Варяги без приглашения

– Этого не было, - сказал Горчаков, глядя на меня с обостренным нехорошим интересом.
– Позднейшая фальсификация немецкого изготовления. Я ведь историк, знаете ли.

– Ставлю вам пять, - сказал я.
– Ничего подобного не было. Но оказалось, что эта идейка до ужаса прилипчива. Даже сегодня. Только вместо варяжской земли - звезды. Правда, нынче не прежние времена, они не собираются сажать нам на трон своего Трувора, они сажают нам на трон полированный гарнитур. Его величество Сервант XXIII, король Евразии, царь обеих Америк, великий князь Австралии, герцог Африки и прочая и прочая, великия и малыя. Когда же мы перестанем призывать варягов?

– Их никто не звал!

– Тем лучше, - сказал я.
– Незваный гость хуже татарина, его и выставить не грех. Не нужно нам чужое изобилие. И совсем смешно получается - Горчаков, Песков и Хомутов - апостолы нового века...

– Стоп!
– крикнул Горчаков.
– Мы ведь не называли в кабаке наших фамилий, правда, Назар? (Назар Захарыч утвердительно кивнул, глядя недоуменно и жалостно). Не называли. Откуда же вы их знаете?

– Вот, знаю, - сказал я.
– Маху дал, маху...

– Пр-роходимец...
– выдохнул Горчаков сквозь зубы.
– Ну конечно, мне следовало сразу догадаться, и то, что вы знаете наши фамилии, и антипатия внезапная... Он у вас был?

– Кто?
– спросил я, делая глупое лицо.
– Никого у меня не было.

– Был...
– яростно сказал Горчаков.
– Иванов, Петров, Сидоров, как же, наслышаны... Перевербовал, паршивец, и вы ему поверили?

– Просто кое-кто высказал ясными словами то, чего я не мог бы выразить сам, - сказал я.
– При чем тут вербовка? Я и сам пришел бы к выводу, что ваши варяги с их изобилием нам вовсе не нужны. Он, кстати, не говорил ничего, просто я понял, что возможен другой путь. Нам нужны мы сами.

– А ведь вы маоист, Боря, - ласково протянул Горчаков.

– Я?

– Вы. Это же они повторяли: "Чем хуже, чем лучше".

– Ну, Витя...
– укоризненно сморщился Назар Захарыч.
– Что же ты сразу шьешь парню политику, не те нынче времена... Какой же он маоист?

– Помолчи, - поморщился Горчаков.
– Он невольно становится на их позиции, понимаешь, добрячок ты мой? "Пусть все остается по-прежнему". А какое оно, прежнее? "Сытыми мы коммунизм не построим". Построим, Боря. Вы грамотный человек, с высшим образованием. Должны помнить, сколько миллионов - да, миллионов!
– человек умирают сейчас от голода или постоянно недоедают. Африка, Азия, Латинская Америка. Да и в Европах... Как вы думаете, поймут они вас, если вы скажете им придется вам голодать и дальше, и умирать, и хоронить своих детей, и продавать своих детей, но зато вы должны гордо утешаться сознанием, что отстояли свою космическую независимость? Поймут? Ни нужен хлеб, а не ваша гордая независимость. Если они узнают, что это вы помешали им получить еду для себя и своих детей, они вас растопчут и будут правы.

– Значит, идеал - сытое брюхо?

– Вовсе нет, - сказал он.
– Просто сначала нужно накормить и одеть человека, а остальное он сделает сам.

– Точно!
– обрадовался Назар Захарыч, довольный, что и ему удалось вставить словечко.
– Сначала их покормить нужно, мы в сорок пятом первым делом выкатывали полевые кухни...

– Вот именно, - сказал Горчаков.
– Прежде всего на площади вывозили полевые кухни и раздавали кашу. Борис, этим людям, про которых я говорил, не нужны высокие материи. Пока не нужны. Сейчас им не до того. О высоких материях они станут думать потом, когда будут сыты и накормят своих детей. Я вовсе не хочу утверждать, что с наступлением Эры Изобилия волшебным образом исчезнут абсолютно все пороки...

– Да, - сказал я.
– От выпивки при таком баре удержаться трудно.

– Не опошляйте. Это мелочи. Полностью исчезнут преступления против собственности, никто ведь не станет воровать у другого то, что имеет сам. Исчезнет пресловутый дефицит и связанная с ним уголовщина. Эра Изобилия уничтожит почву, на которой произрастает мещанин. Потеряет всякий смысл проникать на базу с черного хода и носить записки от Ивана Ивановича. Так что постарайтесь забыть этого галактического провокатора.

– Он не похож на провокатора, - сказал я.

– Блаженный слюнтяй, не в терминах дело, - отмахнулся Горчаков. Он просто забыл, что такое голод. Перестаньте о нем думать. Думайте больше о том, что вы - представитель Земли. Из четырех миллиардов населения планеты, из двухсот пятидесяти миллионов населения государства выбраны мы трое. Знаменосцы грядущих поколений - высокие слова, но что делать, если это правда. Нам выпало быть... да, черт побери, подопытными кроликами эксперимента, но это такой эксперимент, что я согласен с ролью кролика. Хотя мы не кролики.

– Апостолы, - сказал я.

– Не придирайтесь к терминам. Подобрать подходящие слова недолго. Люди, на которых лежит ответственность за человечество. Постарайтесь проникнуться значением и величием этих слов. Вы уже не можете оставаться каким-то там просто Песковым двадцати шести лет от роду, вы один из немногих, на ком лежит ответственность за светлое будущее человечества.

– Зажравшегося, - сказал я.

– Сытого, - сказал он.
– Избавленного от суетных забот о куске хлеба.

– Молодой он еще...
– застенчиво подал голос Назар Захарыч.
– Лиха не хлебал, по карточкам не жил, и вообще...

– Вот именно, - сказал Горчаков.
– Назар воевал, а я пацаном голодал после войны, мы-то помним, что значит кусок хлеба, не то, что вы...

Спорить с ними я не мог - не умел. Я не привык спорить на такие темы и не предполагал, что когда-нибудь придется, но я знал, что не уступлю.

– Гоните этого иезуита, если еще раз появится, - сказал Горчаков, хлопая меня по колену.
– Попался бы он мне, я бы с ним поговорил... он встал и тряхнул за плечо смаковавшего коньяк Назара.
– Поехали.

– На посошок, Витя, - кротко отозвался Назар Захарыч. Совершенно ясно, что, несмотря на перевес в годах, он ходил у Горчакова под каблуком, тихий человек, добренький, безответный. Я не мог представить его молодым, в шинели...

– Ладно, - разрешил Горчаков.
– Доброй ночи. Борис.

Он ушел в прихожую, высокий, жесткий, собранный, раз навсегда определивший свою позицию и не собиравшийся отступать. Когда твой противник сильный человек, его даже уважаешь; легче, если он рыхлая ничтожная личность, с тем проще, его неприкрыто презираешь, а сильного презирать невозможно, нужно что-то большое, чтобы перестать его уважать.

Назар Захарыч допил посошок и встал.

– Доброй ночи, Боря, - сказал он плюшевым голосом.
– Вы не обращайте внимания на все, что Витя про политику... Просто вспомните детишек в неблагополучных странах, видели ведь фильм? Ужас...

– Послушайте, - сказал я.
– Вы оба мне так и не сказали, я не могу понять... В чем суть эксперимента, самая суть?

– Ну это же просто, Боря. Помните школьные опыты с бумажками? Опустили ее в пробирку, посинела - опыт удался. И вот такие бумажки мы трое.