Варяг. Мечи франков
Шрифт:
– А то я не видела, как ты от нее выскочил… С копьем наперевес.
Насмешка… Нет. В голосе ни малейшей иронии.
– Ну, допустим, – согласился Сергей, заворачиваясь во влажную простыню. – И что дальше?
– Дальше? – Искора поднялась, вышла из тени.
Что это на ней? Исподняя рубашка?
Два шага, и она рядом. Волосы…
Что за запах? Сергей напряг память… Нет, не получается. Но точно нездешнее. Он тронул их рукой… Электрическая искра уколола палец. Точно Искора!
Сергей засмеялся, обнял ее, притянул. Простыня упала на землю.
– Давно хотел это сделать… –
– А и сделал бы…
Пальчики пробежались по его животу. Легко, легко… Сергея озноб продрал. Как по голым нервам прошлась.
– Искора, не надо… Не здесь… – шепнул он.
– Укради меня… княжич…
И потянула за руку.
Сергей наклонился, подхватил простынку…
Он уже сообразил, куда его увлекают.
В конюшне было теплее, чем во дворе, и пахло… конюшней.
Мар, учуяв хозяина, негромко заржал.
Нет, братишка, не к тебе. В соседнем, пустом, стойле – по пояс свежескошенного сена.
Простынка накрыла сено за мгновение до того, как Искора увлекла Сергея на травяную перину. Легла рядом, задрала шелковую рубаху, ухватила его левую руку, сунула между бедер, сжала:
– Чувствуешь, как я тебя хочу? Нет, не вырывайся, лежи, княжич! Терпи!
Десять ловких пальчиков заплясали по телу: шее, груди, животу, чреслам…
Ни разу не коснулись сокровенного, но Сергея буквально трясло от возбуждения.
– Терпи…
И он сдерживался. Потому что чувствовал кончиками пальцев сочащуюся влагу. Не он один терпел…
Бедра разжались, Искора отбросила его руку:
– Нет, лежи! Я сама!
И через секунду оказалась наверху. Перехватила руки Сергея раньше, чем они накрыли острые груди. Сергей лишь на миг ощутил огрубевшей кожей ладоней ее соски, и вот его руки уже прижаты к простыне, холодный твердый сосок трогает его губы, а бедра Искоры скользят по его бедрам… то совсем медленно, то чуть быстрее, вверх-вниз, еще вниз, глубже…
Искора замерла, шепнула:
– Нет, не шевелись…
Сергей замер. На грани. На волосок от взрыва. Чувствуя, как жажда накрывает его и сходится там, внутри вздрагивающего лона…
А когда терпеть становится невозможно, Сергей втягивает ртом живущий собственной трепетной жизнью сосок, прижимает его языком к нёбу и прорывает плотину. Бедра Искоры приходят в движение: быстрые резкие рывки. Она словно пловец, поймавший гребень волны и несущийся на нем.
Лоно ее сжимается – аркан на шее пойманного жеребца…
Черный жеребец в соседнем стойле ржет и лупит копытами по стенке. Он чует и чувствует хозяина…
…И ничего не заканчивается, только начинается.
– Ты сама Лада… – шепчет Сергей, впитывая музыку, которую играют на его коже пальцы и губы Искоры.
– Ага, я Лада… и Фрейя… – Хриплый от недавнего крика голос проникает в Сергея. Голос – тоже ласка. Возбуждающая.
Сергей подхватывает ее под коленки, опрокидывает навзничь. Искора вскрикивает от неожиданности, и от этого вскрика, от нечаянного сопротивления пойманных в плен сильных девичьих ног у Сергея едва не падает планка. Плоть входит в плоть, как меч новичка. Резко и до упора.
Искора снова вскрикивает. Чуткое ухо Сергея ловит неправильность. Ей больно.
И
контроль возвращается. И вместе с ним – дивное чувство единения.Снова грохот. Успокоившийся было Мар вновь приходит в неистовство. Вместе с ними.
Но теперь уже не Искора, а Сергей ведет, держит на острие с уверенной властной силой, так же, как сжимает ее тонкие щиколотки, жестко, до боли…
– Не знала, что ты тоже так можешь…
Искора рядом. Сытая, полностью расслабленная кошка. Естество Сергея в ее руке, но в этом нет ни страсти, ни желания. Естественный, не контролируемый сознанием жест.
– Тоже – это как? – лениво интересуется Сергей.
Темнота наполнена запахом Искоры и его собственным. Они перебивают запахи конюшни и даже запах травы, на которой они лежат.
Сергею хочется пить. И, наверное, сполоснуться. Но так… Не особо.
А думать не хочется совсем.
– Чувствуешь… – говорит Искора.
Голос слабый, ленивый… Он – отдельно от девушки. Паучок, бегущий по поверхности воды, которой стало ее тело. То, что было недавно – это как рождение, жизнь, смерть и снова рождение… И она, Искора, – младенец, впервые увидевший этот мир. Слабый, беспомощный, но ничего не боящийся. И совершенно счастливый.
– Что чувствую? – спрашивает Сергей.
– Себя, меня… все. Все…
И засыпает.
Сергею очень хочется сделать то же самое, но он собирает волю в горсть, осторожно высвобождает славно поработавший орган из девичьей ладошки, заворачивает Искору в простынку и открывает соседний денник.
Мар тычется мордой, обнюхивает, фыркает.
– Стоять! – велит Сергей, перетаскивает в денник пару охапок сена, устраивает на нем Искору, накрывает поверх простыни ее же рубахой. Шелковой, однако.
– Стереги, – велит он Мару.
Теперь жеребец никого, кроме Сергея, к ней не подпустит.
Не хватало еще, чтоб девушку кто-нибудь из конюхов разбудил.
Помыться второй раз сил уже не хватает. Состояние – будто через два хольмганга прошел. С победой.
Собственно, так и есть.
Поднявшись наверх, Сергей падает на кровать рядом с Колхульдой…
Нет, думать о том, что произошло, он будет завтра. Сейчас – спать.
И мгновенно отрубается.
Глава 3. И схватки дневные
Эту ночь следовало… обдумать.
Но… не хотелось.
Проснувшаяся раньше Сергея Колхульда умчалась по каким-то хозяйственным делам, так что с утра они не пересеклись. Знала ли она о том, что ее муж…
Нет, вряд ли. Не такой она человек, чтобы проигнорировать подобное.
Или такой?
По прежней своей жизни Сергей помнил, что ревность у большинства здешних жен включается в полную силу, только если дело касается материальных ценностей и их наследования. А к случайному сексу на стороне правильная жена воина относится да, без одобрения, но и без гнева. Ну покушал мужчина в столовке, а не дома. Проголодался, бывает. Сказывался, впрочем, и тот момент, что сам процесс далеко не всегда радовал женщину. Подавляющее большинство мужей тупо сбрасывало напряжение. Ухватил, задрал подол, реализовался и пошел по своим мужским делам.