Вариант "Синий"

— Челноков!

— Алексей я, — упёрся мужик.

— Хорошо. Алексей, нам надо вон в те кустики отползти, чтобы на открытом месте не маячить. Тут недалеко, метров двадцать. Цепляйся за мою шею и, если можешь, помогай хотя бы одной рукой.

— Попробую. А не получится, уходи один, старший лейтенант. Только, как обещал, гранату оставь.

— Да пошёл ты в жопу, — вдруг психанул Виктор. — Цепляйся и ползи, я сказал. И скорее: со стороны аэродрома опять моторы гудят.

Вот они, кусты, за которыми сочится ручеёк Дресна.

Отделение, едва не заметившее Юдина с Челноковым, уже далеко. Хлопают выстрелы немецких карабинов, время от времени рычит «эмгач». В ответ часто палят «калаши»: у них затвор передёргивать не надо, нажимай да нажимай на спуск, пока патроны в рожке не кончатся.

Сложнее всего оказалось не утопить раненого в этом самом ручейке. Воробью, не воробью по колено, а лицом в воду Алексей один раз всё-таки макнулся. Тяжёлый он, из ручья на другой берег едва удалось вытянуть. И то ли от боли, то ли от действия укола, совсем размяк, хоть и в сознании.

Зачем так корячиться? Да кусты на той стороне гуще. Вон, из Богородицкого вдоль дорожки, на которой погибли ребята, уходившие с Щигровым, лязгает гусеницами выкрашенный серой краской БТ с крестами. А за ним тарахтят моторами два мотоцикла. И за двумя рядами кустов, растущих вдоль ручейка, их с Челноковым немцам точно не видно будет.

— Гранату дай, старший лейтенант, — кажется, ожил раненый.

— Держи. У тебя патроны остались?

— Посмотри в разгрузке. Там, кажется, один магазин нетронутый. И россыпью на дне большого кармана были. Только потом снова меня на живот переверни: спиной к небу помирать не так стыдно будет. И свой ТТ мне отдай. Из автомата я всё равно стрелять не смогу: муть перед глазами после промедола.

Промедол — это вещество в том самом обезболивающем шприц-тюбике.

Да, немцы контрудар устроили. В районе Козино серьёзно грохочет. А через Богородицкое всё прут и прут пехотинцы, бронетранспортёры, грузовики с прицепленными к ним пушками. Разными. От 37-мм «дверных колотушек», тем не менее, опасных для советских бронетранспортёров, до 150-мм полевых орудий. Их небольшую батарею разворачивают у кладбища. Серые приземистые коробки «Штуг-3» тоже ушли на восток, поддерживать пехоту, атакующую неполный батальон Ларионова в Козино. Там сейчас, выражаясь словами «добровольцев», идёт «серьёзная заруба»: отдельных выстрелов не слышно из-за грохота артиллерии и разрывов снарядов и мин.

А вот и стапятидесятимиллиметровки, развёрнутые у кладбища, присоединились. Всего-то две сотни метров от Юдина с Челноковым, но выстрели по артиллеристам, и их обоих моментально «помножат на ноль» спешащие всего-то в полусотне метров от них пехотинцы. Хорошо, хоть они по противоположному берегу речушки топают. А другие, идущие от Мосоловой Горы, присоединяются к ним у брода в полутора сотнях метров восточнее укрытия ротного и раненого бойца.

— Кажется, отошли… Наши отошли от Козино, — бормочет Алексей.

Да, гулкие выстрелы «Штуг» отдалились, а батарея немецких пушек прекратила огонь. Но, судя по столбам чёрного дыма на востоке, немцам победа далась небесплатно. Главное — чтобы фрицы сходу не взяли Высокое, не отбросили полк за Днепр.

Нет, не совсем прекратила огонь батарея. Сквозь кусты видно, что орудия разворачивают куда-то южнее. Туда, где с новой силой разгорается бой. Пожалуй, это батальон, занявший вчера Селифоново, наносит фланговый контрудар.

Шелестящий звук, и Виктора ощутимо тряхнуло. Пожалуй, это из-за Днепра наши гаубицы пытаются подавить немецкую батарею. Да только первый выстрел оказался неточным: снаряд взорвался как раз посредине между Дресной и батареей. Если откроют беглый огонь, не меняя прицела, то, учитывая рассеяние при стрельбе из гаубиц, осколки и до них с Челноковым долетать будут. Эх, добраться бы до опушки рощи, отделяющей Мосолову Гору от речушки. Не бог весть какой лесок, всего-то полоса, шириной в сотню метров, но эта рощица всё одно укроет надёжнее, чем куст, за которым они лежат. Тут же всего какие-то пятьдесят метров, но тащить на себе раненого бойца по открытой всем взорам луговине…

Нет, поправили прицел артиллеристы, и снаряды стали рваться почти там, где надо: на западной окраине кладбища и совсем рядом с позициями немецких пушкарей.

— Беспилотником скорректировали, — пояснил Челноков.

— Чем?

— Радиоуправляемым самолётом. На нём телевизионная камера снимает и передаёт картинку оператору. Вон, смотри: серебристая «птичка» в небе плывёт. Наконец-то их вам стали поставлять, чтобы корректировать огонь артиллерии. Слышал когда-нибудь про телевидение?

— Что-то слышал. Говорят, в Москве до войны даже приёмники продавали, при помощи которых можно что-то вроде кино прямо дома смотреть. Слушай, Алексей, а ты это серьёзно говорил про то, что ты из будущего?

— Всё ещё не веришь? Так вот, автомат, который ты в руках держишь, разработали в 1947 году. И вовсе не зря на каждом из них год выпуска сточен, потому что у нас с тобой они выпущены в шестидесятые или даже семидесятые годы. Потому что это его модернизированная модель. А я в четырнадцатом воевал уже с другим калибром, но той же конструкции.

— Ты мне тогда скажи: мы там, в будущем, победили фашистов?

— Победили, Виктор. Мой прадед до Берлина дошёл и на стенах Рейхстага расписался. В мае сорок пятого.

— Так долго? — невольно вырвалось у командира роты.

— У вас быстрее получится. Нашим прадедам никто не помогал, как вам сейчас помогают. У нас в это время немцы к Сталинграду рвались, вся Украина под фрицами была, блокаду Ленинграда только в сорок четвёртом прорвали. Двадцать семь миллионов советских граждан погибло, но Берлин взяли.

— Сколько? — оторопел Виктор.

— Двадцать семь миллионов. Две трети, конечно, гражданские. Только в одном Ленинграде четыреста тысяч от голода умерло. Прабабку моей жены зимой по льду Ладожского озера вывезли, при смерти была. А сейчас всё не так, сейчас всё намного лучше, чем там, у нас было. Победим, товарищ старший лейтенант. И если мы с тобой сегодня живы останемся, а ты в Берлине окажешься, пообещай, что на Рейхстаге напишешь: «За Алексея Челнокова из Горловки». Всё-таки и мой вклад, пусть он и небольшой, но в Нашей Победе будет. Обещаешь?

Глаза раненого, почти кричавшего из-за того, что за грохотом артобстрела их всё равно никто не услышит, сверкнули каким-то горячечным блеском, но говорил он с таким воодушевлением, что ротный, не раздумывая, кивнул.

— Обещаю!

Тряхнуло ещё сильнее, чем при разрыве пристрелочного снаряда. И над позицией немецкой батареи взвился чёрно-огненный столб. Похоже, сдетонировали выложенные рядом с орудием снарядные ящики. Но долго радоваться этому Юдину не довелось: что-то с такой силой хрястнуло его по голове, что он потерял сознание.