Ваше благородие

Начальник штаба вышел в коридор, пригласил Сергея следовать за ним.

— Здесь размещается ваше отделение, — указал он пальцем на соседнюю дверь, — на вызов далеко бегать не придется.

Николай Михайлович представил Бодрова группе офицеров, поднявшихся из-за школьных парт, затем провел его за невысокую фанерную стенку, отделявшую небольшое пространство от классной комнаты.

— Ваш кабинет, — сказал полковник и молча удалился.

— Сергей осмотрелся. В отсеке размещались двухтумбовый стол с двумя полевыми телефонными аппаратами, пять табуреток, коричневого цвета этажерка, узкая железная кровать, аккуратно заправленная байковым одеялом. Едва успел оглядеться, резко зазвонил один из телефонов.

— Майор Бодров, слушаю вас, — ответил он в трубку.

— Это связь со мною, — послышался голос Николая Михайловича, — второй телефон подключен к коммутатору фронта. Как понравился кабинет?

— Нормально, работать можно.

— Впредь представляться не следует. Телефон личный.

Разговор закончен. В дверном проеме возникла фигура молодого бойца с широкой улыбкой на лице.

— Ваш ординарец, Данила Дмитрич, — представился он, — Дмитрич — фамилия такая.

Сергей удивленно посмотрел на вошедшего. Он знал, что ординарцы полагались в Красной Армии всем категориям строевого командного состава от командира роты и выше.

— Ваша должность приравнена к строевой, — прервал раздумья смышленый красноармеец.

«Курсы» размещались в просторной землянке с маленькими на уровне грунта окнами. По периметру внутри землянки рядами стояли длинные столы, сделанные из врытых в землю попарно столбиков с прибитыми поверх стругаными сосновыми досками. С двух сторон каждого из столов размещались скамейки такой же конструкции. Помещение служило столовой для офицерского состава штаба и одновременно аудиторией для проведения совещаний, занятий. Курсантами было всего восемь офицеров Юго-Западного фронта: по одному из двух гвардейских, трех общевойсковых, одного авиационного объединений, представителей политического управления и войск НКВД по охране тыла.

Если смотреть в направлении «амбразуры», откуда выдавалась пища, получалась столовая, стоило повернуться в другую сторону, где висела большая свежевыкрашенная школьная доска, землянка становилась учебным классом. Слева от доски стоял переносной стол, справа небольшая фанерная трибуна, на которой был закреплен отлитый из гипса раскрашенный герб СССР. Стены сплошь увешаны лозунгами, призывами, карикатурами на Гитлера и его окружение.

По распорядку дня для курсантов ежедневно отводилось восемь часов занятий по расписанию и два часа самостоятельной подготовки. Дополнительно в конце дня один-два часа отводились на изучение и анализ обстановки на фронтах, дебаты о вероятном развитии событий на ближайшее время и перспективу. Ведущими предметами обучения стали: основы теории военной науки, военная стратегия, оперативное искусство и общевойсковая тактика, практические занятия по штабной культуре, составлению оперативной сводки, подготовка к действиям в составе оперативной группы.

Для чтения лекций по стратегии военного и оперативного искусства из Военной академии им. М. В. Фрунзе прибыли генерал-майор в годах и полковник, оба с брюшком, седовласые, хотя полковник был значительно моложе.

После вступительного слова начальника штаба Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта Ф. К. Коржаневича и восьми часов лекций первого дня занятий голова Сергея с непривычки гудела сильнее, чем за целый день работы на рынке в Белых Журавлях. Лекторы, сменяя друг друга, говорили деловито и доходчиво, но уже на третьей паре часов Сергей стал периодически отключаться. Тем не менее о чем говорили преподаватели академии, он успевал записывать чуть ли не дословно. К концу лекций незаметно появилось «второе дыхание».

Когда началась самоподготовка, Бодров с удивлением обнаружил, что его спецблокнот, начатый только что, на четверть заполнен; у соседа по столу всего-навсего пара страниц исписано крупной скорописью.

Этим соседом оказался представитель политуправления фронта. Просматривая свои записи, он сначала изредка, а потом все чаще и чаще заглядывал в блокнот Сергея, затем предложил читать конспекты совместно.

— Не получается у меня конспектирование со слов, — сокрушался он, — мысли теряются, остаются обрывки фраз. Помогай, сосед!

— Прошу, садитесь рядом.

— Зовут меня Михаил Романович, по фамилии Квингов, как видите, подполковник.

Сергей назвал себя.

«Военная стратегия есть составная часть, высшая область военного искусства, включающая теорию и практику подготовки страны, ее вооруженных сил к войне, ведение войны и стратегических операций…» — читали каждый про себя новоиспеченные знакомые, тесно прижавшись плечом друг к другу.

Как ни старался Сергей записывать лекции подробнее, его конспект, тем не менее, изобиловал обрывками мыслей, сокращенными словами: «…В первом периоде Великой Отечественной войны, когда стратегической инициативой владел противник, наша военная стратегия решала задачи обороны… изматыванием… упорным сопротивлением… Стратегическая оборона в 1941 году организовывалась вынужденно в ходе наступления противника… в 1942 году — заблаговременно…

— Вы не знаете, где была заблаговременно подготовлена оборона нашего фронта? — спросил Михаил Романович.

— Мне не пришлось таковую видеть. Плохо подготовленную встречал.

«…Крупным достижением военной советской стратегии в первом периоде стало осуществление стратегического контрнаступления под Москвой зимой 1941/42 года, а в 1942— 1943-м под Сталинградом».

— Мне довелось воевать под Сталинградом, — сказал Сергей.

— А мне под Москвой.

«Оперативное искусство, — продолжили чтение лекций курсанты, — составная часть военного искусства, теория и практика подготовки и ведения операций армейскими и фронтовыми объединениями… Важнейшей проблемой оперативного искусства явилось определение основных направлений ударов противника и сосредоточения сил для их отражения…»

— По-моему, термин «оперативное искусство» не совсем подходящий для военного дела, — сказал Квинтов.

Сергей недоуменно пожал плечами.

— Что есть искусство как таковое? — задал вопрос собеседник и сам же ответил: — Это отражение реалий в художественных образах, то есть литературных, живописных, музыкальных и других. Практика организации и проведения военных операций как-то не вяжется с искусством. Лектор говорит, такое понятие существует лишь у нас.

— Как бы вы сформулировали его?

— Умение связывается с практикой, способностью человека сделать то, что другому не под силу. Потому более обоснованно «оперативное искусство» именовать «оперативным умением».

— Не берите в голову. «Незачет» схлопочете, если начнете полемику с преподавателем на эту тему. Когда придет время для раздумий, ваше предложение стоит вспомнить.

Перед ужином новые знакомые уже вместе прогуливались вокруг землянки, обмениваясь ничего не значащими фразами. Проехал проулком «студебекер». «А что, если отец?» — подумалось Сергею. Вспомнилась недавняя скоротечная встреча с семьей, улыбнулся при мысли о Димке. «Как он там?»

— Чему так ласково улыбнулись?

— Сына вспомнил. На душе потеплело.

— Большой?

— Нет, маленький еще.

— А я не успел обзавестись, хотя жена есть.

— А у меня нет жены как таковой. Так уж получилось. Не по-людски, конечно. После войны разберемся.

— Как, по-твоему, — перешел подполковник на «ты», — война скоро закончится?

— От Орла до Берлина более полутора тысяч километров. Если подолгу будем топтаться на одном месте, как сейчас, понадобятся годы для преодоления этого расстояния.