густого нефтяного дыма. Вокруг, не далее чем в четырех-пяти десятках ярдов, один за другим поднимались фонтаны накрытий: каждый залп теперь, по-видимому, давал попадание.
Эта жуткая картина через несколько секунд исчезла из поля зрения офицеров крейсера, когда тот, повинуясь приказу командира, заложил циркуляцию, склонившись в сторону русского корабля.
– Спокойной ночи, ребята [145] , – произнес Лакий, прежде чем они легли на боевой курс.
До торпедного залпа оставалось две минуты, посоветовать командиру отказаться от него никто не решился.
«Беннингтон», медленно кренясь на правый борт, погружался в воду. Та скорость, которую могли обеспечить заполняющемуся водой корпусу уцелевшие котлы, уже не оказывала никакого влияния на исход боя. Огромный авианосец почти не слушался руля, значительный дифферент на корму в сочетании с креном на правый борт вызывал очень большие опасения в отношении потери остойчивости – корабль мог перевернуться еще до исчерпания заложенных в проекте ее запасов.
145
Good night! В американском сленге середины XX века одним из значений этого выражения было «Это конец».
Отбиваться ему было уже нечем: яростно бившие в задирающийся горизонт кормовые башни пятидюймовых универсалок снесло прямым попаданием, островную надстройку пробило насквозь тяжелым снарядом, от взрыва которого рухнули за борт сломавшиеся у основания мачты радиолокаторы. Корма авианосца пылала, так и не успевшие подняться в воздух торпедоносцы скатывались в сторону правого борта, утыкаясь в нижний ярус «острова».
В 0956 командир «Беннингтона», убедившись,
что все возможности сопротивления и борьбы за живучесть исчерпаны, отдал приказ оставить корабль. Турбины медленно остановили свое вращение, и неподвижный пылающий авианосец застыл, окутанный черным дымом, задирая нос к небу. С бортов сбрасывали плоты и пробковые матрацы, матросы прыгали в воду с высоты правого борта, пытаясь как можно дальше отгрести от тонущего авианосца, дергающегося от попаданий и близких промахов.Легший у самого борта снаряд прикончил наиболее торопливых. У среза палубы выстроившиеся в ряд моряки не отрываясь смотрели на идущий на горизонте бой. Несколько человек молились, стоя на коленях, кто-то стаскивал с себя ботинки, какой-то младший лейтенант лихорадочно зарисовывал в блокнот силуэт русского корабля.
Из люков, расположенных у основания надстройки, выскакивали матросы, чьи боевые посты были в глубине лабиринта палуб и отсеков авианосца. В первое мгновение, выбежав на яркий свет, они застывали, пораженные картиной пронесшегося над палубой опустошения; лезущие следом толкали их в спину, стремясь, в свою очередь, скорее оказаться наверху.
Зрелище, конечно, было не для слабонервных. Палуба задиралась к носу под углом градусов десять, одновременно накренившись почти на такой же угол вправо; чтобы сохранить на ней равновесие, людям приходилась передвигаться согнувшись. Почти вся кормовая часть взлетной палубы, вплоть до кормового самолетоподъемника, была разворочена и горела, исторгая из недр корабля густой черный дым с проблесками оранжевого пламени.
На палубе валялись одна из башен универсальной артиллерии и обломки металлических конструкций, снесенных с «острова». У его подножия сгрудились исковерканные, припавшие на крыло, сбившиеся в кучу «эвенджеры», придавившие несколько дверей. Среди самолетов лежали тела американских моряков, сброшенных с надстройки или погибших уже здесь.
Десятка три человек, раскатав по палубе пожарные рукава, поливали водой раскалившуюся палубу, стремясь использовать последние минуты, пока не упало давление в гидросистеме; руководил ими офицер в обгоревшем мундире с неразличимыми уже знаками различия.
С обоих бортов все еще сбрасывали спасательные плотики, на правом борту на шлюпбалках покачивался катер, уже доверху забитый людьми. За считаные минуты он был спущен на воду, и несколько моряков прыгнули в него сверху, прямо на головы сидящих. К катеру со всех сторон устремились надеющиеся спастись на его борту, но места им уже не было. Взревел мотор, и сначала медленно, а затем все быстрее катер начал удаляться от гибнущего корабля.
Корпус авианосца дрогнул, где-то в его погружающейся кормовой части возник глухой рокот, корабль ощутимо тряхнуло несколько раз подряд, и это точно не было очередной серией вражеских попаданий: уже довольно давно, как с удивлением обнаружил командир авианосца, по ним никто не стрелял.
Капитан Сайкс находился на палубе, стоя у носовых универсальных башенных установок вместе с большинством старших офицеров авианосца. Не хватало нескольких – погибших или все еще не выбравшихся из внутренних помещений. Контр-адмирала Кинка тоже не было: старый извращенец [146] отказался покидать носовую рубку, заявив, что желает погибнуть вместе с кораблем.
146
Игра слов: одно из американских сленговых значений слова kinky, образованного от kink (завиток, перекрут), – извращенный.
Услышав об этом, Сайкс поморщился и приказал одному из штурманов, бугаю из Северной Каролины, футбольной гордости «Беннингтона», привести адмирала, если понадобится, силой. Помимо всего прочего, капитан не хотел быть единственным козлом отпущения за гибель флотского авианосца – пятого с начала войны и второго за месяц [147] , после двухлетнего отсутствия потерь в тяжелых кораблях. Он не любил красивых жестов. То, что новейший, только что вступивший в строй авианосец, ценнейшая боевая единица, его любимый корабль, потоплен так глупо, просто каким-то шальным рейдером, возникшим ниоткуда, было невероятно, невозможно! Это противоречило всем стандартам – авианосцы никогда не участвуют в надводных боях, их строят не для этого.
147
Легкий авианосец «Принстон» был потоплен японской авиацией 24 октября, в первую фазу битвы за Лейте.