Варяги. Славяне. Русские

6. Паннония ни в коем случае не может быть славянской прародиной, по нескольким причинам. Во-первых, Паннония считалась римской провинцией, и варвары, если хотели там поселиться, спрашивали у Рима на то разрешение. Будь среди этих варваров славяне или венеты, они попали бы в римские хроники. Во-вторых, в Паннонии в рассматриваемое время проживали кельты, фракийцы, сарматы, потом гунны, народы активные и воинственные. Оседлым земледельцам опасно было бы жить среди них, особенно среди гуннов. В исторической памяти славян нет ничего про гуннов, а ведь в Паннонии располагался центр державы Аттилы. Вот после смерти Аттилы и распада гуннской державы славяне могли поселиться в Паннонии. Оставались считаные годы до падения Римской империи, спрашивать в Риме разрешение на поселение было не обязательно. Да ведь историки и находят славян в Паннонии в VI в. н. э. Как уже отмечалось ранее, среди склавинов было немалое число славян.

7. Территория славянской прародины, будучи изолированной, одновременно была зоной активных этнических контактов, где перемешивались этнические группы различного происхождения. Языком межэтнического общения для них служил язык хозяев, то есть — венетов. Когда произошла консолидация разноязычных групп в новый этнос, его представители называли себя вене, венеты, славяне, т. е. «венеязычные». Важный штрих — славянская прародина не входила в состав Римской империи.

8. В качестве предварительной гипотезы выскажу предположение, что прародина славян имела горный рельеф. Во-первых, в горах легче сохранить свою этническую идентичность. Во-вторых, в горах легче остаться неизвестными античной науке. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов сообщение Маврикия в «Стратегиконе»: «Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться» [90, с. 73]. По сообщению этого же автора, славяне имели на вооружении одни лишь короткие копья-дротики и в редких случаях плетеные щиты-заслоны, которые из-за их тяжести и громоздкости почти невозможно было передвигать с места на место. Неизвестна была славянам той поры и верховая езда [90, с. 39–42].

Трудно себе представить, чтобы славяне, где бы ни находилась их прародина, обходились без луков и стрел. Тем не менее сообщения Маврикия Стратега позволяют предположить, что первоначально славяне учились воевать среди гор, поросших лесом. С двумя короткими копьями-дротиками («сулица» — по-древнерусски) и вышеописанными плетеными щитами сражаться на открытых пространствах Паннонии невозможно. Отсутствие навыков верховой езды вкупе с неумением сражаться на коне — тоже признак горного жителя. В горах лошади по большей части используются как вьючные животные, а конный воинский строй вообще невозможно себе представить.

Эта вроде бы мелкая деталь «с головой» выдает славянскую прародину. Военная культура — часть общей культуры этноса. А культура этноса обычно инертна и консервативна. Если этнос попал в другие условия жизни, то должны пройти поколения, прежде чем материальная, духовная и поведенческая составляющие культуры начнут соответствовать этим новым условиям, а отдельные рудименты культуры от уже исчезнувшего образа жизни сохраняются века, тысячелетия и даже переходят к другим, совсем чуждым культурам-потомкам. Военная же культура относится к тем культурным составляющим этноса, которые должны меняться в первую очередь, если меняется образ жизни. Иначе этнос не выживет. Воевать «с шашкой — на танки» — занятие бессмысленное.

Поэтому сообщения Маврикия Стратега о военной культуре славян ясно указывают, что славяне были выходцами из мест, весьма непохожих на те, в которых они жили при нем.

И эта перемена в их судьбе произошла недавно. Старая военная культурная традиция еще не успела уйти в прошлое. Еще в V в. славяне должны были жить в исходных условиях прародины. Маврикий Стратег описывает ситуацию на середину VI в. А уже в 584 г. историк Иоанн Эфесский, описывая нашествие славян на Византию, отмечает: «Они научились вести войну лучше, чем римляне, [и это] люди простые, которые [еще недавно] не осмеливались показаться из лесов и степей и не знали, что такое оружие, кроме двух или трех дротиков» [90, с. 75–76].

История повторяется: в конце XX в. чеченцы для нужд войны освоили компьютер, спутниковую связь и «шайтан-трубу» — реактивный гранатомет.

Я хотел бы обратить внимание на тот факт, что ни про кельтов, ни про германцев, ни про сарматов византийцы не сообщают, что в ходе столкновений с империей этим народам пришлось менять свою военную культуру. О предыдущей истории этих народов мы знаем достаточно, чтобы сказать: у них не было в этом необходимости. А сторонникам обширной славянской прародины я предлагаю еще один контраргумент: при помощи пары дротиков и неуклюжего плетеного щита огромных размеров защитить от злобного агрессора такую огромную территорию, какую они очерчивают для праславян, — невозможно. Никоим образом!

Проведенный анализ предельно сузил диапазон поисков славянской прародины.

Искомая территория должна иметь скромные размеры, располагаться вблизи Дуная, рельеф — горы, поросшие лесом. Русло Дуная омывает две горные системы: Альпы и Карпаты. В начале XX в. популярной была гипотеза о карпатской прародине славян. Она не оставлена до сих пор. Главный ее недостаток — отсутствие и археологических, и письменных свидетельств на эту тему. Между тем про Среднее и Нижнее Подунавье, в том числе о живших в тех местах народах, античные авторы сообщили немало. Пожалуй, единственный аргумент в пользу карпатской прародины — наличие в районе Восточных Карпат в начале нашей эры народа со странным названием костобоки — звучит похоже на славянское название. И все. Куда делся этот народ — неизвестно. В славянской этнонимии, исторической памяти, легендах, фольклоре костобоки никак не отражены. Да ведь и название «корейцы» созвучно со словом «кора». И название норвежской столицы наводит на определенные ассоциации.

Л.H. Гумилев тоже считал славянскую прародину малой по размеру и размещал ее в Восточной Венгрии, т. е. в районе Карпат. Как я понимаю, причина именно такой локализации с его стороны — необходимость поместить славянскую прародину на оси проведенной им полосы пассионарного толчка от Южной Скандинавии до Эфиопии. Но ведь активность славян определенно зафиксирована только спустя пять столетий после означенного толчка. Тут вопиющее противоречие с его теорией.

Что же отражается в исторической памяти славян об этнических истоках их общности? Еще в V в. славяне обитали на своей исторической прародине. К концу тысячелетия, когда славяне организовались в государства, обзавелись своим летописанием и вообще письменной и книжной традицией, от этого времени их отделяло около пяти столетий. Слишком маленький срок, чтобы фундаментальные факты ранней славянской истории изгладились из массовой устной памяти. Впору еще раз посетовать на древнейших летописцев, плохо понимавших, что будет интересовать нас — их потомков — через тысячу лет.

Но кое-что из коллективной славянской памяти летописи до нас донесли. Напомню про высказанное ранее предположение, что, описывая процесс расселения славян по Европе, летописец следовал устной памяти и упомянул славянские племена и народы в порядке хронологии их расселения и формирования. Тогда же была упомянута нами польская легенда, согласно которой славяне пришли из Паннонии. Хотя, строго говоря, легенда повествует о расселении славян из Паннонии, а как они в этой стране оказались — об этом не сказано ничего. В «Повести временных лет» тоже говорится о Паннонии, хотя там она не называется: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля… И от тех словен разидошася по земле…». Здесь информация гораздо более ценная, нежели в польской легенде. Во-первых, подтверждается, что славяне расселялись именно из Паннонии, даже уточнено, что там «ныне Угорьска земля», во-вторых, прямо сказано, что Паннония не есть прародина, славяне там поселились «по мнозех времянех».

А что можно сказать об этих «мнозех времянех»? В «Повести временных лет» сохранилась информация и об этом темном периоде, во вводной части: «Бысть язык словенеск, от племени Афетова, нарцы (вариант: норицы) еже суть словене».

В.П. Кобычев кроме этой фразы поминает еще три случая когда нарцы (норицы) упоминаются в связи со славянами. «Второе упоминание о нарцах содержится в «Толковой палее», в которой против наименования отдельных народов стоят пояснения: «авер — иже суть обези», «руми, иже зовуться греци». Также и «норицы, иже суть словени».

Третье столь же краткое и сходное по характеру указание, но с несколько суженным значением, находится в одной чешской рукописи XII в., известной под названием «Части языкам» и представляющей собой перечень народов с обозначением их тотемных гербов, как то: «фряг есть лев», «алеман — орель», «немец — сврака», «чех — норец» и т. д.

Наконец, еще одно, четвертое по счету и наиболее раннее по времени, известие о нарцах на берегу Дуная мы находим в эпитафии Мартину (аббату Думийскому), приложенной к сочинению Авита — галльского поэта и политического деятеля бургундов и франков второй половины VI в. В эпитафии говорится, что святой Мартин приобщил к христианству множество диких и варварских народов и в том числе алеманнов, саксов, тюрингов, паннонцев, ругов, склавов, наров (Nara), сарматов, даков…» [90, с. 27–28].