Вариант единорога

Она поднялась на ноги — песок рассказывал о стремительном бегстве и падении. На ней было то же красное платье, только порванное и испачканное. Ее черные волосы, коротко подстриженные и очень густые, растрепались настолько, насколько могли растрепаться. К ней приближался молодой человек из Центра — их разделяло шагов пятнадцать. Позади него по воздуху скользила завершательная машина — редкое зрелище! Величиной с полчеловеческого роста и парящая примерно на той же высоте, формой она напоминала кеглю. Ее передний шаровидный конец состоял из мелких граней и светился; три тонкие, как фольга, оборки, напоминавшие балетную пачку, поблескивали, поднимаясь и опускаясь в ритме, не связанном с ветром.

Услышав его шаги или заметив его краешком глаза, она отвернулась от своих преследователей, сказала «помогите!» и произнесла имя.

Он долго колебался, хотя для нее это не длилось и секунды, а потом оказался рядом с ней.

Человек и парящая машина остановились.

— В чем дело? — спросил он ровным, низким, чуть-чуть музыкальным голосом.

— Они хотят забрать меня,— ответила она.

— Ну и?

— Я не хочу.

— А! Вы не готовы?

— Да, я не готова.

— Тогда все просто. Недоразумение.

Он обернулся к человеку и машине.

— Тут какое-то недоразумение,— сказал он.— Она не готова.

— Тебя это не касается, Борк,— ответил человек.— Центр принял решение.

— Значит, его надо пересмотреть. Она говорит, что не готова.

— Иди займись своим делом, Борк.

Человек шагнул вперед. Машина последовала за ним.

Борк поднял руки — одну из мышц, другие из самого разного.

— Нет,— сказал он.

— Убирайся отсюда,— сказал человек.— Ты мешаешь.

Борк медленно двинулся на них. Огни в машине замирали, юбочки опустились. С шипением она упала на песок и осталась неподвижной. Человек остановился, попятился.

— Я должен буду сообщить...

— Уходи,— сказал Борк.

Тот кивнул, остановился, поднял машину, повернулся и зашагал с ней по пляжу, не оглядываясь. Борк опустил руки.

— Ну вот,— сказал он девушке,— теперь у вас есть время.

И пошел дальше, осматривая ракушки и плавник.

Она пошла за ним.

— Они вернутся,— сказала она.

— Конечно.

— Что же мне тогда делать?

— Может, тогда вы будете готовы.

Она покачала головой и положила руку на его человеческую часть.

— Нет,— сказала она.— Не буду.

— Откуда вам знать сейчас?

— Я совершила большую ошибку,— ответила она.— Мне не надо было приезжать сюда.

Он остановился и посмотрел на нее.

— Прискорбно. Лучше всего вам обратиться к психологам в Центре. Они найдут способ убедить вас, что покой предпочтительнее тоски.

— Вас же они не убедили! — сказала она.

— Я особый случай. Тут нельзя проводить сравнений.

— Я не хочу умирать.

— Тогда они ничего не могут сделать с вами. Нужный психологический настрой — обязательное условие. Оно оговорено в контракте — пункт седьмой.

— Они же могут ошибиться. Или, по-вашему, они никогда не ошибаются? Их кремируют, как и всех остальных.

— Они крайне добросовестны. Со мной они обошлись честно.

— Только потому, что вы практически бессмертны. Машины в вашем присутствии замыкаются. Никакой человек не может к вам прикоснуться без вашего разрешения. И разве они не пытались кончить вас в состоянии неготовности?

— По недоразумению.

— Как со мной?

— Не думаю.

Он отвернулся и пошел дальше.

— Чарльз Элиот Боркман! — позвала она.

Опять это имя!

Он снова остановился и начал чертить вилкой решетку на песке.

— Зачем вы это сказали? — спросил он.

— Но это же ваше имя!

— Нет,— сказал он.— Тот человек погиб в глубинах космоса, когда космолет прыгнул по неправильным координатам и оказался слишком близко от звезды в момент ее взрыва.

— Он был герой. Дал сгореть половине своего тела, пока готовил спасательный челнок для остальных. И он выжил.

— Скажем: какие-то его частицы. Не больше.

— Но это ведь было покушение, верно?

— Кто знает? Вчерашняя политика не стоит бумаги, потраченной на ее обещания и угрозы.

— Он же был не просто политиком, а государственным деятелем, гуманистом, одним из немногих, кого, когда он уходит со сцены, больше людей любят, чем ненавидят.

Он издал что-то вроде смешка.

— Вы очень любезны. Но если так, то последнее слово все-таки осталось за меньшинством. Лично я считаю, что в нем было много от бандита. Но мне приятно, что вы перешли на прошедшее время.

— Вас восстановили так умело, что вы можете просуществовать вечность, потому что вы заслуживали самого лучшего.

— Быть может, я уже просуществовал вечность. Чего вы хотите от меня?

— Вы приехали сюда умереть и передумали.

— Не совсем так. Я просто не обрел состояния, оговоренного в седьмом пункте. Обрести покой...

— Как и я. Но у меня нет вашей возможности убедить в этом Центр.

— Быть может, если я пойду с вами и поговорю...

— Нет,— сказала она.— Их согласия хватит только на то время, пока вы будете рядом. Таких, как мы, они называют жизнехватами и не стесняются с нами. У меня нет брони, и я не могу доверять им, как вы.

— Так чего же вы от меня хотите... девочка?

— Нора. Называйте меня Нора. Защитите меня. Вот чего я хочу. Позвольте мне остаться с вами. Вы ведь живете где-то поблизости. Не подпускайте их ко мне.

Он потыкал вилкой в рисунок и принялся стирать его.

— Вы уверены, что хотите этого?

— Да! Да, уверена.

— Ну хорошо. В таком случае можете пойти со мной.

Вот так Нора поселилась в хижине Борка у моря. В первые недели всякий раз, когда являлись сотрудники Центра, Борк требовал, чтобы они поскорее уходили. А потом перестали приходить вовсе.

Днем она ходила с ним по берегу и помогала собирать плавник, потому что любила вечером развести огонь. А он, хотя жар и холод давно уже бьши ему безразличны, со временем и на свой лад начал получать радость от пылающего пламени.

Во время их прогулок он ковырялся в кучах мусора, нагроможденных морем, и переворачивал камни, проверяя, что под ними.

— Господи! Что вы надеетесь отыскать в этом... этом хламе? — спросила Нора, удерживаясь от вдоха и отступая.

— Не знаю,— усмехнулся он.— Камень? Лист? Дверь? [23] Что-нибудь столь же симпатичное. В таком вот роде.

23

«...Камень, лист, ненайденная дверь...» — начало романа Т. Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел».