Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)

Скоро пришёл Матвеич. Он был весёлый, потирал руки, командовал:

– Садись за стол, командир!.. А ну, Бобик, до перелазу, живо! Живо, живо забирай свой хвост, а то дверью прищемлю! – Он закрыл за Бобиком дверь, придвинул к столу табуретку. – Ну, рассказывай! Да не бойся – Оксана своя. Кто на пасеке у Матвеича – тот свой. Чужой тут голову сломит.

Оксана закрыла окно, опустила занавеску. Васёк снял тюбетейку, протянул её Матвеичу:

– Вот тут у меня всё.

– Зашил?.. – подмигнул Николай Григорьевич. – Смотри, Матвеич, зашил!

– Как надо! – важно подтвердил Матвеич, распарывая подкладку. – Комар носу не подточит!

Оксана обняла Васька.

– Рассердился на меня – и хорошо! Значит, к пользе. Значит, запомнишь слова мои, – ласково шепнула она ему на ухо.

Матвеич разложил на столе Севины бумажки.

На этих бумажках Сева записывал всё, что ему удалось услышать или увидеть в штабе. Некоторые услышанные слова Малютин, затрудняясь перевести, вписывал прямо по-немецки.

Матвеич обернулся к Ваську и удивлённо спросил:

– Это кто же у тебя работает?

– Малютин, – сказал Васёк и, оглянувшись на Оксану, стоявшую за его спиной, добавил с гордостью: – Сева у нас немецкий язык знает!

И он начал шёпотом рассказывать, какие поручения выполняет для него Малютин, как он слушает, что говорят в штабе, и передаёт ему, Ваську.

Над столом склонились три головы. Глаза взрослых внимательно и серьёзно разбирали Севины каракули. Трубачёв дополнял их рассказами:

– Фашисты собирают яйца, крупу, зерно… Говорили между собой, что на Жуковку повезут, в вагоны грузить.

Оксана выходила на крыльцо, стояла на дорожке под окнами.

С дружеским лаем промчался за хатой Бобик. Матвеич насторожился.

Васёк вскочил, прикрывая ладонью листки. Оксана вошла в комнату:

– Свой.

Из кухни выглянул Коноплянко.

– Не бойся, не бойся! Это коноплянка прилетела, – засмеялся Матвеич, протягивая Коноплянко свою широкую ладонь и усаживая Васька на место. – Садись, садись, хлопчик!.. А ты с чем прилетел, а?

– С лыхом чи с добыхом? – пошутил Николай Григорьевич.

– С добыхом, – всерьёз ответил Коноплянке и, подвинув табуретку, сел рядом с Трубачёвым. – Поклон тебе, Васёк Трубачёв, от твоего вожатого!

Васёк задохнулся от счастья:

– От… Мити?

Коноплянко кивнул головой:

– Беспокоится о вас Митя. Велел вам передать, чтобы вы крепче держались друг за дружку. Знает, что трудно тебе, Васёк Трубачёв, но надеется на тебя и на всех ребят. Велел никогда не забывать, что вы пионеры и должны быть верными своей Родине.

Васёк встал. Он не находил слов от радостного волнения. Коноплянко мягко улыбнулся ему и обратился к Матвеичу:

– Свежий выпуск. Осилите?

Он положил на стол листочки из блокнота.

– Осилю! Осилю! – заторопился Николай Григорьевич, разглядывая листки.

Коноплянко лёг грудью на стол; на длинном, худом лице его выступил румянец, глаза засияли.

– Драгоценный материал принёс…

Оксана позвала Васька:

– Иди-ка сюда! Я твою копну состригу немножко. Ишь ты, какой дядя Туман! Рыжий да кучерявый, совсем оброс! – выводя мальчика в кухню, певуче проговорила она.

Васёк, взволнованный скупым сообщением Коноплянко, боясь спрашивать, медленно шёл за ней, машинально оберегая от ножниц свой чуб.

Оксана сняла его руку с головы.

– Чуб твой при тебе и останется. Я за ушами колечки постригу. Садись-ка сюда. А то домой тебе скоро идти… Баба Ивга обедать наварила, коровку подоила, молочка нацедила… – Приговаривая, как над маленьким, Оксана подстригла Ваську волосы, дунула на пробор, поскребла ногтем кожу: – Чистая головка. Ступай, голубёнок, вынеси волосы во двор да закинь их подальше. Ишь, золота у тебя сколько! – пошутила она, собирая с фартука остриженные кольца волос. – Ступай. Да много не думай. Порадовал тебя Коноплянко, сказал тебе слова бесценные, вот и береги их в сердце да помни: что мог, то сказал, а что не сказал, того не мог. Значит, и спрашивать не надо.

Васёк зарыл в кустах свои волосы, чтоб не разлетелись по ветру, и вернулся в кухню.

– Уходить мне? – послушно спросил он Оксану.

– Уходи. Завтра придёшь под вечер. За кого из товарищей ручаешься – приводи. Настороже стоять будете. Понял?

– Понял.

Оксана дала Ваську горбушку хлеба, густо намазанную мёдом, проводила до перелаза, обобрала на его рубашке золотые волоски.

– А то на шею попадут – колоться будут, – как о чём-то очень важном, шёпотом сказала она.

Васёк не шёл, а бежал домой, чтобы скорей передать товарищам слова Мити.

Возле села он неожиданно встретился с Мазиным. Мальчики бросились друг к другу:

– Мазин!

– Васёк!

– Вернулись? – радостно сказал Васёк. – А я боялся за вас.

Лицо Мазина показалось ему особенно родным и близким. Обожжённое солнцем, с чуть-чуть припухшими и покрасневшими веками и знакомыми щёлочками глаз, оно было смущённым и ласковым.

– У меня бы сердце разорвалось, если бы с тобой что-нибудь случилось, – добавил Васёк.

Мазин без слов сдавил товарища в своих объятиях.

– Есть важная новость, – шепнул ему Васёк. – Сегодня соберёмся…

Глава 33 Васёк Трубачёв и его товарищи

В Слепом овражке было тихо и пустынно. По крутому склону, заросшему густым орешником, как паутина вилась тонкая проволока. Проволоку эту Мазин и Русаков ещё в первые дни после прихода фашистов нашли около сарая, где сидел Митя, и опутали ею кусты, чтобы враги не могли застать собравшихся врасплох.

Васёк ждал товарищей. Все они приходили поодиночке, чтобы не привлечь внимания патруля. Собираться вместе становилось всё труднее. Чтобы попасть в Слепой овражек, надо было миновать конюшню, в которой гитлеровцы устроили гараж, надо было идти огородами, куда солдаты нередко лазили за овощами.

Один раз Васёк, пробираясь между сломанными подсолнухами, увидел солдата. Фашист проводил мальчика ленивым, равнодушным взглядом, но от этого взгляда у Васька долго ползали по спине мурашки.

«Вот-вот выстрелит… и убьёт», – думал он, боясь оглянуться.