Ваше благородие

— Видишь ли, товарищ капитан… Мы захватили эту вышку… как бы точнее выразиться… По собственной инициативе. Без приказа непосредственного командования. И посредственного — тоже. Вообще без приказа.

— Врешь.

— Хорошо. Тогда придумай другую теорию, которая поможет свести все факты воедино. Я не буду мешать.

Сирена. Отбой воздушной тревоги.

— Значит, это все ты сам… придумал и сделал?

— Допустим.

— А твои ребята?

— Это были мои друзья. Они мне поверили, что так надо.

— А если бы… майор послушался меня? И тебя скрутили бы?

— Пулемет на вышке. Два поста, откуда простреливалась вся рабочая площадка. И совершенно глухая дверь в аппаратную. Мы просто передали бы этот сигнал раньше — вот и все.

— Я не верю, что ты сделал все сам. У тебя были очень классные документы…

— Документы сделал осваговец Алеша Кашук, он тоже был с нами, ты его помнишь, такой здоровенный, в очках.

— Ты все равно врешь…

— Ты волен не верить. Это пожалуйста. Я даже не буду тыкать тебя носом в то, что я альпинист, и что в нашей большой деревне меня знает если не каждая собака, то каждая вторая. Если бы я был профессиональным разведчиком — кто бы позволил мне так торговать рожей? Если бы я был профи, неужели я пошел бы на это дело под своей фамилией, которую ты вспомнил на «раз»?

— Я все равно не могу поверить.

— Ну и хрен с тобой. Все равно ничего уже не изменишь. Мы это сделали.

— Что вы сделали?… Войну начали?… Ракет дождались на свою голову?… Дур-рак…

— Ну, теперь ты на меня злишься?

— Пошел ты!

Артем лег на спину, задрав ноги на спинку кровати. В полной темноте и тишине легко было поверить, что они одни в целом мире.

— Глеб, а ты знаешь, кто может считаться гражданином Непала?

* * *

Флэннеган пришел под утро, когда Артем опять спал — не тем кошмарным сном, каким он проспал почти сутки, и не наркотической дремотой, а легким на разрыв, как пыльная паутина, сном больного человека.

Разбуженный, он молча надел ботинки и проследовал за своим конвоиром в тесный кабинет, где получил чашку отличного горячего кофе со сливками. Это было, конечно, очень хорошо и кстати, но хотелось чего-то посущественнее.

— Вы ничего не ели, — сказал Флэннеган.

— Все проспал. Какое сегодня число?

Флэннеган посмотрел на часы.

— Уже второе. Хотите чего-нибудь? Меню «Максима» не обещаю, но крэкеры и сладкие сухарики есть…

— Орешков, пожалуйста…

Коммандер приподнял брови, потом опустил и сдвинул их.

— Шутить изволите, — тоном осуждения сказал он. — Есть еще французские булочки.

Прошло совсем немного времени — и французская булочка, разрезанная на половинки и щедро смазанная маслом, отправилась в погоню за кофе со сливками.

— Господин Флэннеган, вам так катастрофически некого пригласить на кофе? Обязательно нужно было меня будить?

— Целый день происходили разные события, — ответил Флэннеган. — Потом они перестали происходить, и мы начали их анализировать. Потом я разбудил вас. Сейчас врач сменит вам повязки и мы кое-куда поедем…

Он полез в шкаф и достал пакет с эмблемой одежных магазинов «PANкратов — или PAN, или пропал!». Вытряхнул просторный, крупной вязки шерстяной свитер с капюшоном.

— Наденете, когда медик с вами закончит. Ночь холодная. Набросьте и капюшон тоже.

— Может, лучше паранджу?

— Капюшона будет достаточно.

Вошел врач. Тот самый, что принимал участие в допросе и после этого менял ему повязки.

— Готово, — сказал он через пять минут. — Одевайтесь. Без резких движений. Вот мазь. Называется «Эвита». Каждый раз при смене повязок. Очень хорошо заживляет.

Артем знал эту мазь — действительно незаменимая штука. Дают с собой — значит, он сюда больше не вернется.

— Раны победителей заживают быстро, — усмехнулся Флэннеган. — Идемте, капитан.

Они вышли на улицу и сели в черный «турбо-суздаль». По окружной кольцевой дороге объехали Симферополь, мелькнула справа по борту громада «Аэро-Симфи», и машина плавно прибавила скорости, вылетев на струну Восточного фривэя.

Два раза они останавливались на трассе по требованию патрулей, дважды Флэннеган предъявлял свою осваговскую книжку. Третья остановка была в Карасу-Базаре.

…Эти трехэтажные продолговатые корпуса, неуклюже претендующие на ампир, Артем не спутал бы ни с чем. Карасу-Базарское офицерское училище, порог которого он в первый раз переступил младшим унтер-офицером, а в последний раз — подпоручиком…

Флэннеган припарковал машину рядом с черным «Руссо-балтом». Выходя, Верещагин заметил штабные номера.

Осваговец сделал знак набросить капюшон. Капюшон был здоровенный, свитер напоминал францисканскую рясу. Артем чувствовал себя полным идиотом.

Они свернули за угол и прошли служебным входом.

— На второй этаж, — тихо сказал Флэннеган. — В кабинет директора.

Артем усмехнулся. Эта дорожка была хорошо знакома и натоптана тысячами кадетских ботинок. Здесь, в этих кабинетах и залах с алебастровыми потолками из аристократических сынков и ретивых унтеров делали офицеров и джентльменов. Стратегия и тактика. Организация и системы вооружений. Снабжение и теория управления. Математика и физика. Фехтование, стрельба, выездка и рукопашный бой. Кабинет директора он посещал дважды: один раз просил об увольнении, чтобы поехать на европейский кубок по скалолазанию в Италию, второй раз — когда умер дед.

Предосторожность оказалась излишней. В коридорах они никого не встретили.

…Осваговец сел за стол, сделал приглашающий жест в сторону стула. Артем уселся верхом, положив скрещенные руки на спинку.

— Четверть четвертого. У нас есть полтора часа на разговор, — капитан второго ранга посмотрел на часы.

Верещагин чувствовал себя, в общем-то, выспавшимся. Похоже, он превращается в ночную пташку.

— Возникает чувство ностальгии, Арт?

— Нет, — сказал Верещагин.

— Как вы стали офицером?

— Получил рекомендацию… Это есть в моем личном деле.

— Ваше дело я уже знаю как «Pater Noster». Но о личной мотивации в нем ничего не сказано.

— Я хотел получить образование… Поступал в университет…

— Провалились? С таким блестящим аттестатом?

— Поступил…

— И?…

— Семья отказалась оплачивать мое обучение…

— Вы не поддерживаете контактов со своей троюродной сестрой, единственной родственницей. Почему?

— Какая вам разница? — не рассказывать же осваговцу, что перед поступлением в университет он умудрился трахнуть Ивицу, поддавшись на авансы, которые та делала с теткиной подачи.