…Ваш маньяк, Томас Квик
Шрифт:
— Кто владелец автомобиля? У кого ты его одолжил?
— Имя я сейчас не вспомню. Зато помню фамилию. Юнгстрём его звали.
— А откуда ты знал этого Юнгстрёма? Это твой родственник? Или знакомый?
— Нет-нет, знакомый. Мы с ним обычно встречались в бассейне «Лугнет».
Квик рассказывает Йоргену Перссону о том, как он в «Вольво» Юнгстрёма прибыл на парковку в жилом квартале Бусведьян к северу от Сундсвалля.
— Ты помнишь, какие там были фасады — какого цвета или из какого материала или что-нибудь такое?
— Тогда, пожалуй, следует сказать, что я с моим свидетелем
— Ты побывал там и видел это место? Так что ты знаешь, как выглядят дома, — ты это хочешь сказать?
— Да.
Получив эту во всех отношениях специфическую информацию, младший инспектор полиции решает не углубляться в вопрос и продолжает:
— И что ты делал дальше — после того, как приехал на парковку?
— Я постараюсь говорить прямо и использовать ту методику, которую я могу использовать. Я искал мальчика, и я обратил внимание, что там поблизости расположена школа. И вот мимо меня идут два мальчика, но вскоре они расходятся, и я окликаю… в смысле после того, как они разошлись. Не знаю, шли ли они вместе, но, по крайней мере, они появились одновременно. Тот мальчик, который, так сказать, идет мне навстречу, — куртка на нем расстегнута, а я кричу ему, что… короче, прошу его о помощи, говорю, что задавил кошку, и он подходит к машине, я забираю его в машину и уезжаю оттуда, и еду к… Стадсбергет в Сундсвалле и убиваю его там, стало быть. И этот мальчик, стало быть, и есть Юхан Асплунд.
Квик замолкает.
Младший инспектор полиции Перссон, похоже, не знает, что ему делать дальше. В его присутствии только что было сделано полноценное признание в самом сенсационном убийстве последних десятилетий в Сундсвалле — убийстве одиннадцатилетнего мальчика, который пропал 7 ноября 1980 года.
— Так-так, — вздыхает Йорген Перссон. — И все это ты так много лет носил в себе?
— Я носил это в себе все эти годы, но неосознанно, — загадочно отвечает Квик.
Допрос продолжается вопросами об одежде Юхана, но Квик может сказать только то, что на нем была куртка темно-синего цвета.
Внезапно младший инспектор осознает, что допрашивает подозреваемого в убийстве без адвоката. Это очень серьезный момент, и Йорген должен что-то предпринять. Он произносит:
— Послушай, для того, чтобы все было по правилам, я должен тебе сказать, Стюре… Поскольку ты говоришь, что ты его убил, ты становишься подозреваемым в убийстве — ты это понимаешь?
— Конечно, — отвечает Квик.
— Да-да, — продолжает Йорген Перссон. — А как ты относишься к вопросу об адвокате? Я могу продолжать беседовать с тобой, а адвоката мы обсудим потом. Или ты хочешь адвоката? На каком этапе ты хотел бы подключить адвоката?
— Да, вопрос, конечно, непростой, — констатирует Квик. — Об этом мы как-то не подумали.
— Не подумали, — подтверждает свидетель допроса Перссон. — И я ничего не могу сказать по этому поводу.
— Мы ничего не можем сказать, — соглашается Квик.
— А я не адвокат, — говорит Чель Перссон.
— Нет, — кивает Квик. — Мне кажется, если мы хотим соблюсти все формальности, как положено,
то он должен присутствовать с самого начала.Не получив поддержки ни со стороны своего врача, ни со стороны полицейского, Томас продолжает развивать свою мысль:
— Адвокат может быть важен в том отношении, что он будет выступать как бы нейтральной силой во всей этой истории. По-моему, это было бы очень хорошо.
Но так не получается. Йорген Перссон отключает магнитофон и «обсуждает этот вопрос», как он записывает потом в протоколе. И когда магнитофон снова включается на запись, допрос продолжается — без адвоката.
Когда я пятнадцать лет спустя читаю Стюре Бергвалю о том, как он достаточно обоснованно выступал в пользу того, чтобы с самого начала прибегнуть к помощи адвоката, он произносит:
— Мне так больно слышать, как все это получилось. Возмутительно. И прекрасно узнаю всю ситуацию, свое желание пойти навстречу Челю Перссону. Если бы я признался, что все, о чем я рассказывал на психотерапевтических сеансах, было выдумкой, я поставил бы Челя в дурацкое положение. Да и самому опозориться перед Челем мне тоже не хотелось.
В течение нескольких месяцев три раза в неделю он обсуждал убийство со своим врачом, который неожиданно стал свидетелем на допросе и по отношению к которому Стюре, находящийся на принудительном лечении, попал в исключительную зависимость.
— В этой ситуации для меня было просто невозможно признаться, что я лгал на протяжении сотен психотерапевтических бесед, — вздыхает Стюре.
Я прошу его пояснить, что он имел в виду на том допросе 1993 года, говоря, что адвокат мог бы быть «нейтральной силой во всей этой истории».
— Я имел в виду, что адвокат мог бы стать противовесом Челю Перссону и мне, что он мог бы спросить: «Все это действительно правда, Стюре?» И посоветовать нам не торопиться.
Когда допрос продолжается, Квику приходится подробно рассказать, как он обманом заманил Юхана, как затащил его в машину и ударил головой о приборную доску, так что тот потерял сознание.
— Что происходит затем? — спрашивает младший инспектор полиции.
— Мы уезжаем из этого района, и я по-прежнему не знаю, куда мы едем, но через некоторое время мы прибываем к Стадсбергет в Сундсвалле, и я паркуюсь там. Я достаю Юхана из машины, и мы заходим довольно далеко в лес. Там происходит сам… стало быть, там я его и задушил.
Позднее во время того же допроса Перссон спрашивает его, куда он дел тело.
— Оно под большим камнем, в каменистом месте, — отвечает Квик.
— Когда тело оказалось там? — уточняет Йорген Перссон.
— Тогда же, в то же утро.
— Угу, — кивает Йорген. — Ну что, сделаем перерыв на обед?
Во второй половине дня допрос продолжается с того места, на котором они прервались, с событий на Стадсбергет, где Квик, как он утверждает, задушил Юхана и спрятал тело.
— И как ты это делаешь — когда душишь его? — спрашивает Йорген Перссон.
— Ну, это, руками, — отвечает Квик.
— Произошло что-нибудь особенное перед тем, как ты задушил его?
— Нет, ничего такого.