Вариант Юг

– Кто это?
– кивнув на человека, спросил я Мыколу.
– И почему за вами погоня?

– Вчера к нам постучался, сказал, что офицер с Дона. Ездил с товарищами в Екатеринодар, а на обратном пути в хуторе Романовском их красногвардейцы переняли. Друзей его насмерть прикладами забили, а он смог вырваться, и сутки в нашу сторону по степи мчал. Вроде бы не врал, и коня его мертвого за околицей нашли. Еще он сказал, что за ним может быть погоня, и попросил его не выдавать. Батя подумал и решил, что у нас неспокойно. Поэтому велел раненого с утра к вам в Терновскую отвезти. Только Кривушу переехали, а тут и красные появилась. Так что если бы не вы, постреляли бы нас.

Тут не поспоришь, убили бы парня и его пассажира и все дела. Однако разговоры разговаривать некогда и надо к станице уходить, а то мало ли, вдруг эти трое не одни и есть еще преследователи.

К нам подскакал Мишка. В поводу у брата трофейный конь, а на нем тело убитого и притороченный к седлу карабин. Мы направились в Терновскую, и вскоре были дома. Брат со своим знакомцем Мыколой поехали на подворье к Авдею, а мы с отцом присели возле пришедшего в сознание офицера, которого уложили на широкую лавку возле печи.

– Где я?
– полушепотом выдохнул раненый.

– В безопасности, - ему ответил отец.
– Тебя догнать пытались, но Бог не допустил твоей гибели.

– Помню. Гнались. Стреляли. А потом я сознание потерял.

– Кто ты?

– Штабс-капитан Артемьев. По поручению генералов Алексеева и Каледина в сопровождении трех казаков ездил в Екатеринодар к атаману Филимонову и членам Кубанской Рады. Везу в Новочеркасск важное письмо. Оно в сапоге спрятано.

Сказав это, Артемьев вновь впал в забытье, а мы отошли в сторону, присели за стол и батя окликнул мать:

– Мария, где документы из сапога, что на раненом был?

– Здесь, - перед нами на стол опустился запятнанный кровью продолговатый холщовый пакет.

– Надо же, - удивился батя, - как он его только в сапог впихал?

– Что делать будем?
– мать кивнула на Артемьева.
– Фельдшера звать или самим его выхаживать?

– А что с ним?

– Бедро навылет, и крови много потерял.

– Зови фельдшера, он человек свой, лишнего болтать не станет.

Мать, накинув платок и тулупчик, выскочила на улицу, а ей на смену в горницу ввалился дядька Авдей. Он подошел к лавке, посмотрел на Артемьева и хмыкнул. А затем дядька присел рядом с нами и кивнул на пакет:

– Что это?

– Документ, кажись секретный. На всех станциях телеграф под контролем большевиков, и правительства теперь только через курьеров общаются.

– Посмотрим?

– А давай.

Вспороли холстину, под ней еще одна, а там письмо. Честно говоря, думал, что в этом документе что-то действительно важное и судьбоносное. Ведь за него уже четыре человека погибли, а один в тяжелом состоянии. Однако я ошибался. В бумаге только жалобы нашего правительства на тяжелое положение в крае и ссылка на то, что именно сейчас Кубань не может помочь Дону, на который наступают большевики. В общем-то, это чистейшая правда и ничего секретного в этом документе не было. А подписались под ним трое, Председатель Кубанской Рады Рябовол Н.С. атаман ККВ Филимонов А.П. и Глава Правительства Кубанской Рады Быч Л.Л.

– Как поступим?
– дядька посмотрел сначала отца, а затем на меня.

– Письмо все равно необходимо отвезти, - сказал я.
– Его ждут и, может быть, на что-то надеются.

– А с офицером как быть?

Авдею ответил батя:

– Пусть у нас остается. Сюда красногвардейцы не сунутся. На своей земле мы пока еще посильней, чем они.

– Так и поступим, - согласился Авдей, - офицер останется у вас, а письмо повезут мой старший Яков и твой Костя.

Старики решили. Значит, мне пора собираться в путь-дорогу, и я не медлил. По арматному списку в поход каждый казак обязан взять: три пары белья, двое шаровар, одну пару сапог, ноговицы с чувяками, бешмет ватный, бешмет стеганый, две черкески, две папахи, башлык, бурку и однобортную овчинную шубу. Все это добро следовало упаковать в тороки и кавказские ковровые сумки, а после приготовить к погрузке на своего коня. Но и это не все, поскольку согласно все того же арматного списка, есть еще полный комплект подков на все четыре конские ноги, сетка для сена и прикол для одиночной привязки лошади. Это имущество, а помимо того продовольствие, шашка, винтовка, патронташ и двести пятьдесят патронов. Впрочем, список списком, однако еду я не в дальние края, а на Дон. Поэтому половину одежды оставил дома, прикол и подковы так же, а вот патронов и харчей набрал побольше.

Спустя час я был готов выезжать, но дело к вечеру и мы с Яковом, старшим сыном Авдея, решили повременить с отъездом до утра. Я вернулся в дом, повечерял, переговорил с отцом и взял у него адреса его знакомых в Новочеркасске. Затем собрался идти спать, но меня окликнул немного оклемавшийся и пришедший в себя Артемьев, которого перенесли в комнату погибшего брата Ивана. И подсев к нему, я спросил:

– Как чувствуешь себя, штабс-капитан?

– Вполне терпимо. Слабость большая, но ничего не отморозил пока от красных по степи уходил. Так что надо только отлежаться.

– Ты что-то хотел?

– Да, - он передал мне клочок бумаги.
– Это адрес Ростовский. Там у меня жена и ребенок. Навести их, и скажи, что я жив и здоров, выполняю важное поручение и приехать пока не могу.

– Сделаю, - бумажка прячется за пазуху, а я, подметив, что офицер чувствует себя относительно неплохо, спросил его: - Ты сам-то откуда?

– Из Москвы.

– А в наши края как попал?

– Бежал. В юнкерском училище преподавателем был, а как смута началась, на Дон и ушел. Чувствовал, что беда рядом, а теперь казнюсь. Всех воспитанников моих на штыки подняли, а я живой. Не хотел в братоубийственную войну ввязываться, и все же не смог в стороне отстояться. Теперь у Алексеева в порученцах состою.

– Тогда получается, что ты человек информированный?

– Кое-что знаю.

– Что сейчас на Дону происходит?

– Дела там невеселые. Казаки по домам сидят, а офицеры в добровольцы записываться не желают. Есть несколько отрядов, которые красных сдерживают, но их мало. Если так и дальше пойдет, то Новочеркасск сдадут. Недавно Каменская пала, там к большевикам изменники войскового старшины Голубова присоединились. Каледин по всем станицам агитаторов рассылает, приказывает казакам мобилизацию производить, а их никто не хочет слушать. Старики и молодежь все за атамана, а кто с фронта вернулся, в большинстве против. Не понимают казаки, какая для них опасность от новой власти идет. Как и я, когда-то, они надеются в стороне отсидеться. Однако не выйдет, и надо за Лавром Георгиевичем идти. Когда в Екатеринодаре был, слух прошел, что он теперь в Новочеркасске.

– А что в других местах?

– Тоже не все слава богу. В Царицыне и Ставрополе большевики в кулак собираются и сил у них много. А дальше в России полнейший развал. Только на Лавра Георгиевича надежда, а более ни на кого.

– Лавр Георгиевич это Корнилов?

– Да, - Артемьев попытался приподняться, но от слабости сделать этого не смог, вновь упал на подушку и кивнул на свой полушубок, висящий в углу.
– В кармане посмотри, там его программа, черновой вариант, который он смог из Быховской тюрьмы на Дон переслать. Я копию для себя делал, думал, что у вас в Кубанской Раде заинтересуются, а это никому не нужно.

Штабс-капитан окончательно обессилел и, найдя в его полушубке лист бумаги, я оставил Артемьева в покое. Направился к себе, зажег керосиновую лампу и приступил к чтению программы Белого движения. Программа состояла из пунктов, и было их целых четырнадцать. Почерк у Артемьева, как и у меня, был не очень хорош, разбирал я его каракули с трудом, но текст осилил. И вот читаю я этот документ, и над каждым пунктом размышляю.

1. Восстановление прав гражданина. Все граждане России равны перед законом, без различия пола и национальности; уничтожение классовых привилегий, сохранение неприкосновенности личности и жилища, свобода передвижений и местожительства.