Ваша честь
Шрифт:
– Да вы что?!
– «Med'ee» [32] . Позорище.
Сортс промолчал и налил себе из бутылки, стоявшей посередине стола. Наполнив бокал, он поглядел на собеседника:
– За что вы меня так невзлюбили, месье Видаль?
Пианист поднял на него глаза и улыбнулся. Официант, прежде ходивший по залу и чем-то гремевший, уже ушел. Все светильники погасли, кроме того, что стоял возле их стола. По вестибюлю наконец перестали сновать туда-сюда постояльцы, потому что час для добрых людей уже поздний. На гостиничной стойке безмятежно храпел человек в надетом набекрень парике, изъеденном молью, – ночной сторож. Тишину в гостинице «Четыре державы» нарушали только трое засидевшихся в зале полуночников.
32
«Медея» (фр.).
– Я расскажу вам одну историю,
На мгновение в воздухе повисла тишина. Аркс и Сортс не знали, к чему он клонит, а пианист продолжал пить.
– Нет, я никогда о нем не слышал, – ответил господин Аркс. – А вы?
Сортс покачал головой.
– Разумеется, разумеется! Что я себе вообразил? – Месье Видаль залпом осушил бокал и уставился в потолок, словно хотел продырявить взглядом имевшую над ним власть женщину. – А вы знаете, почему она путешествует в одиночестве?
33
Жан-Мари Леклер (1697–1764) – французский скрипач и композитор, основоположник французской скрипичной школы XVIII века. Утром 23 октября 1764 года Леклер был найден убитым на пороге своего дома. Преступление так и не было раскрыто, хотя у полиции имелось трое подозреваемых: нашедший труп садовник, жена Леклера и его племянник (именно на него указывало большинство улик).
Оба его собеседника растерянно переглянулись: Леклер? Де Флор?
– Грязная потаскуха нанимает к себе уже довольно пожилых компаньонок, а затем избавляется от них при первом удобном случае. Она не хочет, чтобы кто-либо был свидетелем ее… – Он положил руку себе на член и уставился на Аркса и Сортса. – В общем, вы меня поняли.
Месье Видаль снова поднялся со стула. Теперь он пошатывался еще сильнее. С бокалом в руке он попытался пройти несколько шагов: пьян, как фортепьян.
– Я маленький был, совсем сопляк. Еще не пресмыкался, как последняя тварь…
– Ну что вы… – попытался возразить Сортс.
Но месье Видаль не дал ему посочувствовать. Он хотел побыстрее продолжить рассказ.
– В ту пору я учился музыке. – Он поднял бокал. – Ах, годы учения; ах, золотое времечко, когда мы постигаем тайны жизни… ведь после… – Он осушил бокал за здравие «золотого времечка», изо всех сил треснул по столу, отчего ночной сторож в вестибюле подскочил на стуле и на секунду перестал храпеть, а затем сглотнул слюну и снова погрузился в сон. – Засранка-революция все судьбы нам переломала, – продолжал месье Видаль. Он ткнул пальцем в направлении Сортса. – Мне только одно стало ясно: жизнь – скука. Понимаете? Скука!
– И что же вы хотели нам рассказать про господина… господина… – помахал в воздухе пальцем Аркс.
– Леклера?
– Да.
– Я видел, как его убили. – Из полубессознательного состояния пьянчуги месье Видаль полюбовался эффектом который произвели его слова. – Его убил из зависти бездарный музыкант, который не мог простить ему, что он создал столько прекрасных…
Он откинулся назад на спинку стула, намереваясь заказать еще вина из глубин полутемного зала. Однако вместо этого лишь с грохотом растянулся на полу. Он поднялся с помощью предупредительного Аркса, с горечью напомнившего себе, что его задачей является приятное времяпрепровождение артистов. Месье Видаль отряхнул платье, чтобы избавиться от неловкости, вызванной столь нелепым падением, и снова уселся на стуле, не поблагодарив Аркса за оказанную помощь.
– Он вонзил ему кинжал в сердце – и Леклер упал как подкошенный. – Пианист театральным жестом ткнул себя в печенку и продолжал: – Когда он уже лежал на земле, убийца вонзил ему кинжал в левую руку… – Чтобы слушателям стало понятнее, он с тем же самым трагическим видом предъявил им правую ладонь.
– А зачем ему все это понадобилось? – изумился Сортс.
– Ритуальное убийство, друг мой. Леклер слишком хорошо играл на скрипке. Понимаете? Нож в сердце – как создателю музыки и в руку – как ее исполнителю.
– Недурственно, – тупо прокомментировал Аркс. Ему хотелось только одного: сделать так, чтобы этот день закончился каким-нибудь приличным образом.
– Недурственно?! – вскричал месье. – Недурственно?! Да это гениально!
– Э? – Тут Аркс совсем растерялся.
– Этот бездарный музыкант, господин хороший, сделал нечто великое.
– Да что вы?!
– Да, да, да! Настоящее произведение искусства! Виртуозное убийство! Я уверен, что это единственное произведение искусства, которое ему удалось создать за всю свою жизнь.
Он с интересом уставился на дно бокала, словно искал в нем разрешения всех житейских вопросов.
– Произведение искусства! – повторил он, словно хотел сам себя в этом убедить. И расхохотался.
– Так ты… так, значит, ты… ты думал…
Мари дель Об де Флор расхохоталась. Ее смех, его кантилена [34] и колоратурность [35] напомнили Андреу начало арии Доринды [36] ,
и это его ранило. Тут певица внезапно насупилась:34
Кантилена – широкая, свободно льющаяся напевная мелодия: как вокальная, так и инструментальная. Кроме того, термин также обозначает напевность самой музыки или манеры ее исполнения, способность певческого голоса к напевному исполнению мелодии.
35
Колоратурность – от колоратуры (ит. coloratura – украшение) – совокупность орнаментальных приемов в вокальной музыке, прежде всего в классической опере, особенно итальянской и французской опере периода барокко, классицизма и раннего романтизма.
36
Доринда – пастушка из оперы Георга Фридриха Генделя «Орландо», созданной композитором в 1733 году. В партии Доринды очевидно комедийное начало, придающее герою дополнительную карикатурность. Первая исполнительница роли Доринды Челеста Джисмонди прославилась, играя служанок в комических интермедиях в Неаполе.
– Да что ты, право слово, ну не смеши меня!
Андреу чувствовал себя глубоко униженным. Еще полуодетый, еще любуясь этой женщиной, в которой все было сверх меры, с наслаждением позволявшей восхищаться своим телом, он понимал, что выставил себя на посмешище. Андреу опустил глаза. Де Флор воспользовалась этим, чтобы учинить ему приличествующую случаю отповедь, холодно, хлестко и безжалостно выступая в защиту свободы духа и поступков:
– Или ты возомнил, сопляк ты эдакий, что если я провела с тобой ночь, то я уже твоя?
Из пламенной речи, произнесенной в бешенстве и по-французски, Андреу ровным счетом ничего не понял. Но говорила де Флор таким тоном, что обмануться в смысле ее слов не представлялось возможным. Благоразумнее было переждать бурю…
– И предупреждаю тебя, если ты в меня влюбился, поразмысли как следует. Через три дня я уезжаю в Мадрид выступать перед королем.
Эту часть он прекрасно понял.
– А если я последую за тобой? – сказал он без особой надежды.
– Мой «Ква-ква»!.. – Она подошла к юноше поближе и потрепала его рукой по barbinette [37] . Невозможно было не прийти в восторг при виде ее гигантского бюста. – Ты очень chouchou, mon gamin [38] , но в наше время такие поступки не имеют смысла. Ищи молоденьких любовниц и вскоре забудешь обо мне, как я уже почти забыла о тебе…
37
Подбородок (фр.).
38
Мил, мой мальчик (фр.).
Она расцеловала юношу в обе щеки и прошептала ему на ушко, что благодарна за те мгновения, которые они провели вместе. Ни один из них не вспомнил о медальоне Андреу, забытом на стуле, где все еще лежала одежда певицы. Возможно, случись Андреу хотя бы невзначай подумать о Терезе, то он бы спохватился.
– Мадам, – раскланялся Андреу. – `A jamais [39] , – еле слышно проговорил он.
Он поцеловал ей руку, и в этот момент де Флор машинально прикрыла грудь. Не успела певица ответить, а Андреу уже вышел за дверь, чуть не плача. Он даже не заметил, как оказался на тихой темной лестнице гостиницы. У входа в вестибюль юноша дал волю слезам. Он не обратил внимания ни на ночного сторожа, спавшего на стуле, ни на огонек, благодаря которому Андреу разглядел, что в зале сидели люди, все еще не удосужившиеся отправиться спать. Андреу думал только о том, имеет ли смысл отправляться на поиски друга. То, что вначале представлялось им невинной шуткой, закончилось слезами, и ему совершенно не хотелось, чтобы Сортс забросал его вопросами вроде: «Ну как оно, Андреу, как все прошло? Что она за любовница? Ненасытная? Стыдливая? Ну же, расскажи, Андреу…» А ему бы пришлось ответить: «Даже не знаю, что и сказать, Нандо; я выставил себя на самое жалкое посмешище, Нандо. Я признался ей в любви, а она расхохоталась мне в лицо». А Нандо бы сказал: «Выходит, ты и вправду влюбился? А? Ну-ка!..» И залился бы таким знакомым ему смехом, слышать который Андреу сейчас совершенно не хотелось. А ему пришлось бы уточнить: «Откуда мне знать, Нандо: я нутром почувствовал что-то такое… Она так изумительно поет…» А Сортс, от которого, когда ему что в голову взбредет, так просто не отвяжешься, ответил бы ему: «Про песни я и так все знаю, что она их изумительно поет. Ты мне скажи, хороша ли она в постели». А ему бы пришлось ответить: «Ангельски хороша, Нандо!»
39
Прощайте навсегда (фр.).