Ваша честь

В своей прежней жизни до того, как у меня появился автомобиль, я много и часто ездила на общественном транспорте. Я застала еще те времена, когда сесть в вагон метро с первого раза было практически нереально, поэтому научилась бороться и за свою жизнь, и за то, что держала в руках. Молча, стиснув зубы, упорно прорываться, не отвлекаясь ни на что. Словом, с моей многолетней подготовкой пассажира столичной подземки конкурентов среди собравшихся у меня не было — я очень скоро оказалась в первых рядах, откуда мне было все превосходно видно.

Здесь и сейчас разодетые в пух и прах дамы и господа обливались потом — и сразу же их продувал уверенный ветерок. Сквозило в королевском дворце везде, в этом я уже не один раз убедилась. Нужно было обладать богатырским здоровьем, чтобы выдерживать этот контраст и не простужаться — хотя, в некотором смысле, можно было счесть это своеобразным закаливанием и тестом на «самое слабое звено». Музыканты тихонько настраивали инструменты, по залу летел сдержанный шепоток, импозантный, роскошно одетый мужчина беседовал с не менее разряженной дамой, не отвлекаясь от более важных дел, связанных с насущной нуждой и шторой. По шторе расплывалось пятно, что никого не смущало.

Меня это тоже давно перестало смущать, я только с улыбкой — и, к счастью, уже без особых эмоций и тоски — вспоминала, как меня выбешивало то же самое в городских подворотнях. Наверное, генетическая память, хотя, разумеется, не она.

О наполнившем зал аромате, в котором смешались запахи свечей, пота, духов и того, что оставляло пятно на шторе, я старалась не думать.

Высмотреть Федерику в толпе было проблематично. Все девушки, стоящие по правую руку от меня, были похожи как две капли воды, все в одинаковых практически платьях — что по фасону, что по цвету, и ни одной рыжей, но это понятно. Федерика должна была быть в парике. Слева выстроились придворные, мне показалось, что у них там активный тотализатор. Я бы тоже сделала ставки, было бы на что.

Минут через двадцать все стихло. Никто никакой команды не подавал, просто прекратилось шуршание и звуки настройки. Может, кто -то и махнул кому-то рукой, но я со своего места не видела. Я вглядывалась в лица невест и кусала губы. Неужели я ошиблась и невест запускали по ку-ар кодам? Или что тут у них, какой отличительный знак?

Федерики не было.

Потом заиграла музыка. Люди в зале присели, я, опомнившись, тоже склонилась в поклоне и видеть, что происходит, перестала совсем. Но это снова был плюс мужской одежды — моя нога не...

Моя нога?

Я абсолютно забыла про свою ногу.

И когда я это вдруг поняла, из головы вылетело все остальное. Напрочь, кроме музыки, донесшейся до моих ушей. И музыка, как и мое ощущение, были прекрасными.

Легкие, невесомые переливы, неожиданные, манящие трели, будто птичка заливалась в кустах. Это был клавир, ясный, слегка подрагивающий звук, цепляющий в сердце какую -то струнку, отвечающую за радость. Против воли на мои губы наползла улыбка, затем я заметила, что люди постепенно выпрямляются и можно смотреть на танец королевы и короля.

Под такую музыку и я бы с удовольствием прошлась — неторопливо, то встречаясь, то расходясь со своим партнером, чуть поворачиваясь, приседая, оборачиваясь, поднимая руки в изысканных жестах и кланяясь. Танец был преисполнен величия и — может быть, из-за музыки — не казался тяжелым, несмотря на то, что платье королевы, расшитое жемчугом и камнями, должно было весить килограммов двадцать, и диадема на ее голове — или корона — добавляла еще килограмма три. Сколько весил полностью затканный золотом наряд короля, я не знала, но точно не меньше. Мне показалось, что это история встречи, а может, переговоры, а может, два лебедя плывут по глади пруда, не зная, как сказать друг другу, что стоит быть вместе.

Я бы прошлась, потому что моя нога не болела совсем. И там, где моей кожи касался рингат, я чувствовала тепло.

Может быть, когда отец Дамиана умер, его сделка со Всеми Святыми стала уже нерушимой, и амулет, который он создал для сына, приобрел невиданную ранее мощь. Сколько минуло времени с тех пор, как я надела его? Час, два, больше? Моя нога была все такой же кривой, но я больше не испытывала ни усталости, ни тяжести в ней, ни боли. Что бы дальше со мной ни произошло, что бы я ни обменяла на это чувство, возможно, собственную жизнь, я не жалела.

Истинно счастлив бывает тот, кто избавляется от мучений.

И я просто смотрела на танец королевы и короля. И было причиной тому мое состояние или музыка, я не знала, но у меня появилась к ним даже симпатия. Мне захотелось, чтобы не довлело над ними никакое проклятье, и результаты отбора мирно устроили всех.

Истинно добр бывает тот, кому нет нужды бороться с самим собой.

Мне... нравилось это все, что бы ни ждало меня дальше. Я была готова в этот момент принять любую свою судьбу и ни о чем бы не сокрушалась.

Истинно спокоен тот, кому нечего терять.

Я и была философски спокойна. Я понимала Сократа — чему случиться, того и не миновать. Мне расхотелось действовать и напрягаться, почему бы не остаться в этой толпе и не слиться с ней, в конце -то концов. Какое мне дело до всего, что меня не касается?

Истинно жесток тот, кому нечего больше желать.

Танец закончился, прервалась музыка, и я очнулась от гипноза, но ненадолго. Король подошел к пожилой даме в темно-фиолетовом, расшитым блестящими черными каменьями платье, королева — к вальяжному мужчине в зелено-голубом наряде, клавир снова заворожил меня, как флейта факира — змею, и я остекленевшим, бессмысленным взглядом наблюдала за танцем теперь уже двух пар.

Взмах, поклон, оборот, трели, неуловимая пауза, взмах, шаг назад, шаг вперед. Трели, поклон, пауза, оборот, взмах, трели, поклон, слишком низкий, трель, пауза, пауза, пауза. Пауза.

Королева вдруг как-то нелепо взмахнула руками, ее партнер сбился с шага, пожилая дама коротко вскрикнула, подняла руки к голове, замахала ими, словно прогоняя кошмар, и людская волна коротко плеснула вперед, мгновенно загородив от меня упавшего в судорогах короля.

Я только успела увидеть, как он рухнул, как его перестало слушаться тело, как он пытался мотать головой и, возможно, крикнуть, потом он затих, и кто-то перекрикивал остальных

— звал доктора, отдельные выкрики «колдовство» напугали людей в зале, началась давка, и вот тогда меня накрыла настоящая паника.

Пока еще все только толкались — но одно движение, один крик, и людская волна превратится в цунами. Выживут единицы, как -то отстраненно подумала я, и сотни перекалечатся. Я — точно, потому что у меня явно не та комплекция, чтобы противостоять напору толпы.

Все развернулись в сторону выхода — я же рванула к центру бального зала. Пока люди еще не сплотили ряды настолько, что будет уже не выбраться, у меня есть несколько драгоценных секунд.