Варвары из Европы

В своей статье я писал: «И все же рассудим здраво: если визит старухи в ответ на вполне реальное вторжение Германна объявить плодом воспалённого воображения, значит ожидаемое обогащение тоже следует признать миражем. Но где вы видели прагматика, который отказывается от гарантированных дивидендов! Если деньги доступны только «в пакете» с чертовщиной — да здравствует чертовщина, да здравствует мёртвая старуха! Придумайте всё что угодно, не трогайте только реальность обогащения. Так единственной реальностью становится логика. Какова логика — такова и реальность. Так выдаётся желаемое за действительное тем, кто посмеивался над «неверными» страстями, искажающими реальность. Скажите после этого, что фортуна не смеётся последней…»

И вот этот штрих — глупая похвальба злодея — помог мне осознать всю катастрофичность ситуации: мы с Натали обречены, назад пути нет, а Элка, гадина, на девяносто процентов уже в раю, куда вползла благодаря нашей щепетильности и мягкотелости. За мефистофелевским смехом следуют выстрелы. Потом опять смех. Необратимость.

Но этот же штрих дал мне дурацкую надежду: иногда злодеи на глазах зрителей заслуженно и фатально превращались из палачей — в жертвы: расплачивались за своё легкомысленное отношение к деньгам. Это в тех бездарных фильмах, где добро побеждает зло безо всяких на то оснований.

Эллине важно было, чтобы я принял её сторону: тогда бассейн и камин станут вожделенной наградой, а не случайным трофеем; глупость же её обернётся умом. Ей важно было утвердить справедливость, которую подпирают незыблемые колоннады здравого смысла, а не побыструхе лишить жизни подвернувшихся статистов, запутавшихся в дорогих декорациях.

Ведь я писал: «Впереди же, несомненно, ждало счастие, «дети, внуки и правнуки», а также множество славных дел. Где добро, где зло? Если посредством зла и преступления можно достигать добра, то существенная разница между адом и раем, Богом и Мефистофилем, добром и злом — просто исчезает.

И инструмент, с помощью которого можно провернуть эту нехитрую, но очень полезную комбинацию, называется разум, могучий инженерно–интриганский ум. Собственно, интеллект, а не разум.

Германн вызвал тайную недоброжелательность сначала у повествователя, а затем и у провидения вовсе не потому, что он был сыном обрусевшего немца или инженером, — это следствия, симптомы, а не первопричина. Подлинная причина — в уверенности, что можно проигнорировать «страсть», сильные душевные движения, подчинить их воле рассудка, холодному расчёту. Это и есть каверзный и коварный способ смешать добро со злом и отождествить добро с пользой, выгодой, расчётом».

И я вступил в диалог — понятно, хотел выиграть время (продлить жизнь! любой ценой! это выше нас) и, попутно, если получится, заглянуть в душу человека так глубоко, как не заглянешь при иных обстоятельствах никогда (проклятая писательская страсть: можно подумать, тебе на том свете дадут дописать «нечто о вечном»).

— А почему ты выбрала меня?

— Да потому что ты подвернулся под руку, дорогой; и потом — я тоже прочитала твою книгу. И узнала о тебе кое–что такое, о чём ты и сам не догадываешься. Ты создан для таких, как я, извини за грубую шутку. Не надо быть таким вызывающе бесхитростным и простодушным. На ослах воду возят — не мной ведь придумано.

— Зачем же ты обзываешься Гомером?

— Ты слеп, словно Г омер, и благороден, как дурак. Ты глуп, хотя считаешь себя умным. Кроме всего прочего, Гомера ведь не было. Он — миф. И ты — миф.

— Хорошо. Предположим. А почему бы тебе не пристрелить меня прямо сейчас — так сказать, почему бы не развеять миф прямо в ноосферу?

— Это хорошая мысль. Но не глубокая. В подозреваемых останусь одна лишь я. А я должна быть чиста как стёклышко, я должна быть в стороне от любых подозрений. У меня большие планы на жизнь. Ты — мой шанс, а я, надеюсь, — твой. При этом, заметь, я без тебя обойдусь, а ты без меня — пропадёшь. А теперь я обращаюсь к даме в наручниках. Мне хочется, чтобы ты знала, Натали, как ты унижена жизнью. То, что тебя сейчас не станет, это заключительный этап, финал. А проиграла ты давно. Ты знала, что твой муж спал со мной?

— И не только с тобой.

— Значит, знала. И молчала как дура.

— Я всё равно с ним развелась бы. Мне он стал не нужен. Он бы не дождался от меня детей.

При этом Натали смотрела на меня.

— Не дави на жалость, так я тебе и поверила. Да и в любом случае — поздно уже. А меня можете поздравить: я беременна. Беременных, помимо всего прочего, как- то неприлично подозревать. И волновать по пустякам не стоит, верно?

Я побледнел.

— Разумеется, отцом будет объявлен, кто же ещё? Ты, Гомер, нужен был мне на случай подстраховки: вдруг ^*** не способен с первого раза сделать мне ребёнка. Ты выполнял функцию не любовника, а качественного донора, ясно? Натали не станет, Гомер в бегах, *** женится на мне со спокойной совестью. Вот и всё. Кто сказал, что на свете счастья нет?

— Тот же, кто написал «Пиковую даму», если тебе так интересно.

— Не хами, Гомер. Мне наплевать. Теперь вам понятна ваша ничтожная роль в жизни? А сейчас твой выход, Гомер. Пристрели эту тёлку.

По–настоящему меня смущало только одно: почему она так легко отдала мне в руки оружие — неужели полагает, что я абсолютно деморализован?

— Хочу задать тебе только один вопрос. Можно?

— Валяй. Я сейчас добрая.

— Ты кого–нибудь любила в своей жизни?

— Что за вопрос! Разве таким должен быть вопрос человека, стоящего одной ногой в могиле, извини за откровенность? Какая разница, любила я или нет?

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Хорошо. Я отвечу. Я не могу позволить себе роскошь любить в мире, где путь к успеху открывает ненависть. Это было бы глупо. Вот рожу себе девочку — её и буду любить.

— А вдруг родится мальчик?

— Что мне делать с мальчиком? Мне нужна девочка, похожая на меня.

— А вдруг она будет похожа на меня?

Казалось, я разозлил Эллину не на шутку. Но и злость её в этот момент была мне на руку, главное — лишить её хладнокровия.

Без риска было не обойтись. В этот момент я, казалось бы, всё просчитав, взвёл курок, направил пистолет на Эллину, будущую мать моего ребёнка, и без лишних слов нажал на спусковой крючок.

Раздался издевательски слабый щелчок. Типа «пшик».

Шестым чувством я ожидал именно этого. Поэтому я быстро повторил операцию.

Результат был тем же.

Эллина как опытный воспитатель терпеливо дала мне возможность проделать глупость и в третий раз.

Тщетно.

— Ты не прошёл испытание, — сказала она, наведя на меня, вне всякого сомнения, заряженный и готовый к делу другой пистолет. Видимо, я ожидал и этого, потому что у меня был готов ответ:

— Я прошёл испытание, — сказал я.

— Ты не прошёл испытание.

Раздался выстрел.

III

Ум, инструмент духовного развития, для дурака является всего лишь возможностью надуть себя и ближнего своего.

*** сидел у себя в кабинете и мрачно курил трубку.

Перед ним на столе лежало письмо, набранное на компьютере. Его написала та развратная до мозга костей няня Элина, кажется, или Алина, которая с самого начала положила на него глаз. Внешне сдержанная и неприступно–корректная, чем, собственно, она его и зацепила; а ведь повёлся на самый распространённый типаж: училка в борделе — как можно было сразу не догадаться?