Варвара не-краса без длинной косы

Извернулась тогда Варя, на пол бросилась, почти под ноги бабке. Та, правда, отскочить успела. Зато Варя за порог выкатиться смогла. Это ведь не всегда дома стены помогают — иногда и за пределами домашними лучше делается.

Подскочила Варя да бежать к забору. Высокий он, да не настолько, чтоб перелезь нельзя было. Тем более когда по пятам образина какая грозная бежит.

В избе-то этой ещё тятя Варин вырос. Знал ведь, характер у матушки какой приключился. Потому и забор поставил, видать хитрый — не такой, как у всех. Без кольев острых наверху. Такой, чтоб усесться на нём, ежели что, можно было. Вот и Варя не стала сразу на улицу перескакивать — дом всё-таки есть дом. Да и бабка на самом деле не злюка такая уж. Шумная просто временами. Ну так не убьёт же она Варю.

А когда это успела бабка коромыслом разжиться? Видно, ухват не смогла вернуть, так во дворе за дугу деревянную и схватилась. Видно, всё-таки сильно на Варю разозлилась.

Рядом с той как раз горшок на жердине висел донцем вверх — сох. Его Варя и схватила в руки — мало ли, прикрываться. А ежели что и как оружие можно использовать.

— Вот такая у тебя и башка пустая, как горшок этот! — бабка ей крикнула, останавливаясь да коромысло на плечо закидывая — помнят руки-то, как использовать его надобно. — И вообще — на место полож, не для тебя вешался.

— Так тебе горшок что ли дороже внучки родной? — возмутилась Варя заботе такой о чурбане глиняном.

— От горшка-то хоть польза есть, — отозвалась бабка да платок на голове оправила. Видно, помаленьку злость с неё сходить стала. Или на людях присмирела маленько.

А тут смех в стороне раздался. Не так, чтоб далёкий — близко совсем. И обидный такой. Обернулись бабка вместе с Варей в его сторону да увидели Тихона, что к углу заборному привалился да на них двоих глазеть стал.

Оно только имя у него — Тихон. А сам-то не тихий совсем с норовом да языком без костей. И будто улыбка оскальная к лицу у него приросла навечно. Глазюки глубоко в лице сидят, только инеем синеватым колят. Нос острый, что клюв птичий. Да волос цвета шерсти лисьей после зимы долгой.

Смотрит он на Варю с бабкой да смеётся, даже вида не сделает, что и не над ними.

С детства его Варя не любит, хоть по возрасту равны они. Вроде и не делал ничего плохого, а как глянет на него Варя, так внутри что-то и поднимается. Да и он не сказать, чтобы Варвару жаловал. Хотя этот ни с кем дружбы особой и не водит. Как и вражды ни с кем не ведёт. Ровно у него всё да свободно. Что ветер в поле, без привязок. Не по нраву такое Варе — чуждое сразу ощущается.

Потому и сейчас прогнать его захотелось.

— Чего глазеешь? — заголосила Варя. — Работать бы лучше шёл, кузнец уж небось заждался!

— А я и думаю, — и смутиться Тихон не подумал. — Чего это ночью петух голосить вздумал. То ж, оказывается, Варвара, не-краса которая, на забор залетела да голосить принялась.

Встрепенулась на самом заборе Варя от придумки такой. Сама бы она, наверное, до ответа такого не додумалась. А потому ещё сильнее на язык Тихонов острый разозлилась. И бабка тоже разозлилась — это ж надо, внучку пригожую додумался не-красою назвать!

— Варвара, ну-ка кинь в него горшком этим! Да прям в лоб дурной меть — чтоб околесица всякая туда не лезла больше! — строго на Тихона глядя, велела бабка. А сама уж коромысло половчее перехватывать стала. Мало ли. Если Варя вдруг промахнётся.

— Вот ещё, бабушка, — отозвалась Варвара, заботливо горшок на место ставя. — Посуду ещё на всяких переводить. Так уберётся.

Гордо Варя тогда с забора соскочила. Почти и платьем-то за него не зацепилась — так, только ткань натянула об деревяшку. И, на Тихона не глядя вместе с бабкой к дому пошла. Уж и позабыли они, что ругались вроде как.

Усталость на Варю наваливать стала — да разве же завалишься отдыхать с утра самого? Дел-то на хозяйстве много: избу прибери, еды наготовь, скотину образь. Это хорошо, хоть печи топить не надо — и так тепло.

Бабка уж вроде и не ругается. И не выясняет, чем Варя ночью занималась. А Варя и рассказывать не спешит — всё равно или не поверит, или опять гонять по двору начнёт. Пусть лучше о своём каком думает.

Полдень уж близился почти, когда Варя за водою на колодец пошла. Как раз коромысло на плечи закинула, с вёдрами лёгкими пока что по бокам навешанными. Да по тропе от дома пошла.

К колодцу-то идти хорошо — под горку, ноги сами по земле перебирают, глаз травой да деревьями молодыми любуется. Пенье птичье слушать можно. А уж обратно-то и не до пенья с деревьями. Там уж идти тяжелее. А если ещё гуси соседские тебя приметят... Оно и свои-то не добрее — шеи выгибают, крыльями растопыренными пугают, шипят, как змеюки подколодные. Хитрые самые ещё воду тебе расплескать норовят — так и лезут грудью на вёдра переполненные. А которые без ума, зато со злостью особой — те куснуть зубами острыми норовят. Знают ведь, проклятые, что ничего ты им, с коромыслом на плечах, не поделаешь. Так и издеваются.

Хорошо, всё-таки, что гусей есть додумались.

Подходит уж Варя к колодцу, смотрит, а там Велижанка уже. Стоит, голову склонила, внутрь колодца чего-то смотрит, будто любуется. Это часто теперь с Велижаной делается — подойдёт куда, да и смотрит без мысли всякой. Не говорит, дичится теперь. И есть она, и нету её одновременно. Вроде и не делает дурного ничего, а всё равно — так и хочется отворотиться от неё. Как если сам немного виноват, что такою девка стала.

Это ж Варя ей про то гадание — с зеркалом — рассказала. Слышала от бабки, как та соседке рассказывала, что деда так и разглядела, да и потом не просмотрела. Похвастаться решила — гляди, мол, какая у меня бабка — ведунья почти. А Велижанка и повторить решила. Тоже, может, ведунье быть хотела. Только не повезло ей, в отличие от бабки.

Остановилась Варя. Мнётся. Вроде и подойти надо. И не сделает ей ничего Велижанка — хорошо, если поглядит просто. А всё равно будто не пускает Варю чего.

У Дарьи-то таких мыслей не было. Вон она — тоже к колодцу подходит, бёдрами круто ведя. Дарья — кузнецова жена, баба крепкая да боевая. Кажется, ежели чего с мужем случится, то и сама с огнём совладать сможет. А тут чего-то перед водой оробела. Видит Варя — подошла Дарья к колодцу. Ведро осторожно на край поставила. Да на Велижанку глядит. Осторожно так, будто напугать боится. Но и до вечера стоять рядом не собирается. Велижанка как раз голову на Дарью подняла — Варе со спины Веллижанковской видно. И видно стало, как глаза Дарьины круглеть начинают. И подбородок всё ниже да ниже, к груди плотной опускается. Даже губу нижнюю на себя оттягивает.

Сделала Дарья шаг назад несмелый. Ещё один. Это кузнеца-то жена, которая слова иногда вымолвить никому не даст! Чуть во второе ведро и не села.

Закололо внутри у Вари. Закручинило сразу — чего ещё с Велижаною приключиться могло? Побросала Варя вёдра со звоном да и побежала к колодцу. Дёрнула за плечо подругу, уж чего угодно от неё ожидая.

А Велижана просто взяла, да и обернулась к ней. Глазами честными на Варю посмотрела. Удивлёнными немного. И всегда у Велижаны что ли они такими были — что орехи? Когда в середине будто ядро коричневое, а по краям — зелень торчит?